Евгений Гаркушев - Русская фантастика 2012
Глядя, как окровавленных людей-ягуаров уносят в тень, Экатль подумал о том, что качина с цицицими могли в своем противостоянии уничтожить планету и еще уйму миров Множества в придачу. Им была подвластна энергия элементарных частиц материи, энергия частиц света, энергия расширяющегося Множества и энергия времени. Если бы их конфликт вышел за пределы этой площадки, многим звездам пришлось бы погаснуть, а реке времени — выйти из берегов. Но им удалось обуздать собственное всемогущество и препоручить судьбу планеты двум командам игроков.
— В прошлый раз, Змей, ты проиграл, — обратился Голеад к богу ветра, — и я позволил матчу-реваншу состояться. Сегодня пришел мой черед просить отыграться.
Экатль сидел среди игроков своей команды. В его присутствии человеческие кости срастались сами собой, омертвевшие ткани оживали и восстанавливались. На бледные, почти зеленые лица хопи возвращался румянец, они моргали и чуть слышно шипели — человеческой речью игроки не владели.
— Голеад, Голеад, мой старый враг… — Экатль поднялся на ноги. — Между избранными все должно быть честь по чести. Если моя команда выиграет снова, ты уберешь из Дома Большого Отдыха свои сероводородные хранилища и всю дрянь, что расплодилась в них. Более того, ты положишь конец притязаниям цицицими на эту планету.
— Если только сможешь выиграть… — пробурчал Голеад. — Не падай! — бросил он на прощание и пошел к ковчегу: тяжелый, неповоротливый, разящий болотной гнилью. Вождь цицицими не желал видеть, как его людей-ягуаров принесут в жертву во славу Кукулькана и других избранных качина.
К Экатлю подбежал Уомочинкин. Бог прервал сбивчивые поздравления градоправителя:
— Твой народ обязан чтить этих людей как героев, и заботься о них, пока они дышат. При желании они станут выдающимися воинами и охотниками. Но потомства от них не будет — это кара на наши с вами головы… Я же отбуду до заката солнца, можешь перебираться во дворец.
— Когда ждать вашего возвращения, о повелитель?
— Как всегда — по окончании Цикла. Тогда вернусь я, вернутся цицицими, и снова состоится тлачтли с голубым мячом.
Уомочинкин не дожил до завершения Цикла, который, как известно, состоял из пятидесяти двух лет. Когда пришел срок встречать покровителя и учителя, хопи, возглавляемые внуком Уомочинкина, никого не дождались: ни Кукулькана, ни его извечных соперников — чудовищ цицицими. Над высокими пирамидами Палаткуапи гасли старые и вспыхивали новые звезды. Жрецы, взирающие на Множество через трубы увеличения, рассказывали о буйстве света и о летающих скалах, заполонивших пространство. Можно было подумать, что качина и цицицими надоело выяснять разногласия на игровой площадке при помощи каучукового мяча, и среди звезд разразилась самая настоящая война: наподобие тех, когда цаптеки рубят обсидиановыми топорами уэшоцинков, а хопи захватывают в рабство циукоаков. Трудно было поверить, что избранные, которым подчинялись законы мироздания, обратили свою исключительную мощь друг против друга. Впрочем, в это так никто и не поверил. Когда заканчивался очередной Цикл, в городах империи майя — в Палаткуапи, в Тикале, в Ксочикалько, в Тулуме, в Чичен-Ице и много где еще — ждали Кукулькана.
Но Бога Ветра, Луны и Утренней Звезды больше никогда не видели в благодатных землях, сотворенных им на континентах планеты, занесенной в реестры Совета Множества как Дом Большого Отдыха.
Александр Бачило
Настоящик
«Каждый сам за себя, один Бог за всех. Каждый сам за себя…»
Питон вдруг понял, почему эта фраза крутится в его прожаренных мозгах, как заевшая пластинка.
«Да я, никак, сомневаюсь?! — с веселым изумлением подумал он. — Это что же, выходит, мне их жалко?»
Он окинул быстрым взглядом из-под капюшона оба ряда сидений. Вагон был пуст, только на самом дальнем диванчике клевал носом седобородый человек в красной, с белой опушкой, шубейке и такой же шапке. Шапка совсем съехала на ухо, открывая тонкую полосу через висок — резинку, на которой держалась борода.
«Чего это он бороду нацепил? — встревожился Питон. — От кого маскируется?»
Он привстал было, зорко следя за ряженым, но сейчас же снова плюхнулся на место и мелко затрясся, будто в нервном припадке.
«Это же Дед Мороз, елки зеленые! Расслабься, бродяга! Праздник у них тут! Новый год, драть их за ногу!»
Отсмеявшись, он плотнее запахнул куртку, глубже натянул капюшон и, казалось, уснул.
