Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса

— Я не служитель Божий, дети.

— Но сутана ваша так нарядна.

— Всего лишь только старый плащ.

— Могли бы обновить его и выбрать не серебряный, а золотой.

— Мне это будет не по средствам.

— Учитель наш заплатит вам изрядно. Ему нужна подобная натура.

— Кому понадобился я?

— Ученику самого Рембрандта ван Рейна. Он пишет дивное полотно.

— Да, по заказу Церкви, — подхватил другой парень, — Моисей идет после свидания с Богом, несет скрижали с десятью заповедью людям. А вы — ну, вылитый Моисей. Учитель вас напишет всем на диво!

— Художнику хочу успеха, но времени мне не найти.

— Вам серебро не нужно, поярче, чем ваш плащ?

— Мне нужно лишь дойти до верфи, где строят чудо — корабли, но как пройти туда, не знаю. У вас дорогу я спрошу.

— Дорога с нами только к мастерской ученика ван Рейна.

— Туда я с вами не пойду, и я сказал уже об этом.

— Учитель никогда нам не простит, ежели мы упустим подобную натуру! — воскликнул тот, что был моложе, толще и румяней.

— Да разве мало стариков в Голландии, людьми богатой?

— Старики, да не те! — хитро сказал парень постарше и повыше ростом. — Ведь Моисей не только с горы скрижали приволок, но и народ свой повел за собой.

— К Земле обетованной, — добавил другой парень.

— Уж нам — то верить можно. Ведь и мы, ученики, вас, Моисея, тоже будем рисовать.

— Друзья мои, напрасны споры. Дорогу к верфи сам найду.

— Нет, погоди! По — нашему ты говоришь уж больно складно слагая строчки и, видно, из другой страны, наш голландский нрав не знаешь. Упорны мы, почтенный дед. В труде и в сраженье, да и в решенье. Так что придется вам идти все же к мастерской! — заявил старший.

С этими словами оба парня подхватили старца под руки.

— Не упирайся, дед, как бы руку не сломать!

— И два дюжих парня потащили глубокого старика по мосту навстречу шумной гурьбе веселых людей, один из которых на голову возвышался над всеми.

— Что за кавардасия? — воскликнул тот. — Два любящих внука тащат деда в баню?

— Проходи мимо, прохожий. У нас свои дела.

— А мы спросим старца, какие у вас тут дела?

— Это Моисей, поймите. Он должен позировать великому художнику, а мы — его помощники.

— Моисей? Вас правда так зовут? — обратился высокий прохожий к старцу.

— Я шел на верфь, чтоб там увидеть плотника Питера Михайлова.

— А я и есть тот плотник, можете смотреть. А парни пусть отпустят старика.

— Он наш натурщик. Вы не имеете права здесь приказывать. Тут не Московия! — заартачился старший из молодых людей.

— Я тебе покажу, где Голландия! — надвинулся на него Михайлов.

— Голландия здесь, — попятился парень.

— А если здесь, то веди себя как европеец, а не как дикарь.

Плотник вплотную подошел к упрямо старательным парням. За поясом у него красовался топор.

— Мы будем жаловаться страже. Иностранец угрожает голландцу топором! — закричал старший.

— Мы пожалуемся бургомистру, — вторил его приятель.

Но старца они отпустили, косясь на заткнутый за пояс топор.

— Я Питер Михайлов из Московии, а вы? Как обращаться к вам?

— Зовусь я Наза Вец.

— Постой, постой! Нос корабля и Жизнь? Такое имя ваше?

— На местных языках звучит так.

— Что кораблю пристало, меня касаемо премного, — заявил плотник. — Так что же вы хотели от меня, «Нос корабля с названьем «ЖИЗНЬ»»?

— Хотел бы я иметь беседу.

— Беседовать пристало за столом, притом с хорошим угощеньем. Дворянские сынки, — обратился он к сопровождающим его людям, — идем в трактир. Я угощаю как на ассамблее. А вас, почтенный, я сочту за гостя.

— Почтенный, возражать опасно, — шепнул старцу один из «дворянских сынков».

— Готов, как пожелает Питер, — согласился старец.

Ученики художника, раздосадованные неудачей, скрылись, а вся ватага Питера Михайлова направилась в ближний трактир с размалеванной вывеской, изображающей морской прибой, разбивающийся о дамбу. Таково и было название трактира — «ДАМБА».

Все уселись за освобожденный трактирщиком стол, к которому придвинули еще один. Толстяк с пышными усами суетился, узнав кого — то в высоком посетителе.

— Итак, любезнейший, по первой чарке? — обратился Михайлов к старцу.

— Простите, Питер, я не пью.

— Когда я пью, то трезвых не люблю! — повысил голос плотник.

— Я из страны такой, поверьте, — убеждал Наза Вец.

