Карел Чапек - Война с саламандрами (сборник)
У Мейзлика даже уши покраснели от напряженной работы мысли.
– Минуточку! – воскликнул он, вскочил со стула и взволнованно зашагал по комнате. – Ага, ага, уже начинаю понимать! Черт подери, вот так случай! Да, все согласуется… Ещек здесь главная фигура!.. Ага, круг замкнулся. Вот почему король Иржи… теперь мне все понятно! Слушайте-ка, он был голова, этот король!
– О да, – благоговейно подтвердил Дивишек. – Он, голубчик мой, был мудрым правителем.
– Так вот, слушайте, – начал Мейзлик, усаживаясь на свою собственную чернильницу. – Наиболее вероятная гипотеза следующая, я за нее голову даю на отсечение! Прежде всего надо сказать, что гипотеза, признаваемая приемлемой, должна включать в себя все имеющиеся факты. Ни одно самое мелкое обстоятельство не должно ей противоречить. Во-вторых, все эти факты должны найти свое место в едином и связном ходе событий. Чем он проще, компактнее и закономернее, тем больше вероятия, что дело было именно так, а не иначе. Это мы называем реконструкцией обстановки. Гипотезу, которая согласует все установленные факты в наиболее связном и правдоподобном ходе событий, мы принимаем как несомненную, понятно? – И Мейзлик строго взглянул на архивариуса. – Такова наша криминалистическая метода!
– Да, – послушно отозвался тот.
– Итак, факты, из которых нам нужно исходить, следующие. Перечислим их в последовательном порядке:
1. Петр Берковец взял себе в жены Катержину.
2. Он был убит.
3. Катержина исчезла, и могила ее не найдена.
4. Индржих погиб в какой-то вооруженной схватке.
5. Ещек Скалицкий за свою вспыльчивость попал в опалу.
6. Но король не предал его суду, следовательно Ещек Скалицкий в какой-то мере был прав.
Таковы все наличные факты, не так ли? Теперь далее. Из сопоставления этих фактов следует, что Петра не убивали ни Индржих, ни Ещек. Кто же еще мог быть убийцей? Очевидно, Катержина. Это предположение подтверждается и тем, что могила Катержины не обнаружена. Вероятно, ее похоронили где-нибудь, как собаку. Но почему же ее не предали обычному суду? Видимо, потому, что какой-то вспыльчивый мститель убил ее на месте. Был это Индржих? Ясно, что нет. Если бы Индржих покарал Катержину смертью, старый Ещек, надо полагать, согласился бы с этим. С какой же стати король наказал бы его за вспыльчивость? Таким образом, получается, что Катержину убил ее собственный отец в припадке гнева. Остается вопрос, кто же убил Индржиха в бою? Кто это сделал, а?
– Не знаю, – вздохнул подавленный архивариус.
– Ну конечно Ещек! – воскликнул криминалист. – Ведь больше некому. Итак, весь казус округлился, понятно? Вот слушайте: Катержина, жена Петра Берковеца… гм… воспылала, как говорится, греховной страстью к его младшему брату Индржиху…
– А это подтверждено документально? – осведомился Дивишек с живейшим интересом.
– Это вытекает из логики событий, – уверенно ответил д-р Мейзлик. – Я вам скажу так: причиной всегда бывают деньги или женщина, уж мы-то знаем! Насколько Индржих отвечал ей взаимностью, неизвестно. Но, во всяком случае, это и есть причина, побудившая Катержину отправить своего мужа на тот свет. Говорю вам прямо, – громогласно резюмировал Мейзлик, – это сделала она!
– Я так и предполагал! – мрачно произнес архивариус.
– Но тут на сцене появляется ее отец, Ещек Скалицкий, в роли семейной Немезиды. Он убивает дочь, чтобы не отдавать ее в руки палача. Потом он вызывает на поединок Индржиха, ибо сей несчастный молодой человек в какой-то мере повинен в преступлении единственной дочери Ещека и в ее гибели. Индржих погибает в этом поединке… Возможен, разумеется, и другой вариант: Индржих своим телом закрывает Катержину от разъяренного отца и в схватке с ним получает смертельный удар. Но первая версия лучше. Вот они, эти «недостойные деяния»! И король Иржи, понимая, сколь мало суд человеческий призван судить такой дикий, но справедливый поступок, мудро передает этого страшного отца, этого необузданного мстителя правосудию Божьему. Хороший суд присяжных поступил бы так же… Через год старый Ещек умирает от горя и одиночества… скорее всего, в результате инфаркта.
– Аминь! – сказал Дивишек, благоговейно складывая руки. – Так оно и было. Король Иржи не мог поступить иначе, насколько я его знаю. Слушайте, а ведь Ещек – замечательная, на редкость цельная натура, а? Теперь весь случай совершенно ясен. Я прямо-таки все вижу воочию! И как логично! – в восторге воскликнул архивариус. – Сударь, вы оказали исторической науке ценнейшую услугу. Эта драма бросает яркий свет на тогдашние нравы… и вообще… – Исполненный признательности, Дивишек махнул рукой. – Когда выйдут мои «Очерки правления короля Иржи Подебрада», я позволю себе презентовать вам экземпляр, сударь. Вот увидите, какое научное истолкование я дам этому прискорбному случаю.