«А может, и жалко. Как представишь, что тут начнется в скором времени, так и впрямь не позавидуешь им. Вон они какие — елочки наряжают, Деда Мороза водкой поят. Живут себе, о Барьере слыхом не слыхивали — ну и жили бы себе дальше. Что они мне сделали?»
Разомлевший Дед Мороз чихнул, досадливо сдвинул бороду набок, потер нос вышитой рукавицей. Шапка наконец свалилась с его головы, но он не проснулся, только озабоченно потянул на себя тощий мешок с подарками — целы ли — и снова захрапел.
«А с другой стороны — обидно, — подумал Питон, неприязненно косясь на спящего. — Сидят тут в тепле, в довольстве, сытые сволочи, фальшивые бороды привязывают, а Серега Бокорез — в пещере остался, с одной обоймой… Нет уж, пусть и эти кровью поблюют! И потом — какое мне дело? Деньги не излучают. Скину груз, заберу бабки, а там — хоть потоп. Каждый сам за себя, один Бог за всех».
Поезд с затухающим воем остановился. Питон поднял голову. За окном — ребристые стены тоннеля, толстый кабель под слоем пыли. До станции не доехали. В чем дело?
Впрочем, он уже знал — в чем…
— По техническим причинам поезд следует до станции «Печатники», — угрюмо прохрипел динамик.
— То есть как — «Печатники»?! — вскинулся Дед Мороз. — «Печатники» только что проехали!
Он ошеломленно захлопал глазами, оглядывая пустой вагон.
— Отличный костюм, — прогнусавил вдруг кто-то над самым его ухом.
Дед Мороз вздрогнул и обернулся. Человек в наглухо застегнутой куртке с капюшоном, надвинутым на лицо, поднял с пола красную шапку, выбил ее о колено, но хозяину не вернул. Поезд тихо тронулся и покатил, набирая ход, — в обратную сторону.
— А что случилось-то? — с фальшивой беззаботностью спросил Дед Мороз. — Авария?
— Авария, — кивнул человек, пряча лицо. — Придется помочь…
— Рад бы, но… — Дед Мороз поспешно повернул бороду, пристраивая ее на положенное место, — я ведь и сам на службе. Подарки детворе развезти надо, а водила сломался. Но не оставлять же детей без Деда Мороза!
Он сунул было руку в мешок, но в то же мгновение ощутил холодное прикосновение металла — незнакомец стремительно приставил к его лбу двуствольный обрез.
— Не дергайся, дядя! Дай сюда мешок Что у тебя там?
— Подарки! Что ж еще?! — чуть не плача сказал Дед Мороз.
Он безропотно расстался с мешком, в его руке остался только разграфленный листок.
— Совсем чуть-чуть осталось, — захныкал он, водя пальцем по строчкам. — На Ставропольской, семь, Кириевскому, одиннадцать лет — вертолет, на Краснодонской, девять, Бойко — танк, на Кубанской, два, Киндергахт… как его, поганца… игрушка гиганатано… взар… тьфу, на Маршала Алабяна, три, Черкиняну — алабянные, блин, то есть на маршала Оловяна…
Не обделался бы со страху, подумал Питон. Чего несет? Если только…
Он пригляделся к Деду Морозу внимательней. А что, если это проверка? Может, он от заказчика и прибыл, клоун этот? А что? Прикид нынче самый расхожий.
— I need your clothes, — сказал Питон.
Дед Мороз осекся.
— Чего?
— Не понимаешь?
— Плоховато у меня с языками, — залебезил Дед. — Уж не сердитесь. Три класса и коридор…
Нет. Этот — не от заказчика. Питон вздохнул.
— Мне нужна твоя одежда.
Я сперва за хохму принял, ей-богу! Выходит перед строем паренек — ну лет двадцати трех, не старше.
— Больные, — спрашивает, — есть? Помялся кто в дороге, недомогает? Потертости? Царапины?
Надо же! Недомогания наши его волнуют. В учебке небось никто про здоровье не спрашивал. Дадут лопату — и недомогай, пока танк по башню не зароешь. А этот — прямо брат родной! Может, и правда медбрат? На фельдшера что-то по возрасту не тянет. Черт их разберет в полевой-то форме. На погончике — две звезды, и те вдоль.
Тут подходит он прямо ко мне и спрашивает тихо:
— Родителей помнишь?
— Так точно! — говорю.
А сам удивляюсь. Чего их не помнить? Не так давно виделись.
— Живы? Здоровы?
— Более или менее…
— Отец не пьет? А мать?
Дались ему мои родители! На гражданке послал бы я его за такие вопросы. Но в учебке нас уже крепко переучили: хоть про мать, хоть про отца, хоть, извиняюсь, параметры конца… а начальство спрашивает — отвечай.
— Никак нет, товарищ старший прапорщик, — отвечаю, — непьющие они. Оба.
