Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса
— Ты начал б строить корабли, чтоб спасти людей, животных?
— Сохранить надо города, а не самому спасаться на ковчеге, как в древности поповской сделал Ной. Завидный был, должно быть плотник, хотя и стукнуло ему, как пишут, шестьсот лет. Да и спасал свою семью и избранных животных: семь пар чистых и семь пар нечистых. С того, как говорят попы, вся живность на Земле пошла, а сколько пар, никто не знает. Вот я и разумею, каков ковчег тот должен быть, чтоб поместить туда слонов и прочую скотину. Тогда по высшей воле погиб повсюду весь народ. Тебя ж, я думаю, иное занимает. Как во второй раз поступить? Я считаю, что не спасаться на кораблях — ковчегах надо, а отправиться… в трактир.
— Тебе веселье на пиру, а я ведь спрашивал серьезно.
— И я всерьез! Ты выйди из трактира и на него взгляни. Увидишь что? Прибой морской и… ДАМБУ.
— Ты хочешь дамбой города приморья надежно защитить?
— Да, если не от ливня, что будет затоплять все сорок дней и сорок ночей.
— Ты верно угадал причину. Хотя я сам тебе сказал: угроза будет от волны. Волна ж поднимется высоко, когда растают льды в горах и на замерзших океанах.
— Солнце, что ли, разгорится? С чего бы это вдруг?
— Помогут люди неразумно, для нужд своих зажгут костры. И дым от них планету всю закроет. Тогда и станут таять льды.
— Да, дураков на свете много. Чем жечь костры, леса и степи, я уж не знаю, для чего, не лучше ли построить по — голландски побольше ветряков, чтоб от ветров бесплатно получить немало пользы.
— И в этом ты опять же прав, видишь в ветре соперника огню. Скажу тебе, мой плотник Питер, я встретил нужного вождя.
— Ты про меня, почтенный?
— В тебе нашел, кого искал. Я отвезу тебя в такое время, когда приблизится беда, и сможешь ты весь мир спасти. Согласен ль ты пойти со мною?
— Нет, старец, только не сейчас! Мне надобно дела закончить, поднять Московию на дыбы. Так что заезжай за мной туда зимой и разрешим с тобою на пиру все замыслы твои.
Старик поднялся из — за стола и торжественно произнес:
— Итак, в Московию приду, но не к тебе, а за тобой!
В общем гуле, стоявшем в трактире, никто, пожалуй, не разобрал, о чем говорил плотник со старцем, тем более что они переходили в беседе с одного языка на другой.
— Чтоб не замерз, тебе я шубу подарю, с царского плеча! И угощу не так, как в этой «Дамбе»! Из двух начал огня и ветра я выбираю Ветер!
Видя, что Наза Вец уходит, Питер Михайлов поднял кружку, полную вина:
— На посошок, любезный! Ты не пьешь, так все мы выпьем за тебя!
Дворянские дети трижды прокричали: «Ура!» Старец вышел из трактира в безлюдную темноту улицы. Оглядевшись вокруг и никого не заметив, он растворился в воздухе, переходя в другое измерение.
В серой мгле между мирами, где нет ни времени, ни протяженности, он дал сигнал приборчиком, висевшим на цепочке у него на шее. Он знал, что времени между мирами нет. Призванный им исследовательский зонд мгновенно появился перед ним.
Открылся люк, в нем показался робот с треугольной головой. По сброшенной лесенке старец поднялся в уютную, ярко освещенную кабину. Подойдя к загадочным приборам, ом стал вычислять, где перейти в соседний мир, попав в Московию зимой.
Шел снег. Дорога вилась между деревьями, заснеженными, как в сказке. Ветви лиственных облепило белым пухом, а ели тянули к дороге белые мягкие лапы.
Княжеский возок на полозьях катил по исчезающей от снегопада колее. Как и подобало первому вельможе государства запряжен был возок двумя тройками подобранных по масти лошадей, с ездовым верхом на первой левой пристяжной. Катил он в полной тишине, даже полозья не скрипели. Чуть похрапывали кони на бегу. Они шли резво, словно не осталось позади сорок верст от усадьбы князей Голицыных. А сам князь Василий Васильевич сидел в возке один, хотя, бывало, обнимался здесь с самой царевной Софьей, которая выбрала его, сорокалетнего красавца, самого нарядного из всех бояр, хотя сама была мужиковата, широкобедренна, с глазами навыкате. Приблизила к себе его, став правительницей при младших двух царях Иване и Петре. Немало в том помог этот ее фаворит, когда бояре провозгласили царем Петра, мальчонку десяти от роду лет, что от второго брака сын царя Алексея Михайловича с боярыней Нарышкиной. А бояре Милославские так дела оставить не хотели, их партия уступать Нарышкиным не собиралась, и шестнадцатилетний, но слабый и болезненный царевич Иван сел рядом с братом Петром на отчий трон. А править взялась не царица — мать Нарышкина, как те задумали, а старшая из дочерей Алексея Михайловича Софья.