Через некоторое время д-р Мейзлик действительно получил толстенный том «Очерков правления короля Иржи Подебрада» с теплым авторским посвящением. Мейзлик прочитал том от корки до корки, ибо – скажем откровенно – был очень горд тем, что сделал вклад в историческую науку. Но во всей книге он не обнаружил ни строчки о драме в Вотице. Только на странице 471, в библиографическом указателе, Мейзлик прочитал следующее:
Шебек Ярослав. Извлечения из документов XIV и XV столетий, с. 213, письмо дворянина Ладислава Пхача из Олешны дворянину Яну Боршовскому из Черчан. Особого внимания заслуживает интересное, научно еще не истолкованное упоминание о Ещеке Скалицком из Скалице.
Рекорд
– Господин судья, – рапортовал полицейский вахмистр Гейда участковому судье Тучеку, – разрешите доложить: случай серьезного членовредительства… Черт побери, ну и жара!
– А вы располагайтесь поудобнее, – посоветовал судья.
Гейда поставил винтовку в угол, бросил каску на пол, снял портупею и расстегнул мундир.
– Уф, – сказал он. – Проклятый парень! Господин судья, такого случая у меня еще не было. Взгляните-ка. – С этими словами вахмистр поднял тяжелый сверток, который он, войдя, положил у двери, развязал узлы синего носового платка и вынул камень величиной с человеческую голову. – Вы только взгляните, – настойчиво повторил он.
– А что тут особенного? – спросил судья, тыча карандашом в камень. – Простой булыжник, а?
– Да к тому же увесистый, – подтвердил Гейда. – Итак, позвольте доложить, господин судья: Лисицкий Вацлав, девятнадцати лет, работающий на кирпичном заводе, проживающий там же… – записали? – швырнул прилагаемый камень – вес камня пять килограммов девятьсот сорок девять граммов – во Франтишека Пудила, земледельца, проживающего в поселке Дольний Уезд, дом номер четырнадцать… – записали? – попав Пудилу в левое плечо, в результате чего потерпевший получил повреждение сустава, переломы плечевой кости и ключицы, открытую рваную рану плечевых мышц, разрыв сухожилий и мышечного мешка… – записали?
– Да, – сказал судья. – А что же в этом особенного?
– Вы удивитесь, господин судья, – торжественно объявил Гейда, – когда я расскажу вам все по порядку. Три дня назад за мной послал этот самый Пудил. Вы его, впрочем, знаете, господин судья.
– Знаю, – подтвердил Тучек. – Мы его два раза притягивали к суду: один раз за ростовщичество, а другой… гм…
– Другой раз за недозволенные азартные игры. Так вот, у этого самого Пудила в усадьбе есть черешневый сад, который спускается к самой реке, как раз у излучины, где Сазава шире, чем в других местах. Итак, Пудил послал за мной, – с ним, мол, случилось несчастье. Прихожу. Он лежит в постели, охает и ругается. Так и так, вчера вечером он будто бы вышел в сад и застиг на дереве какого-то мальчишку, который совал в карманы черешни. Этот Пудил – мужик крутой. Он снял ремень, стащил мальчика за ногу и давай его полосовать. А тут кто-то и закричи ему с другого берега: «Оставь мальчишку в покое, Пудил!» Пудил немного близорук – наверное, от пьянства. Посмотрел он на тот берег, видит, там кто-то стоит и глазеет на него. Для верности Пудил закричал: «А тебе что за дело, бродяга?» – и давай еще сильнее лупцевать мальчишку. «Пудил! – кричит человек на том берегу, – отпусти мальчишку, слышишь?» Пудил подумал: «Что он мне может сделать?» И отвечает: «Поди-ка ты к такой-то матери, дубина!» Только сказал он это, как почувствовал страшный удар в левое плечо и грохнулся наземь. А человек на том берегу кричит: «Вот тебе, скупердяй чертов!» И представьте себе, Пудил даже встать не смог, пришлось его унести. Рядом с ним лежал этот булыжник. Ночью послали за доктором, тот хотел отправить Пудила в больницу, потому что у него разбиты все кости и левая рука навсегда изуродована. Но Пудил не согласился, ведь сейчас жатва. Утром посылает он за мной и просит арестовать негодяя, который его изувечил. Ладно. Но когда мне показали этот камень, я прямо глаза вытаращил. Это кварц, с примесью колчедана, так что он даже тяжелее, чем кажется. Попробуйте. Я на глаз определил вес в шесть кило и ошибся только на пятьдесят один грамм. Швырнуть такой камень – это надо уметь! Пошел я посмотреть на сад и на реку. Гляжу: от того места, где упал Пудил – там примята трава, – до воды еще метра два, а река, господин судья, в излучине уже четырнадцать метров. Я так и подпрыгнул, поднял крик и велел немедленно принести мне восемнадцать метров шпагата. Потом в том месте, где упал Пудил, вбил колышек, привязал к нему шпагат, разделся, взял в зубы другой конец веревки и переплыл на тот берег. И что бы вы сказали, господин судья: ее едва хватило. А ведь надо еще прикинуть несколько шагов до насыпи, по которой проходит тропинка, где стоял Вацлав Лисицкий. Я три раза промерял – от моего колышка до тропинки ровно девятнадцать метров двадцать семь сантиметров.