— Я понял! Мусульманин! Вам запрещает пить Коран. Но арабы знали только давленый виноград. А о слезе Аллаха не слыхали. Я приглашаю вас в Московию. У нас умеют заставить Аллаха прослезиться. К тому же, верьте мне, что ханы и султаны ту слезу пьют напропалую. У нас за прозрачность зовут ее «вода», «водичка», «водка». Но здесь ее не знают. Пусть пьют ее султаны, а мы поднимем чарку местного вина, вернее ввезенного из Франции прекрасной, где климат благодатен.

— Благодарю за пониманье, — сказал старец, усаживаясь рядом с плотником.

— Зря, отец, вы не пьете. Так с чего же начинать беседу?

— Я росту вашему дивлюсь.

— Чтоб килем вверх все перевернуть, любого роста мало.

— Зачем вам надобно такое?

— Не хуже, чем голландцы, надо быть. А для того мы учимся у них.

— Хотите строить корабли?

— И плавать по морям под парусами! Чтоб ощущать, как ветры люты тебе служат. Водить суда — премудрость бесконечна. Тут математика нужна, чему нас учит Лейбниц, с Ньютоном английским споря, кто из них первый бесконечно малую мышь за хвост ухватил! — И он громко расхохотался. — А спорить — то нечего, потому раньше их обоих франкский математик и поэт Пьер Ферма все это разгадал. Умен мужик. Он Англии объявил войну. Математическую, конечно. Кто раньше прехитрую задачу разрешит: ученые из Франции или англичане. Тому и присудить победу без всяких пушек, ружей, ядер, — и он залпом выпил огромную кружку вина.

— И вам суть спора их понятна?

— Конечно же! Я пробовал решить задачку, да мне не по зубам.

— Мне показалось, что вы плотник.

— О нет, отец мой! Как плотник, я учусь, но шкипером я стану. Когда построим корабли, понадобится шкиперов немало. Я буду первым и смогу по звездам знать, где в океане нахожусь и курс куда держать. К тому же на кораблях должны быть пушки. И надо бы закон полета ядер ведать. Эй, мин херц, трактирщик! Кувшины у тебя дырявые, что ли? Вина совсем не осталось.

Усатый толстяк в кожаном переднике, переваливаясь с ноги на ногу, обнявшись с ним, тащил бочонок вина. Хор восторженных возгласов «дворянских детей» встретил его.

— Эх, жаль, что вы не пьете, мин херц! А то б я вам рассказал, как мы с дворянскими детьми, что математику превозмогают, к Ньютону ездили на острова. Он сам из рыцарского рода, и на щите его, поверьте, герб: на черном поле белый череп с костями, ну, как у пиратов грозных! А ведь он средь знатоков английских первый! Ну, думал, у него узнаю, куда должно лететь ядро. Ведь за яблоком следя, он утвердил законы тяготенья. Так чтоб вы думали, сказал нам лорд? Что эти проблемы его не интересуют! А с Лейбницем все спорят о дифференциальном исчислении, про Ферма забыв. Я б объявил ему по физике войну, да хитрости Ферма мне не хватает! — и он снова оглушительно захохотал.

К пирующим подошел один из посетителей трактира, держа в руках охотничий нож.

— Прошу простить честных людей, — начал он заплетающимся языком. — Среди почтенных иностранцев вижу я еврея — ростовщика. Я знаю Моисея. В Антверпене его ссудная касса была в еврейском квартале, напротив дома великого Рембрандта, пожелавшего поселиться там. И этот подлый Моисей — ростовщик в могилу свел отца. За это я ему обрежу бороду при вас.

Питер Михайлов вскочил и выпрямился во весь свой завидный рост:

— Ошибся ты, приятель. Еврея — ростовщика здесь нет. Со мной пирует иностранец, который и в Антверпене — то не бывал. А ты бывал ли в Роттердаме? Там дом Эразма Роттердамского стоит. В нем как раз про тебя славная написана «Похвала глупости». Слыхал?

— Я в Роттердаме не бывал. А ростовщик с вами увязался. Я его признал и бороду его запомнил. Я только срежу ее в память покойного отца.

— Как бы и сыну покойным не стать, — сказал Михайлов, вынимая из — за пояса топор и кладя его на стол. — А резать бороды — это мой патент. И то, когда та борода боярское лицо как глупость украшает и новое принять мешает.

— Да в драку я совсем не лез… я просто так… Ненавижу ростовщиков, — бормотал пьяненький, пряча свой охотничий нож и пугливо глядя на лежащий на столе топор.

— Я знаю, Питер, что ты царь, царь грозный, дерзкий, неуемный. Решил поднять страну снегов до уровня стран европейских. Скажи, когда ты волей свыше стал бы главою всей Земли, как защитил бы от потопа, от волн морских людей, порты, цветущие поля, низины?

Питер Михайлов покрутил коротенький ус и сказал:

— Смотря откуда шла б угроза. Видно, не с небес. С чего бы там подобной влаге взяться?