Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1
Говоривший, а читатель, несомненно, узнал в нем Крамаренко, вдруг повернулся и, вглядываясь в наших героев, пробормотал:
– А это еще что такое? Зыбь какая-то… нет, постой, да это же Новиков! И еще кто-то… Смотри, смотри, Андрей – один из шлифовщиков! Вот те на!
Второй, помоложе, хотя и глянул в их сторону, ничего не увидел:
– Что с вами? Виктор Викторович?
Пол осыпаясь крошкой выправился, загудел и сомкнулся.
– А вы, смотрю, батенька, взялись не за свое дело, – дублет, вспыхнув бахромой, погас.
– Что же думаете, мне нужен был официант?! – возмутился человек в очках.
– Не сомневаюсь… как ружье на стене.
– Ну, уж нет, баловство это или умысел… валить все видения на меня не нужно. Без обма… – он поперхнулся, – без участия времени я и шага бы не сделал. Такой ведь был уговор? Еще действует?
– Только на время романа!
– Так еще не финал.
– Злоупотребляете, батенька, повтором… вырываете из меня промежутки… уже отработанные куски. Больно, знаете ли, – маска укоризны хлынула на лицо, голова качнулась, шевелюра спала.
– А вам знакомо это чувство? Боль? Ах, да… ведь в «облике»! Что ж, учту… Больно должно быть вот кому, – «виновник» кивнул на издателя. – Неужели мимо? Олег Евгеньевич?
Человек в пуловере, с интересом наблюдавший перепалку, удивленно поднял брови:
– А мне-то с чего?
– Так шлифуете монументы… прикладываете руку… так сказать.
– Не себе же! Кого из бывших издателей вы помните? Их при жизни-то не знали. Для вас и стараемся, – он виртуозно вернул обвинение. – Для вас! И вообще, я книг не пишу! Не на того вешаете.
– А Степан Бандера, был такой нелитературный персонаж – тоже никого не убил и даже не воевал. Просидел всю войну в тюрьме у немцев. Однако, каково надгробие! Согласитесь, многие тираны позавидуют. Наследие работает с эхом, раскатисто, злобно! Вот такую молитву оставил по себе дружище Степан… – он было понурил голову, но тут же спохватился: – А из «бывших», в отличие от вас, помню Ивана Сытина, который верил в русского писателя!
– Исчерпалась вера-то! – с сарказмом заметила «шевелюра».
– Исчерпались Сытины! – парировал «виновник».
– И все-таки монументы делаю для вашего брата, не путайте! – решимость издателя защищаться не угасла.
– Ну, со мной вряд ли получится. Ведь шлифуете пад-лецам да предателям. И не брезгуете.
– За всеми не уследишь, – с досадой реагировал Новиков. – Сами же сказали – отвечаю за всю Россию. Лес рубят – щепки летят!
– То есть: ядом потчевать – что медом привечать? Души? Согласны? Щепки-то они. Так и ответите?
– Кому?
– Когда призовут! – «Виновник» кивнул наверх.
– Ах, вот о чем? Здесь у вас промашка – не верующий.
– У вас промашка, Олег Евгеньевич. И в главном – предназначении таланта! Вашего… издательского таланта.
– Я протестую! – возмущение Новикова было понятным. – Вот, пожалуйста, – он кивнул на Безухова, – не будь наших усилий, миллиарды не узнали бы о графе… да что там, о самом гении!
– Так миллиарды ведь узнали и другое. Именно вашими усилиями, ваших подопечных, они всаживали то самое жало в дух! И с успехом большим, если оглядеться! Это вы сформировали нынешнюю муть читающего мира!
– Но, но! Здесь уже вопрос о свободе самовыражения, а значит – и в ответственности за таковое. Сами пусть думают!
– Значит, убеждения в «нормальности» безумия, в низком предназначении человека, множась тиражами, свисают виной только с автора? Там, – человек в очках снова указал наверх, – надеетесь, поверят в такие оправдания? Серьезно? Даже дворник понимает разницу между небом и киевским майданом… – он развел руками.
– Сударь! Господа! Какие миллиарды-с?! Какая кровь? – Пьера снова охватило чувство беспомощности, сомнение в собственной адекватности и отчаяние, как и тогда, под Сухаревской башней, с появлением незнакомки. – Ради бога, мне нужно в Москву! Всего лишь! Это какой-то сон, наваждение… или, вы уж простите за бестактность… колдовство! – и, видя недоуменные взгляды, воскликнул: – А что? Что?!., я должен думать? Сначала Ростовы, потом эта женщина… лекарство Болконскому! Явь ли? У меня нужда быть в Москве… поймите ж… дело убеждений, жизни… Да-с! Жизни, если будет вам угодно-с! – Путаясь и волнуясь, он снял пенсне и начал тереть стекла… затем выронил платок, снова снял… но тут же всё повторилось. – Ах, боже мой, боже мой!
– И долго будете мучить? – дублет колыхнулся, меняя свет и сдерживая порыв вмешаться. – Ружье-то… и здесь не выстрелило?
– Нигде… – очки «виновника» грустно сползли по носу.
