Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1
– Я за вами, – произнес таксист и подал сидящей руку.
– А я ждала вас. Всю жизнь.
Стена дождя скрыла кадр, но проступающие контуры улицы, автомобиля с желтым гребнем на крыше и подъезда, у которого он стоял, говорили о «продолжении». Машина посигналила. Потом еще. Автомобиль тронулся, но затем остановился. Мужчина в форменной кепке, ежась под ливнем, быстро поднялся по крыльцу и позвонил в дверь.
– Сейчас, сейчас… – дверь приоткрылась. – Боже, зайдите же, – маленькая старушка подтягивала к дверям чемодан.
– Я сигналил…
– Ради бога, простите… я плохо слышу.
– Это с вами? – мужчина кивнул на багаж.
– Да… все, что осталось от жизни… – она выпрямилась.
Мужчина молча взял чемодан и понес.
Мотор заурчал. Салон почти не освещался.
– Хоспис «Святой Елены», – старушка назвала адрес.
Таксист обернулся.
– Да, да, врач сказал, мне немного осталось.
Мужчина продолжал с удивлением смотреть на нее.
– Ах, вы об этом… семья давно разъехалась. Мы потеряли друг друга… Да и нужно ли беспокоить? Кто-то уже и сам не может приехать… – она вздохнула и попыталась улыбнуться.
Машина тронулась.
«Какая странная у вас татуировка… листочек… красные прожилки…» – услышал он позади.
Мужчина потрогал щеку пониже уха: – Листочек… пришлось… а прожилки – это следы от шрама. Так незаметнее.
– Не могли бы мы заехать… – старушка сказала адрес.
– Конечно. Но это будет длиннее.
– Ничего. Деньги мне не очень-то понадобятся, – улыбка удалась не сразу.
Они остановились у какого-то пакгауза. Женщина прильнула к стеклу – капли почти сливались с ее слезами.
– Здесь я бывала на танцах, – тихо сказала она. – Здесь встретила любимого…
Рука мужчины незаметно выключила счетчик.
Потом такси останавливалось трижды – у старого многоэтажного дома, у проезда в какой-то двор, у входа в парк. Всякий раз старушка подолгу смотрела в темноту, не говоря ни слова.
Две женщины, одна – совсем молодая, вышли под навес хосписа. Казалось, они уже ждали. Поддерживая старушку под руки, увели пациентку внутрь. Мужчина проводил их печальным взглядом:
– Мама… как ты там… родная… – прошептал он и тут вспомнил про багаж.
Когда чемодан коснулся пола, женщина сидела уже в кресле-каталке.
– Возьмите… – она протянула деньги.
– Да что вы… разве можно…
– А я ждала вас всю жизнь…
– Я тоже, наверное… и точно понял для чего, – тихо ответил он и быстро зашагал прочь, скрывая слезы.
Картина растаяла, уступив место прежнему.
Несколько минут все молчали.
– А я читал, – прервал тишину «виновник». – Это рассказ одного таксиста из Нью-Йорка. Внук выложил его в «сеть». Еще признался, что ничего важнее в жизни он не сделал. Всё остальное – дом, работа, даже семья – были пятнадцатыми по счету.
– Да, да, – Безухов опять тёр пенсне. – Возможно, господа, он и родился только для этого дня. И жил ради него…
– Да нет же! – громко возразил «виновник». – Это она!., она жила так долго, чтобы повстречаться ему! Спасти! Исполнить предназначенное. Она! Как вы не поймете. Ждала всю жизнь! Он должен был повзрослеть, через что-то пройти, потерять… только тогда мог понять, почувствовать. Родится. – И грустно добавил: – Есть, есть еще время, Олег Евгеньевич. – И вдруг добавил: – Напечатайте «Таксиста», вспомните о русском человеке.
– Через месяц ее не стало, – стоявший до сих пор «дублет» кивнул на место, где был экран. – Удивительная интерпретация, не правда ли, граф? Я показывал к другому.
– И все-таки нет. Ей можно было уйти раньше! Можно, понимаете?! Как и тысячам других – просто умереть! – не унимался мужчина в очках.
– Ну и причем здесь ваше обвинение, – проворчал Новиков, – что я вбиваю? Не будь меня, эти строки остались бы в столе, – он уже сидел прямо, но в тоне что-то изменилось. – Лучше вернемся к начатому, к истории.
– Вот так и уводят с потока на «бойню», – тихо заметил гость. – И князь Андрей это понял… Теперь и вы, сударь, – он кивнул «виновнику». – Кое-кого, кое-когда и неизвестно зачем… – Что до истории… Так она бы могла быть удивительной… У каждого.
Несвоевременная настойчивость, в удивление всем, вернулась к Пьеру. Сидящие переглянулись.
