Душа для четверых - Ирина Родионова
– Фига се, – сказал фельдшер, ежась в синей куртке, великоватой для его худых плеч. – И правда помираем.
– Пакуем тогда, – распорядилась необъятная тетка, быстро выводя что-то левой рукой в планшете.
Дана потопталась рядом с ними, не зная, что подать и чем помочь.
– В больницу? – переспросила, и голос почти зазвенел от облегчения.
Так будет даже лучше. Отца заберут, и присмотрят за ним в больнице, и вытащат из умирания, которое пахнет гноем, болью и немощностью. Дана больше не будет сидеть напротив дивана и трястись, что отец уйдет по ее вине.
Молоденький быстро размотал маску с пластиковым шнуром и натянул ее отцу на голову, пригляделся к черным губам. Цокнул, полез за шприцем в шуршащей упаковке. Папа лежал с закрытыми глазами, и грудь его, впалая, едва вздымалась.
– Чего ему с собой взять? – Дане смерть как хотелось что-то делать: бегать по квартире, бросать вещи в пакет, только бы не стоять с приклеенным к отцу взглядом и не слышать это бесконечно повторяющееся «помираем» в ушах.
– Ничего ему не надо, он на аппарате будет лежать, в реанимации. Потом привезете. Мужиков лучше ищи.
– К… каких мужиков?
– А кто его вниз потащит? – почти весело спросил молоденький, постукивая указательным пальцем по шприцу, выгоняя воздух. – У меня грыжа, а Анна Петровна вообще барышня у нас. Соседей ищи и одеяло теплое, пусть выносят.
– Но мы… У нас коронавирус, подтвержденный. Я из дома не выхожу, как же я… по соседям.
– Бегом ищи! – рявкнула Анна Петровна, не отрываясь от планшета. – Время не резиновое, папочка еле дышит. Маску поплотнее, и пошла. Быстрее довезем и оформим, больше шансов поправиться.
И Дана бросилась в подъезд.
Глава 19
Маленькая и невыразимо огромная смерть
Кристина как раз начала новую работу – общение с заказчиком выдалось таким, что хотелось съесть кисть еще до первого мазка и притвориться слепоглухонемой, но деньги обещали хорошие, и здоровая кавказская овчарка Лада теперь сурово выглядывала из телефона. Кристина провела почти час, вглядываясь в непроницаемо-черные глаза сторожевой собаки, – хозяин с гордостью утверждал, что она таскает воришек лучше любой другой псины, а еще пошутил, что если картина им вдруг не понравится, то они «откусят от Кристины приличный кусок в виде компенсации». И захохотал в трубку.
Она невесело улыбнулась.
Настроения рисовать Ладу не было – с утра капал то ли дождь, то ли мокрый снег, и в комнате стоял бледный полумрак. Без перерыва рыдал Шмель, заходился – весь вечер, всю ночь, весь день… Юра убежал в магазин за хлебом, напоследок глянув на Кристину так, что она накинулась и на него: надоели его светлые романтичные помыслы, что стоит запереть Кристину с сыном, и она непременно разрыдается от избытка чувств, рухнет на колени, покается и все будет хорошо. Юра нахмурился на ее шипение, но домой не вернулся и спустя три часа – тоже, наверное, бродил где-то, пил кофе из картонных стаканчиков или завалился к одному из дебилов-друзей.
Кристина его почти ненавидела – и за попытки примирить их со Шмелем, и за побег, и за этот непрекращающийся вопль.
Нет, она пыталась с ним бороться. Брала Шмеля на руки, покачивала, мычала что-то себе нос и включала яркие мультики, но он выкручивался и орал, лупил по ней пухлыми ножками. Она поменяла подгузник, вымыла мелкого в теплой воде, закутала в махровое полотенце и прикрыла одеялом, размяла живот, но из кроватки все так же доносился крик. Разведенная комковато-желтая жижа в бутылочке тоже не помогла, Шмель отказывался есть.
В конце концов Кристина занавесила кроватку покрывалом и попробовала сосредоточиться на работе. Полистала ленту в соцсетях, зашла на рабочую почту, посидела на бирже заказов – оттягивала встречу с Ладой как могла. Наткнулась на сообщение о новогодней выставке в местном краеведческом музее, свои работы предлагалось выставить всем желающим, но Кристина знала, что даже туда ей не пробиться: все стены занавесят полотнами от каких-нибудь почетных и заслуженных старушенций, которые умеют рисовать исключительно пионы в вазе или березки над рекой. Она давно уже придумала заявку-представление собственной выставки с мертвой памятью и сейчас, ни на что особо не надеясь, выслала на электронную почту музея несколько сфотографированных картин и приложила к письму текст. Прошло еще полчаса.
Деньги снова заканчивались. Они заканчивались каждый день, тратились, не успев появиться, и Кристина никак не могла расплатиться с долгами. Юра нашел стабильную подработку из дома, его учеба вот-вот должна была закончиться, и он уверял, что после курса ему сразу же предложат тепленькое место. Кристина не верила. Все, что она заработала на портретах, всасывал в себя Шмель. Звонки от коллекторов становились все настойчивей, а кухонные шкафы пустели на глазах.
Когда Лада начала прорисовываться черным контуром на холсте, а от грохочущего рока вот-вот побежала бы горячими струйками кровь из ушей, заливая наушники, вдруг написал Палыч. «Не передумала?»
Можно было не уточнять. Закололо в пальцах предчувствием, Кристина вытерла влажные ладони о пижамные штаны. Взяла телефон и спокойно ответила: «Не передумала. Куда приезжать?»
Юра, как назло, не отвечал на звонки, всех подруг она растеряла окончательно, а поэтому не придумала ничего лучше, чем собрать вещи и написать ему: «У меня дело, волонтерство. Срочно. Я уехала, Шмель ждет тебя в квартире». Юра перезвонил через пятнадцать секунд, но теперь уже Кристина и не подумала брать. Подождала минут десять и уехала. Юра не звонил – значит, он уже в пути и Шмеля не бросит.
Кристина ехала в маршрутке и улыбалась – прятала улыбку под марлевой маской, глядела на беззащитно-голые лица и вслушивалась в чужой грудной кашель. Висели всюду памятки и стикеры: мойте руки, пользуйтесь санитайзерами, соблюдайте дистанцию. На плечо Кристине упала коротко стриженная голова какого-то мужика с обожженными руками, она не стала его будить. Памятки казались древними шумерскими надписями, осколками давно канувшей цивилизации.
Неужели она и правда вот-вот взглянет на мир детскими беззащитно-искренними глазами? Это казалось невообразимым, не говоря уже о том, чтобы попробовать влюбиться в Шмеля как бы изнутри, осмотреться в нем, найти, за что зацепиться. Она надеялась напитаться чужой родительской любовью, и даже младенческая смерть не особо пугала. В сущности, никакой разницы: бабульки или малыши, девушки или кавказские овчарки. Все живые, все рождаемся
