Ник Гали - Падальщик
Он поднял голову — звякнул об пол прилепившийся к лицу осколок разбитого зеркала. На секунду он задержал взгляд, потом вновь осторожно приблизил лицо к кусочку. И отшатнулся в ужасе — зеленый урод посмотрел на него из остроугольного осколка, зеленый урод с заросшим плесенью лицом, с крючковатым носом, с пустыми черными дырами вместо глаз, со ртом, перекошенным в беззвучном крике…
— Ах-ах-ах!… — услышал Ли-Вань над собой гулкий смех. — А-а-а-х! А-а-ах!..
— Я? — в ужасе поднял голову Ли-Вань. — Я?!.
— А-а-ах! Ах-ах!..
Сквозь смех, показалось ему, он различил идущие откуда-то издалека — из страшного далека — слова:
— Тыыыы… Отец…
В панике смотрел Ли-Вань на свои руки — они стали зеленые, бугристые; кривые, тонкие пальцы оканчивались длинными желтыми когтями…
— Я человек! Я человек!
Вместо крика он услышал сухое щелканье.
Огромный зеленый ребенок склонился к нему и, казалось, внимательно рассматривал его своими черными глазами-пустотами. Из ползущей по потолку черной тучи послышалось гулкое, далекое:
— Мы будем насыщаться… Отец…
Сладковатый запах разложения проник в ноздри, — что-то заворочалось во рту — неотвратимое, тягучее, влекущее…
Ли-Вань рванулся к окну, открыл створки окна, взобрался на подоконник, встал там.
Творение породит Творца. Кого сотворил человек из своего прошлого, тот в конце концов сотворит его. Самый несчастный из людей, не зная как творить себя правильно, он сотворил…
Ли-Вань почувствовал, как, предваряя падение, стремительно погружается во тьму. Он занес ногу над улицей.
Мысль мелькнула в голове. Словно в кромешной черной воде вспыхнула чешуей и пропала серебряная рыбка.
В мире вдруг стало тихо. Даже огромный жуткий ребенок, окруженный застывшими улыбающимися людьми за его спиной, затих. Смотрели на него, запрокинув головы, люди внизу на улице; глаза у них были тоже мутные, желтые. Вот они увидели, как существо, возникшее высоко в проеме дымящегося окна, шевельнулось… Полы синего плаща на нем поднялись, и за спиной у существа стали стремительно расти и расправляться два огромных черных крыла…
Что это была за мысль… Последнее оставшееся человеческое в Ли-Ване цеплялось за мелькнувшую во тьме серебряную рыбку. В ней, в ней было спасение. Где она? Что она?
Помогите.
Не было света, не было искры; не было памяти, не было мыслей — мир вокруг был такой огромный, что о нем не надо было ничего знать. Родилась не мысль — родилась молитва.
Я ничего не понимаю, ничего не знаю, ничего не могу. Помогите. Помогите.
Вдруг он почувствовал на лице слезу. Она скатилась по щеке до рта, попала на язык, обожгла соленым…
Помогите. Помогите. Помогите.
С разбитого стекла беспомощно свисала игрушка — подвеска-карусель с разноцветными деревянными рыбками. Он с удивлением посмотрел на нее. Нити игрушки запутались, рыбки оказались где попало. Две ближние к Ли-Ваню, словно уснули, попавшись в сеть, одна на другой. Одна рыбка была красная, другая — фиолетовая.
Ах, вот в чем была его мысль…
Он грустно улыбнулся про себя: это была мысль из детства — ему захотелось помочь запутавшимся рыбкам, — они некрасиво лежали рядом. Случайный импульс, желание привнести в мир крошечный кусочек красоты он принял за мысль, способную противостоять Падальщику…
Он выпрямился. Пока в нем есть хоть крупица человеческого, он все равно станет этой мыслью, как бы мала и ничтожна она ни была. Он станет этой мыслью ради Ли-Ваня, у которого когда-то внутри не было зла.
Ли-Вань наклонился и, стараясь не упасть, не обращая внимания на нарастающий сзади зловещий гул, стал распутывать игрушку.
Вот он осторожно повернул фиолетовую рыбку, продел ее через петельку — высвободившись она отплыла от другой, желтой рыбке.
Вот так. Так гораздо красивее.
Он не хотел больше думать про Падальщика, про гибнущее мироздание, про то, что сам породил во Вселенной последнее и самое страшное Зло. Мир вокруг вдруг стал маленьким и светлым, и он опять был в нем ребенком. Он начал аккуратно распутывать остальных рыбок. Вот желтая поплыла к красной, розовая к белой…
Вдруг он с удивлением обратил внимание на свои руки: они были уже не бугристые, с длинными и кривыми пальцами, но вновь стали его обычными руками — маленькими, смуглыми, с аккуратными круглыми ногтями…
Он потрогал лицо — оно было чистое, без следа плесени.
Не решаясь еще поверить, Ли-Вань встал на подоконнике и, улыбаясь, поднял игрушку перед собой на вытянутой руке, — освобожденные рыбки, медленно качаясь, поплыли по кругу.