– Но погребение продолжается господа, да-с, продолжается, – вдумчиво, твердо и не торопясь, добавил он. – Продолжается. – Поворот был просто шокирующим. – Поверьте… только суд, немедленный и решительный суд над теми, кто вел человека десятки, сотни, тысячи лет на бойню-с, а не возвеличивание их, не память!.. Только это может остановить поток смертей…
– Судить монументы?! – издатель развел руками. – Опять за своё! Ведь камни, всего лишь!
– Я только к тому показал, чтоб примерами меня не винили! – вставил «дублет», оправдываясь.
– Жидковато, – не сдавался Новиков, пропустив фразу мимо ушей. – Судите тогда корпуса кораблей, которые, не стерпев бури, утопили тысячи людей. Горы, за извержения прошлого. Брюллова, за напоминание. – Он повернулся к «виновнику», – его за роман. Ну, а меня за депутатство, так и быть. Одинаково бессмысленно… Каждый утащил кого-нибудь в воронку… – И тут же вздрогнул от звука, похожего на треск лопнувшей переборки, который перешел в шипение.
Пар, вырываясь из щелей стен и потолка, вместе с гулкими ударами волн, снова раздвигал своды и пол. Они разъезжались, расслаивались, уступая клубам бирюзового тумана. В этих клубах иного смысла знакомых, обыденных событий, словно привидение, уже рисовалась корма с палубной настройкой в пятиэтажный дом. Она медленно разворачивалась, надвигалась и буквально наползала на компанию наших героев, проходя «насквозь». Послышался скрежет петель, жалобный писк тросов, и за переборкой обозначилось машинное отделение. Раздалось уханье команд с мостика. Новиков даже успел протянуть руку к главному дизелю – корпус подрагивал. Кипящее внутри масло уже не обжигало пальцев мужчины, не приносило боль, как обычным людям и всегда, а возбуждало совсем иные чувства, обманывая.
– Да-а-а! – вырвалось у него. – Внука бы сюда!
Неожиданно «наползание» прекратилось, судно, едва начав «демонстрацию» внутренностей, соскользнуло вниз, словно по стапелям… медленно отдаляясь. Посудину можно было принять за танкер, если бы не четыре гигантских крана, взметнувших свои башни над палубой. Их клювы наклонились над правым бортом, из-за чего корабль перекосился, и левая ватерлиния обнажила ржавое днище.
– Что-то наверное утопили… поднимают, – заметил Новиков.
– Да, крупный, видать, утопленник, – буркнула «шевелюра». – Не угомонитесь? – Глаза поймали взгляд «виновника».
– А в этом море другие не тонут, – сарказм того завершился прищуром в сторону гостя, будто Пьер также боролся с желанием подмигнуть ему. – «Другие» – болтаются на поверхности как…
– Это почему? – издатель обернулся. – Что за привилегия «тонуть»?
– Не принимает оно ваших «кормильцев», Олег Евгеньевич. Никак не тонут в читательском море. Рано или поздно – выбрасывает на берег.
– Читательском?
Удивление разделить мог только один из компании – Безухов. А удвоила его искренность.
– Бред! – Новиков махнул рукой. – Ну… пусть не понимаю я… их… – он кивнул за спину, – авторов, но…
– Отнюдь! – «галстук» встрепенулся. – Как раз напротив. Прекрасно изучили. Ведь они в клювах, как и краны, несут деньги! – «Виновник» перевел взгляд на посудину. – И цель – определить, какой жанр больше? Не так ли? Ну, такая банальная, простенькая цель. – А не понимаете вы – читателей. Даже удивляетесь: те-то за что платят? Не заморачиваясь на их реальных нуждах. Людей, между прочим. Да и какие нужды могут быть у них? Пожалуй, такой вопрос спасительно посещает вас, Олег Евгеньевич? Ведь существует только одна нужда – особой кают-компании. Вот это постулат, аксиома и прием. Безальтернативный! Беда.
– Зацепили! – вдруг заорал первый, в бахроме. – Тянут!.. – и тут же наклонился к соседу: – Кого? А?., если не секрет?
– Не секрет, – «галстук» всмотрелся. – «История государства Российского» всплыла! А ведь как заякорили! Снова ваши, Олег Евгеньевич! Карамзина затмить взялись! Всё идет по плану! Не так ли?
– Черт… – Новиков нервно барабанил пальцами по столу, сидел бы тихонько под Парижем… Нет же подался в стан… Но не мой! Не мой!
– Так ведь за всех в ответе, договорились же, Олег Евгеньевич! Так что кормите, подпитываете безнравственность оппозиции. На ваши деньги автор уничижительно, будто сожалея, пишет, что состоялось-таки оно, государство-то! Ведь на страницах не история страны, а история его отношения к выдуманной им России. Выдуманной для оправдания собственных промахов, нелюбви и презрения к ней. Этакие комиксы-лубки. Но затмить Карамзина не вышло. Да и ценят комиксы в других странах и других парламентах, а не в том, где сидите вы, и чуть что восклицаете: В центре нашего внимания – человек!
