Алексей Грушевский - Игра в Тарот
Председатель, вдруг неожиданно оборвал, чуть ли не на полуслове свою вдохновлённую речь, как-то испуганно сжался и стремительно закатился под стол, прихватив с собою клетку с осоловелой, после получения гонораров, птицей.
Причина столь странного его поведения была очевидной — сгусток бесформенной биомассы перестал напряжённо булькать и корчится в поисках формы, а вместо этого стал стремительно раздуваться, жутко треща.
Из под стола послышался испуганный писк:
— А так как подсудимый отказался от предложенных ему иллюзий, и имел намерение взорвать наш Храм, и тем открыть в него дорогу полчищам бесов, то вердикт может быть только один — виновен! А потому единственное, что мы можем сделать — превратить его из угрозы нашему Храму в его защитника и охронителя….
Глава 15. Взрыв
В следующую секунду огромный пузырь, выдувшийся из теста биомассы, мелко и часто завибрировав, (видно достигнув приделов своего расширения) жутко и протяжно заскрипел.
Николай, понимая, что надо бежать — сейчас взорвётся, вскочил с табуретки, и тут с оглушительным чпоком пузырь лопнул. Мгновенно Николай весь, с ног до головы, оказался в липкой, невероятно вонючей, слизи. Теряя сознание от её резкой и нестерпимой вони, он попробовал дёрнуться, но двигаться уже не было никакой возможности, слизь, стремительно высыхая, сжимала его как резиновый кокон. Проваливаясь во тьму забытья, последнее, что он увидел, как к нему, лавиной скатываясь с уходящих в бесконечность террас, несутся полчища буратин.
Когда Николай очнулся, он понял, что его быстро поднимают вверх ногами. Он был уже на очень приличной высоте. Он присмотрелся, далеко вниз уходили сходящиеся выстроенные из буратин, две гибкие, качающиеся колонны.
Эти колонны постоянно росли, всё новые и новые деревяшки карабкались по ним вверх, чтобы подхватить кокон с Николаем и поднять его ещё выше.
В какой-то момент, движение вверх замедлилось, составленные из бесчисленных буратин, гибкие колонны стали под тяжестью Николая провисать вниз. Скоро они выгнулись настолько сильно назад, что Николаю показалось, что ещё чуть-чуть, и они сломаются, рассыпавшись на части, но тут с жутким скрипом, как перетянутая тетива, они стали стремительно разгибаться, и через мгновение Николай оказался с невероятной силой запущенным куда-то вверх.
Он даже не успел испугаться, как оказался впечатанным в что-то липкое, мелко задрожавшее и противно захлюпавшее, нависшие над Храмом. Ещё через мгновение, немного оглядевшись, он понял, что кокон с ним крепко прилип, всё так же вверх ногами, к куполу Храма.
Купол оказался гибким и эластичным, как понял Николай это была внутренняя поверхность гигантского пузыря. Она, эта поверхность, была живая, тёплая и вся усеянная прилепленными к ней коконами, повисши на ней россыпями не то тёмных сталагмитов, не то летучих мышей. Некоторые, как кокон Николая, торчали наружу едва прилепленные, другие втянулись в свод, уже почти расплывшись, на месте третьих оставались лишь небольшие выпуклости…
Если сталагмиты растут сверху вниз, со временем становясь, всё больше и опускаясь, всё ниже, то эти коконы, как откуда-то пришло к Николаю знание, растворялись и втягивались в поверхность пузыря. Пузырь ими питался. Но это отнюдь не испугало его. Начав его медленно переваривать, пузырь наполнил его наркотическим дурманом, и Николай погрузился в восторг чувственного удовольствия. Но он не только наслаждался физически, его сознание резко расширилось, захлебнувшись восторгом от завораживающего потока новых образов и знаний, полученных, видно, от слияния со сверхразумом пузыря, сотканного из бесчисленных, переваренных и поглощённых им, сознаний, тех, кого подобно Николаю прилепили к нему.
Воистину, прилепившись и укоренившись в ограничивающим пространство Храма пузыре, он стал Богом этого места!
Но если не самм богом, то приближённым к нему. Веть это и было душа, суть, величие и красота их Храма! Соль их Храма!
Внизу, под ним, уходил куда-то в теряющуюся во мраке глубину нескончаемый серпантин, уставленный светящимися банками, на которых важно восседали деревянные охранители. Вокруг них, поднимаясь, откуда-то снизу, подобно искрам костра, беспорядочно носились вновь вошедшие в Храм сознания, чтобы, поблуждав средь исходящего от банок свечения, полного зовущих погрузиться в них миражей и соблазнов, навсегда слиться с какой-нибудь из них, начав своё счастливое забвение в законсервированных в них снах и иллюзиях.