Люди вокруг младенца вдруг ожили; мутный желтый огонь в их глаза потух.
В тишине раздался тонкий голос Леона:
— Смотрите! Смотрите! Ребенок плачет!
Все посмотрели на гигантского младенца, — из черного глаза-пещеры выкатилась огромная прозрачная слеза; на секунду зрачок под ней сверкнул волшебным голубым солнцем. Скатившись, слеза оставила на зеленой щеке широкий светлый след. В тот же миг черное облако, тянущееся изо рта ребенка по потолку к окну, начало стремительно сжиматься, втягиваться; сам ребенок стал на глазах опадать, уменьшаться…
Еще секунда, и Геня подхватила его на руки. Младенец продолжал беззвучно лить слезы — но глаза его стали уже совсем голубыми, а кожа светлой…
Ли-Вань подошел к Гене, сел рядом с ней на пол, погладил ей волосы.
— Плачь… Плачь…
За окном вдруг стало светло и тихо.
Со стороны машины раздался возбужденный голос Леона:
— Лиза пишет нам!
— Читайте! — повернулся к нему Фон Рихтхофен. — Читайте немедленно!
— «Ключ повернут правильно. Падальщик вышел из Лилы. Лила будет продолжена».
Девин, радостно улыбаясь, вытирал рукой пот со лба:
— Что с нами было? Я не помню… Ли-Вань, вы разгадали тайну Падальщика?
Все повернулись к монаху.
Ли-Вань поднялся с пола; улыбаясь, он смотрел на Хранителей:
— Слезы… Соленая вода из пророчества… Стоило мне заплакать, и сложное и большое для меня вдруг стало значить меньше, чем простое и малое. Я… словно поменял фокус, повернул подзорную трубу другим концом и посмотрел в нее… Я посмотрел в себя и увидел маленькую и простую вещь, которая была мне дорога. И оказалось, что Падальщик сразу становится хорошо виден, когда смотришь туда, где его нет — Падальщик всегда прячется в большом, в общем, в сложном и… в чужом. А в простом, в маленьком, — в своем — его нет.
— И это все? — Фон Рихтхофен недоверчиво посмотрел на Ли-Ваня.
— Все…
— Весьма, весьма интересно… — Девин потер подбородок и зашагал по комнате.
В комнате вдруг раздался веселый детский смех, все снова обернулись к Гене. Малыш на ее руках был уже абсолютно чист; глаза его светились цветом васильков. Он с любопытством смотрел на еще вздрагивающую от плача Геню, потом протянул к ней руку и ухватил за нос; другой ручкой он потянулся к игрушке с рыбками, взял одну из них в кулак и снова улыбнулся всем веселой беззубой улыбкой.
В этот момент из золотого робота раздался удивительной красоты и нежности женский голос:
— «На свете много сложного. Расскажу вам теперь о простых вещах…»
Глава Х
Сутра Трех Простых Вещей
(Последнее Откровение Яхи)
На свете много сложного — расскажу вам теперь о простых вещах.
1. Говорите мне, что имеете выбор, — но выбор ступить направо или налево в кромешной тьме — разве это выбор? Стоите в ночи в черном лабиринте под землей, и знаете, что много вокруг вас ям, ловушек и тупиков. А выход из лабиринта к свету — есть ли он, нет ли, и где искать его — не знаете. Но смело ступаете в кромешной темноте и говорите: «Вот, имеем выбор — делаем шаг, куда хотим». И вот вам первая из трех простых вещей: единственный истинный выбор, что есть у вас, пока живете, — остановиться и тихо просить Творящую Силу о помощи. И вот, если остановитесь в темноте и скажете Творящей Силе: «Помоги», осветит вам путь в лабиринте к свету золотой нитью.
И правило истинной веры, которое так нужно вам, — смирение. Признайте то, что есть. Смиритесь с тем, что есть. Возвыситесь над тем, что есть.
И если будете просить Творящую силу о помощи, взлетите в небеса на том, что есть, — словно на волне, поднявшейся к звездам.
Смирением возжете пять Откровений моих. Смирением поймете для себя меру добра и зла; смирением начнете менять свое прошлое. И будете облачаться в светящиеся одежды, и путешествовать в мирах, выбирая из них лучшие; смирением же одолеете Врага. Верно, верно говорю вам: смиритесь и тогда почувствуете счастье — ибо через смирение войдет в вас Творящая Сила и руками вашими начнет вершить свой труд.
2. И вот вам вторая простая вещь. Говорят вам учителя ваши: «Возлюби и станешь счастлив». Я же говорю вам: «Стань счастлив вначале, и тогда возлюбишь». Ибо тот, кто, облекшись смирением, составит верно свечения свои; и поменяет свое прошлое; и облачится в новые светящиеся одежды, — тот поднимется в мирах; поднимающийся же в мирах неизбывно любит. Заботьтесь потому моим учением о своем счастье и придет счастье через вас ко всем. Но если заставите себя любить, не став прежде счастливыми, то будете любить, как голодный любит мясо и как любит хищник жертву, и будете от того вечно голодны и жестоки…