– Смотрите, смотрите… – палец председателя закачался, – между прочим, Олег Евгеньевич – депутат! К тому же состоятельный. Осторожнее с обвинениями.
– Это всё улетит, пропьется и забудется.
Новиков встрепенулся:
– Да понятно. Но дорог остаток – человек.
– Неужели вспомнили?! – лицо «виновника» выглядело обалдевшим. – Ведь остаток именно и пропьется. А он в вас большой, добрый и сильный. С шансами на любовь к «остаткам» других. Тают «остатки-то» читателей, Олег Евгеньевич! Тают на глазах! Одна пена да Гарри Потер.
– Даже так? – «дублет» ухмыльнулся. – Лесть? Хотите кончить «за здравие»? Или глубже?
– Или.
– Да уж… наваждение… – протянул издатель, делясь кивком с гостем и упорно не принимая реальность. – Интересно все-таки, со мной – то же самое? А Петр Кириллыч? Надо бы запомнить, да утром рассказать жене. Впрямь, будто явь! И с логикой всё в порядке. Преинтереснейший, доложу, сон…
– Действительно… что с вами, Олег Евгеньевич? Ведь «порядочность» не последнее для вас слово? – «виновник» поправил очки и с сочувствием посмотрел на собеседника.
Глаза двух человек встретились. Сошлись. В отличие от позиций, веры и убеждений.
Что-то густое и тяжелое повисло над столом. Даже свет от абажура устал бороться с темнотой и жалобно мерцал, прося о милости не в том месте и не у тех людей.
– Так что же будем делать? – «галстук» обвел взглядом стол.
– С кем? С детьми, Еленой? С Рафаэлем? А может, все-таки с ним?.. – шевелюра «сползла» в сторону гостя.
– Да, пожалуй, начнем с него. Ответьте, граф!
– Разве мой ответ важен?
– Ваш особенно.
«Пуловер» кивнул в знак согласия:
– А то сыпят и сыпят обвинениями!
– Такого слова нет, Олег Евгеньевич. Сыплют.
– Так я вам и поверил, – усмехнулся тот.
«Сказочник» не смутился. Ответ был, ожидаем. Теперь он обращался к Пьеру:
– Понимаете, вы оказались вовлечены в поток событий, которые могут привести к трагедии… – сочувствие в голосе только добавило Безухову волнения.
– И которых не было у нас с вами, граф, – добавил первый.
– И мы должны как-то выйти из положения, – подытожил издатель. – Ну, начинайте, вам же есть что сказать, – он упер кулак в щеку, а руку в бок. – Толстого озарение.
Пьер растерянно пожал плечами.
– Петр Кириллыч, ну миленький, согласитесь же, в жизни нужно делать нечто иное, чем зарабатывание денег! Это цель отвлекающая, ложная! Я ведь только на вас и надеюсь! – Человек в галстуке умоляюще смотрел на него. – Ну кого же еще?! Кого должен тронуть был я?! Ведь опасность «зарабатывания» в том, что оно захватывает, начинает нравиться и пожирает! Уже не отпустит! Ни за что! А потом инфицирует других! Сначала – близких. Так и будешь пленником всю жизнь. Вирусоносителем. До самой… смерти.
– Кто ж мешает? Рожайте детей, стройте дом! – Новиков поморщился.
– Это следующая по степени ложь. Она возвращает к первой. А человека в тюрьму свою. Ведь двери ада заперты изнутри и ключи от них есть у каждого. Не того требует наш приход.
– Приход? Чей? – по досаде на лице говорившего Безухов понял, что зря вмешался.
– На землю, Петр Кириллыч. В жизнь. Не для смерти старалась моя мать… – человек в очках от отчаяния поставил локти на стол и упер в кулаки лоб.
– Сударь… – виновато пробормотал Безухов, – я право, согласен с вами… но, простите, я никогда и не зарабатывал их. Возможно кто-то другой, – он обвел взглядом стол, – поддержит вас.
Стол молчал.
– Тогда, господа, позвольте мне напомнить… о портретах… в галерее. – осторожно начал гость. – Роль каждого чудовищна… простите, еще раз. Непременно побывать надобно-с. Непременно-с!
Стол молчал.
– Отлично! – рявкнула вдруг «шевелюра».
– Петр Кириллыч!? – отчаяние «виновника» было полным.
– Какие портреты? В какой галерее? – издатель снова поморщился.
– Да из прошлого… Романа…
– Романа? С кем? С авторами? С властью? – перебил Новиков, перечисляя знакомые.
– Лучше с совестью. Эти предадут, – уныло заметил «виновник».
– Вы не так поняли, господа. Из прошлого Романа Аркадьевича. Он выкупил ту галерею-с, – Безухов достал платок и начал снова протирать пенсне. – Галерея, в которой и каждого… из нас… портрет. Живой. Мы все записаны в книге жалоб. Да-с.
– Я что-то слышал, граф… – «галстук», морща лоб, обозначил усилие, – говорят, он хочет там, – и снова указал наверх, – предъявить галерею для оправдания. Ну, как настроившие церкви да часовни… тоже ведь надеються на поблажку.