При желании он мог их легко, в одно мгновение, познавать, быстро считывая только что оборванные сны, этих мятущихся светляков, но это не приносило столько удовольствия, как наслаждение миражами из банок, каждый раз наполнявшее его восторгом дивных, полных совершенства и немыслимо прекрасных грёз, старательно отобранных и законсервированных.
А мог, играясь, направлять эти метающиеся вновь восшедшие в храм святлики в те или иные банки, и тем, как бы, определять их посмертную судьбу.
Мог он проникать своим взором и за грань отделяющую, отгораживающую, этот островок порядка и стабильности, от моря хаоса бушующего вокруг. Сверху был воплощённый ужас — там давило, рвало, атаковало поверхность пузыря, частью которой он стал, неистовое пламя. Внизу, там, где пузырь врастал в нечто более менее застывающие и упорядочиваемое его неустанной работой, можно было под поверхностью стылой воды тёмного озера видеть сознания, вырываемые из под власти хаоса, порождаемого Взрывом, но ещё не успокоенные до конца в отвердевших пределах Храма.
Он мог, воплотившись в маслянистую невидимую глазом бесформенную субстанцию, спуститься вниз, погрузиться сквозь тёмную воду и повиснув под сводами церквей в той, до конца ещё не затвердевшей части мироздания, и дотягиваясь своими гибкими отростками, словно опустив вниз свои многочисленные щупальца, питаться мольбами адептов, взамен рождая в них уверенность в правильности выбранного ими пути.
Но это было совсем не интересно. Он делал это, как и другие, врастающие и растворяющиеся в пузыре сознания, скорее по долгу службы. Надо было питаться всеми возможными способами, чтобы укреплять плёнку пузыря, ибо Враг, бушующий морем огня, не дремал и только и ждал возможности прорвать их защитную оболочку, чтобы уничтожить их вечность, разорвав с таким трудом слепленные вместе и упорядоченные миражи, и снова всё погрузить в хаос борьбы и непредсказуемого становления.
В последнее время он испытывал редкое ощущение счастья. У него, воистину, всё было хорошо. Интересная работа, высокий статус в пищевой цепочке, а главное — комфортная идеология, с которой очень легко жить. Не надо бороться, чего-то взрывать, уничтожать «Демиурга», рваться куда-то истерически. Всё и так хорошо. Лепота!
Веси, растворяйся в тёплой слизи, учись, согреваемой перспективой со временей самому стать пузырём, и отлепившись от альмы матер поплыть, чтобы присосаться к новому трупу, очередным «чудесным образом» обретённым «святым» нетленным мощам? и тем создать новый храм (свой Храм! свой Мир!) — ловушку для душ…
Он успокоился, он стал счастлив, наполнен восторгом и осознанием важности и необходимости своей миссии, и ожидал только одного, когда он полностью раствориться в совершенстве и величия поглощающего его в себе пузыря, чтобы навсегда обрести покой от всё более и более редких тревог.
Да, иногда его смущали сомнения. Они приходили всегда одной и той же мыслью, возвращаемые одним и тем же кошмаром:
— Какие ходы может предпринять Взрыв? А что если игра не закончена? Какие козыри остались у Врага порядка и совершенства?
Тогда, когда его охватывало это смущение, он начинал мелко дрожать, и его дрожь, казалось, передавалась всему огромному пузырю. Страх в эти мгновения своими спазмами овладевал защищающими веру и порядок.
Это странные и болезненные состояния походили на короткие пробуждения, когда человек, на миг, очнувшись, вдруг понимает, что тот сладкий сон, что он видел только что, всего лишь мимолётный мираж, имеющий конец.
Но страх, со временем, проходил. Бушующие пламя всё так же разбивалась в своей бессильной ярости о туго натянутую из них плёнку, питание снизу из церквей и банок, равномерно осаждающееся на внутренней поверхности удерживаемого ими пузыря липкими маслянистыми испарениями, непрерывно поступало, наполняя их силой и уверенностью в правильности их пути и неотвратимости их победы.
Так было, как ему казалось, уже целую вечность. Время шло тут совсем по-другому. Может, прошла секунда, а может и целая эпоха. Храм, как и полагается оплоту стабильности и порядка, стоял твёрдо, незыблемо и неизменно, и ничего не случалось в нём нового и экстраординарного. Как вдруг, однажды он почувствовал какое-то странное смятение, порождённое тем, что пусть и слабые, но явственные удары огня шли не как обычно сверху, а откуда-то из самой глубины Храма, оттуда, где лежала в его основании под тёмными водами озера издыхающая, захваченная им, но ещё едва живая (еле живая) часть мироздания.