Погашена была так очередная смута, которой не хотел и боялся народ, а два брата Голицыных князь Василий Васильевич и двоюродный брат его Борис Алексеевич напротив друг друга стали. Василий при царевне, а Борис как «дядька» — воспитатель Петра. Большую силу он обрел, во всем мальчишке потакая в потехах, выдуманных им. И тот полки из сверстников собравши, учения и баталии устраивал, да еще под парусом на ботике по узкой Яузе — реке пускался.
А у Василия не потехи было дело, царевна Иностранный приказ ему отдала, да и другие подчинила.
В Иностранном приказе дел немало, а главное, что сделал он, это «Вечный мир» с Польшей заключил, и когда — то стольный град Киев снова к русским перешел.
Король польский на это пошел из страха перед турками, что грозились всей Европе, болгар славянских подчинив. Теперь русские обязались на пути турок грудью стать и дальше не пустить.
Однако время шло, царевич младший повзрослел, и Нарышкины свой голос повышали. Не любо было им семь лет правленья Софьи, которую усердно подменял князь Василий Васильевич. У них была опора на стрельцов (порядка внутреннего войско), привилегиями в них преданность усердно раздувая.
И все ж смуте не уйти с дороги. Голицын, князь Василий — воевода полки вторично в Крым водил и снова без удачи. Солдат измаял, по степи гоняя, Азов же крепость взять не смог. В Москву вернулся, где стрельцы сейчас нужнее. Приказал им идти в Великие Луки, но как было с Софьей договорено, по дороге они прошлым летом взбунтовались, начальников сместили, кто с ними не хотел на Москву идти, и свернули стрельцы на столицу. Но не потешные полки послали им навстречу сторонники Петра, а иноземцев, нанятых с генералом Гордоном во главе.
И под Ново — Иерусалимским монастырем побил стрельцов тот генерал. Борис Голицын дознание затеял, а Василий старался стрельцов московских возбудить, на бунт поднять в защиту Софьи. Так смута начиналась. Стрельцы, в Москве оставшиеся, из лени и боязни не поддавались уговорам и на Сухаревской башне в набатный колокол так и не ударили. А было их тысячи четыре по числу дворов в Стрелецкой слободе. Они там после Иерусалимского разгрома у баб своих укрылись за подолом. Дознанье меж тем велось. Князь Василий Васильевич в свое подмосковное имение уехал и там якшался с колдунами, выспрашивая, что ждет его, не посулят ли те ему царский венец на голову.
И вот для следствия иль после него, но прислал царь Петр, а вернее, князь Борис, свой брат негодный, поручика драгун сказать, чтоб по велению царя Петра явился он, Василий, но не в Кремль, во дворец, и не в Троицко — Сергиевскую лавру, где до поры царь Петр с матерью молились, а явиться — де на Красную площадь в такой — то час, в такой — то зимний день.
И возок мчал мрачного князя к назначенному сроку по дремучему подмосковному лесу.
Верховые из охраны в драгунских мундирах скакали позади.
Князь усталым взглядом смотрел из окна возка на пробегающие назад ели. Со зла хотелось ему их лапы обрубить и обледенелые сучья дубов тоже, где веревку с петлей для дыбы, чего страшился, приладить сподручно, и размышлял о том. что ждет его на площади у стен кремлевских.
И тут привиделось ему, что на дороге с краю стоит засыпанный снегом в серебряной рясе белобородый поп.
Неведомо какая сила заставила князя крикнуть кучеру и ездовому остановить коней.
Сам высунулся из возка и обратился:
— Ваше преподобие, не застудиться бы в лесу. Вдвоем не тесно. Подвезу.
— Благодарствуйте сердечно, князь. Нам по пути, пожалуй, будет.
Старец стряхнул снег со своего одеяния, которое отнюдь не походило на теплый тулуп, и влез в возок, уселся рядом с князем.
— Ты знаешь меня, преподобный?
— Я не священник, а ученый, а на возке увидел герб.
— И то, конечно! Но, видно, чужеземец вы из дальних академий?
— Историк я и путешественник.
— Что ж без коня стоять на краю дороги, попутную подводу поджидая?
— В столицу мне надо, в Москву.
— Зачем теперь туда? Там смута.
— Иду по царскому веленью за шубой с царского плеча.
— Да вы в своем ль уме, старик? К царю? В такую пору? По — нашему говоришь складно, но, видно, не совсем в себе.
— В Голландии меня он встретил и к вам приехать пригласил.
Беда, как в старости выживешь из ума. Наш царь в Голландии и не бывал по малолетству, от матери и из страны своей не отлучался.
