Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле
– Конечно, правда! Только мы-то с королем проведали, где он, злыдень, самок держит. Туда и направляемся!
Слова Лаана вызвали очередной взрыв веселья. Он явно становился любимчиком здешних жителей. Отхлебнув из чаши, он подал голос вновь:
– Мой король, спешу напомнить, что этот дерзкий юноша, – кивнул он в сторону Ракши-младшего, – вчера прервал ваш, начатый в пути, рассказ. А услышать его, думаю, было бы интересно не мне одному. Так как же, если верить легенде, ваш прадед и возлюбленная его жена Дипт-Наан сумели прокормить тридцать тысяч личинок? Да и возможно ли это? – добавил он, указывая рукой на загончик, где дюжина гусениц уже расправилась с пищей. Одни из них теперь упали, сморенные сном сытости, другие вяло барахтались, играя друг с другом, а парочка, видно, самых прожорливых, озабоченно обнюхивала углы в поисках еще чего-нибудь съестного.
– Друг мой, – усмехнулся Лабастьер, – легенда гласит, что в Золотом Храме были привезены куколки. – Он сделал особое ударение на последнем слове. – Именно куколки. Свой самый прожорливый период первые колонисты провели в тех землях, откуда они прибыли.
– Но когда бабочка только выходит из куколки, она некоторое время еще сильно нуждается в пище… Да что я рассказываю, мой господин, не вместе ли мы обжирались лакомствами в первое лето нашей жизни?
– Это так, – улыбнулся Лабастьер, припомнив некоторые их совместные проказы. – А помнишь ли, брат-махаон, как мы выкрали у придворного повара ключ от кладовки с сушеным нектаром?
Лаан, мечтательно зажмурившись, так причмокнул губами, что сельчане вновь покатились со смеху. Лабастьер же продолжал:
– Что касается первых колонистов… Если это действительно интересно, я расскажу, как мои предки справились с этой проблемой.
…Опасения Наан оказались напрасными. Многие растения Безмятежной были не менее съедобны, чем земные. Вкус часто казался непривычным, но анализаторы показывали наличие всего спектра необходимых для организма бабочки веществ.
Что касается фауны, она тут оказалась еще более своеобразной. Самыми многочисленными видами живых существ тут были черви, ракообразные, членистоногие и моллюски. Правда, облик они имели отнюдь не земной и больше походили на гигантских насекомых. Но как раз этим природа Безмятежной казалась даже более родственной бабочкам, чем земная.
Тут не было птиц, но их место в небесах занимали удивительные существа, избравшие в качестве принципа полета воздухоплавание. Наполненные легким газом живые шары, казалось, свободно и хаотично плавали с места на место. Но приглядевшись, Лабастьер Второй понял, что беспорядочность эта обманчива. Еле заметные колебания ворсинок на их поверхности создавали вихревые потоки воздуха, заставлявшие этих существ смещаться в нужном направлении. Это и объясняло способность и маленьких «птиц-пузырей», и огромных «шар-птиц» сохранять стайность.
Кроме того, если им угрожала непосредственная опасность, «птицы» пользовались и реактивной силой. В нужном месте поверхности вскрывалось отверстие, газ, шипя, с силой вырывался наружу, и «птицу» отбрасывало в противоположную сторону. Однако способность к полету она после такого побега на некоторое время теряла и отсиживалась в кустах, вырабатывая новую порцию газа.
Борьба за существование на Безмятежной была не столь ожесточенной, как на Земле, и почти на всех ее животных можно было охотиться буквально голыми руками. Но и тут встречались опасные и коварные хищники. Такие, как, например, «сухопутный скат», от электрического удара которого Лабастьер едва не лишился жизни.
Итак, Лабастьеру и Наан предстояло дать начало новому миру бабочек. И прежде всего – обеспечить достаточным количеством пищи тридцать тысяч колонистов, когда они выйдут из куколок. Задача эта сперва показалась им попросту невыполнимой, но хорошенько подумав, они пришли к выводу, что это не так. Просто сначала решено было вывести из анабиоза лишь небольшое количество куколок, такое, для которого и вдвоем удастся заготовить достаточно провианта. Затем этим нескольким бабочками предстояло стать помощниками Лабастьера и Наан и заготавливать пищу для следующей, уже более многочисленной, партии.
И еще одна, не менее важная, задача стояла перед беглецами с Земли. С самого начала нужно было создать некий свод законов, жизнь по которым была бы достойной и справедливой. Возможность эта, начать целый мир «с нуля» была уникальной, и было бы глупостью ее не реализовать.
