Благодать - Пол Линч
Вот тут-то Отец проталкивается сквозь толпу и подходит к старому измученному мулу. Возносит кулак и дважды тяжко лупит животному по голове, и мул испускает звук древнего ветра, падает на колено перед Отцом, словно в покаянии. Эк Отец оборачивается, озаренный яростью, принимается орать на толпу, каждый из вас здесь мул, вы принимаете удары, один за другим, стоите, глазами хлопая, глядя на собственное растление. Пусть Бог поразит каждого из вас. Рука его в крови, и Мэри Уоррен целует ее, и остается лишь звук ветра, что точит себя о всякий камень в городе, окна уже потемнели, а дождь вносит запах отчаяния и запах корзинного хлеба в каждый нос и рот.
Сон приходит половодьем с высокой горы Божией, уносит ее рекою крови, кровь быстро добирается от стоп до пояса и все подымается, сжимает грудь, превращается в красный рот, что тянется к шее и дальше, и несет ее вниз, пока не впивает она кровавую воду, всплывает вздохнуть, но вновь погружается, говорит себе, это утопление, – плывут в воде дохлые крысы и неведомые звери, и зверей таких она сроду не видывала, чернотелые с глянцевитыми зевами, и она смутно видит из-под воды чью-то руку, рука хватает ее за ногу, рука тянет ее вниз, в кровь, и она видит лицо, это лицо Колли, теперь он похож на Барта, и она видит других беспомощных, несомых водою, безмолвных, и тут обнаруживает, что лежит на камнях, залитых кровью, и пытается проснуться, видит человека, именуемого доктором Джоном Аллендером, тот качает головой, она видит, что человек этот старик Чарли, и он пытается говорить, и она знает, что́ он хочет сказать, что отвезет ее на веслах обратно через речное устье, но сперва тебе надо вернуться…
Она проснулась. Комната заливает черноту свою ей в глаза. Она слышит тихое шмыганье носом, то Мэри Уоррен плачет на своем тюфяке. Грейс лежит неподвижно и пытается услышать сон, думает, может, она кричала во сне. Вкус кровавой воды все еще грезит сам себя у нее во рту. Она думает, сны, они ненастоящие, но то, что ей снилось, было до того настоящим, что она чувствует себя мокрой с головы до пят, пытается сесть и вот тут-то осознаёт это, влагу у себя между ног. Трогает и потрясена пониманием: это возвращение ее крови, ее женского проклятия, не может вспомнить, сколько этого не было, целый долгий год, не меньше.
Она уставилась в зажмуренные глаза свои и понимает, что ищет тишины. Не всего этого, что вылепливается словами, верою и гневом, но чего-то глубже, несказанного, простой истины, какую безмолвие постигает и что произнесено быть не может. Мысли ее проникают в молельную комнату Бойсов. Она слышала, как произносят ее имя. Думает, не открывай глаз, не открывай… открывает глаза и видит Мэри Ишал, та вперяется в нее хмуро, все остальные взгляды тоже устремлены к ней, кроме Мэри Уоррен, высматривающей, что там чешется у нее на колене. Глаза Отца словно груз.
Его взгляд говорит, отчего же не отвечаешь ты мне, Мэри Иезекииль, ты уснула?
Ее глаза говорят, я пыталась слушать.
Он возносит руку, словно забирая у нее что-то, дар души ее, дар ее немых уст, эта рука с костяшками, что мнут пару бусин на четках.
Вслух он говорит, покажи, чтобы все стали свидетелями.
Она не понимает, о чем он, предполагает, что ее подловили, и он хочет ее трубку и табак. Ну и дура же ты, думает она, трубку не в кармане прятать надо было. Ищет взглядом того, кто ее выдал, глазеет на металлическую ванну, висящую на комоде, вот бы свалилась она с грохотом и скрыла позор ее, в комнате сегодня полно других, чужих в добротной одежде, пришедших, чтобы позволили им к ней прикоснуться, мужчина и женщина с мягкими руками, не видавшими работы, и с деньгами для общины, которые Отец вложит в руку Роберту Бойсу.
Отец говорит, дай мне это, этот знак твоей крови.
Она чувствует все больше растерянности, чувствует малость комнаты этой и все эти взгляды на себе. Шепот Мэри Ишал – плевок. Дай ему тряпку.
Она пытается отвернуться спиною к комнате, но как тут отвернешься, если окружена глазами, тянется за тряпицей, влажной промеж ног, и протягивает ему, надеясь помереть, исчезнуть в белизну. Отец держит окровавленный клок у всех на виду, того и гляди упадет капля крови. Он говорит, вчера лукавый обрел плоть, пришел развенчать наше чудо как тень и обман. Он распространяет страх и сомненье. Но сегодня мы получили ответ, живую кровь Христову, ибо кровь Христова вновь течет в этой женщине, чья кровь замерла в могиле ее. Христос дал кровь свою тебе, дабы вновь стала ты женщиной, дабы могла ты вновь быть нечистой, дабы могла смыть скверну.
Ныне разговор о соседнем селенье, где родился ягненок о двух головах. Или так говорят. Мэри Рэчел и Мэри Чайлд перешептываются о знаменьях, как заговорщицы. Ей это кажется суеверием, чем-то таким, что она, кажется, слыхивала еще в Блэкмаунтин. На прошлой неделе судачили о том, что в соседнем Грейндже кого-то ударило молнией. Шаровая молния в поле преследовала того человека, пока тот от нее убегал, сказала Мэри Ишал. Бог убил его на его же поле, возмездие Божие великому грешнику.
Она идет к общине, чьи-то стопы сминают траву позади нее. Она оборачивается, потому что знает: это Хенри Благ, идет, чтоб тайком выдать ей малость табаку да выпросить поцелуй, но не здесь, где все увидят. Уже дважды она ему дозволила, хотя рот у него слишком слюнявый. Оборачивается и вместо Хенри Блага обнаруживает, что пред ней предстал Отец. Руки у нее сложены на груди, словно чтоб спрятать грешную мысль. Миг Отец молчит, а затем произносит, мир тебе, пройдись со мной немного.
Теперь она знает, что он знает ее мысли, каждая мысль грех. Хочет сказать, дай выложу тебе вину свою, тяжесть греха моего, желает молить о каре, как новенькая Мэри Рэчел, которой руки привязали к лодыжкам, чтобы не могла встать она с колен всю ночь под хлещущим ливнем.
Его глаза ей улыбаются. Он берет ее