Охотясь, собирая ягоды и плоды, Лабастьер и Наан до хрипоты спорили об устройстве будущего общества. Довольно легко они сошлись на том, что на Безмятежной не должно быть крупных городов, не должно быть огнестрельного или иного сложного оружия, не должно быть искусственных средств передвижения… Короче, всего того, что называется «технократической цивилизацией». Ведь бабочкам всего этого для счастья вовсе не нужно. Скорее наоборот, все это только мешает счастью. Это – во-первых; а во-вторых, пока иного решения не найдено, лучше спрятаться от НЕГО поглубже. Технократическую цивилизацию обнаружить проще.
Затем Лабастьер сообщил Наан, что когда-то, в условиях натурального хозяйства, древние бескрылые жили по законам феодального общества, и объяснил ей, что это такое. Модель, если только исключить из нее эксплуатацию одних сограждан другими, показалась привлекательной. Действительно, что может быть достойнее жизни по законам чести? И те, кого остальные признают наидостойнейшими, вправе претендовать на некоторые привилегии. Если их дети столь же достойны, они остаются дворянами, если еще более достойны, поднимаются по иерархической лестнице еще выше. Если недостойны – лишаются своего дворянского звания.
Такая система должна привести к чему-то, похожему на естественный отбор, в результате которого в обществе будет культивироваться дух благородства и рыцарства, а заправлять делами будут достойнейшие.
Вопрос о том, кто же будет стоять на самой вершине этой пирамиды, даже не поднимался. Только Лабастьер и Наан обладали знаниями и опытом. Только Лабастьер мог передавать все это из поколения в поколение без потерь. Но сразу, чтобы не повторить ошибок своего предшественника, было решено, что он будет иметь только одного ребенка-наследника. «И я хочу, чтобы ребенок этот был самостоятелен с самого начала, – заявил он. – В момент рождения я нацеплю ему на ухо серьгу-блокиратор. Пусть она-то и будет символом королевской власти. И пусть сын передает ее внуку, а внук – правнуку». И лишь достигнув зрелости, они будут входить в телепатическую связь с родителем. «Но не может же так продолжаться вечно, – возразила Наан, – рано или поздно блокиратор выйдет из строя». «Поколений на двадцать хватит, – заверил ее самец, присвоивший себе титул «король Безмятежной Лабастьер Второй», – память об этой проблеме будет передаваться вместе со всем остальным, и когда-нибудь она будет решена».
Следующей темой стала тема сосуществования неспособных к ассимиляции видов бабочек. Лабастьер сообщил, что в число колонистов император включил только маака и махаон, ураний ОН уже давно вычеркнул из того будущего, которое хотел построить, приамов обнаружил лишь в тот день, когда корабль покинул Землю, но, конечно же, и их ОН в расчет не взял бы. Маака и Махаоны. Будущие законы должны были обеспечить мир между двумя этими видами.
Тут-то Лабастьер Второй и изобрел кардинально новое устройство семьи – «квадрат», состоящий из пары того и пары другого вида. Он не сразу решился изложить свою идею Наан, но когда, наконец, сделал это, выяснилось, что опасения его были не напрасными. Та, как он и ожидал, была просто вне себя от возмущения:
– Так просто и скажи, похотливый бесстыдный самец, что одной меня тебе мало, что тебе нужна еще и новорожденная самочка маака! – она отпустила свою рукоятку корзины, которую они волокли сейчас к выкопанной неподалеку от корабля землянке-хранилищу, и сочные плоды чайги посыпались на мох.
– Да нет же, милая, – принялся увещевать ее Лабастьер Второй. – Поверь, мысль о том, что и тобой будет владеть какой-то юнец-махаон, мучительна для меня…
– И все-таки ты хочешь этого!
– Но согласись, традиция смешанных семей решила бы самую главную будущую проблему…
– Возможно! Но пусть эта традиция станет уделом тех, кто не жил на Земле, у кого еще нет никаких моральных устоев, кто легко может принять те правила, которые мы им продиктуем. Но мы-то воспитаны по-другому… Хотя нет! Ты-то ведь как раз имел тысячи жен. Вот откуда взялись у тебя эти замашки!
– Я ведь уже объяснял тебе, и надеюсь, ты веришь, что НЕ Я имел тысячи жен. ОН и я – совсем разные существа. А я любил, люблю и буду любить только тебя.
– Да, да, да! Как это все красиво! Но скажи тогда, что мешает тебе, провозгласившему себя королем будущего народа, сделать монаршей привилегией моногамную семью?