Млечный путь № 1 2018 - Песах Амнуэль
Кто знает.
Профессор вышел из-за стола и протянул Розенфельду руку.
– Извините, – сказал он, бросив сначала взгляд на потолок, где уже не было розового пятна. – Мы оба недовольны разговором. И оба знаем – почему.
Розенфельд кивнул.
– Как по-вашему, – спросил он, уже стоя в дверях, – доктор Фирман интересуется эзотерикой?
Брови профессора поползли вверх. Удивления он сдержать не смог и не хотел.
– Вряд ли. Она слишком хороший физик.
Слишком хороша, чтобы интересоваться эзотерикой, но недостаточно хороша, чтобы проводить оригинальные самостоятельные исследования.
Что из этого следует?
Розенфельд вышел в коридор и тихо закрыл за собой дверь. Интересно, профессор прямо сейчас позвонит Магде или сначала обдумает ситуацию, пытаясь заодно разглядеть на потолке закрашенное пятно для медитаций?
***
Спустившись с вещами в холл, Лайза, не глядя Розенфельду в глаза, коснулась кончиками пальцев его щеки, и всю дорогу в аэропорт они разговаривали молча, как супруги, знавшие друг о друге все и еще больше – говорить им было ни к чему, они понимали мысли. «Ничего?» – «Ничего, Лайза». – «Ты сделал все, что мог?» – «Я ничего не сделал, Лайза, но я пытался». – «Извини, что заставила тебя заниматься этим». – «Ну что ты, я…»
Мысль осталась незаконченной. Зарегистрировали багаж. Лайза смотрела по сторонам, взгляд скользил, не останавливаясь ни на чем. Объявили посадку.
Нужно было сказать хоть что-то.
– Лайза, не думай больше об этом. Его не вернешь. Нужно жить дальше.
Он хотел сказать, что на дворе двадцать первый век, сглаза не существует, это старый предрассудок, не имеющий никаких научных оснований. Напрасное обвинение иссушает душу.
Лайза опять коснулась кончиками пальцев его щеки.
– Знаешь… Когда мы были вместе, все казалось простым и достижимым. Мы были разными и одинаковыми. Я не представляла, что так может быть в жизни. Мы абсолютно друг друга не понимали и, в то же время, точно представляли, что каждый из нас скажет в следующую секунду. Мы гуляли, взявшись за руки, как дети, Люб рассказывал о своей физике, я не понимала ни слова, но мне было интересно, как никогда прежде, а я говорила о телевидении, которое он терпеть не мог, не смотрел ни одного фильма, для которых я писала сценарий. По-моему, он даже не понимал, зачем нужен актерам текст, ведь они живут на экране своей жизнью, и, значит, говорят не то, что написано, а то, чего требуют обстоятельства. Это было так смешно и мило…
Разговорилась. Вдруг, когда посадка уже заканчивается, и она опоздает на самолет.
– Лайза…
– Подожди, Марк, я хочу сказать, что мы могли быть счастливы всю жизнь, мы друг друга заражали энергией, мы… Ох, я могу говорить об этом часами, почему я тебе не рассказывала раньше? А потом он получил грант, переехал в Бостон и встретил эту… Он как-то позвонил мне, мы собирались поехать на уик-энд к Большому озеру, я уже сложила вещи, а он позвонил и сказал, что не приедет, потому что полюбил другую женщину, и между нами все кончено. Я спросила: кто она. Из его ответа я запомнила только имя: Магда. Он говорил что-то еще, но я не слышала, я уже знала, что будет плохо, очень плохо, я думала, будет плохо мне, не выдержу, что-нибудь с собой сделаю. Или с ним. Или с ней. А получилось… Он как-то сказал: «Когда любишь, мир становится единственным, других миров больше не существует, и выбирать не из чего, ты сделал последний выбор – окончательный». Получается, что он меня не любил.
Повернулась и ушла. Розенфельд помахал рукой, но Лайза не обернулась.
***
Кабинет доктора Фирман, как оказалось, соседствовал с кабинетом профессора Литроу. Почему Розенфельд раньше не обратил внимания? Впрочем, какое это имело значение? Фирман два года работала с Литроу – естественно, кабинеты их были рядом.
Розенфельд долго думал, позвонить Магде и договориться о встрече (она могла отказать, и что тогда?) или явиться без приглашения? Позвонил и договорился – неожиданно легко. «Конечно, я о вас слышала, приходите, буду рада знакомству». Даже не поинтересовалась, о чем хочет говорить с ней полицейский эксперт.
Кабинет как две капли воды был похож на каморку Розенфельда в Управлении полиции: закуток, где, скорее всего, раньше хранились пылесосы и швабры. Стол, компьютер, книги, диски, маленькое удобное кресло и два вставленных друг в друга пластиковых стула. Магда оказалась хрупкой, невысокой, с копной рыжих волос, причесать которые, видимо, было невозможно. Крупные черты лица – скорее мужские, чем женские. Большие зеленые глаза. Позже, анализируя разговор, Розенфельд вспоминал только глаза и взгляд. И слова, конечно.
– Я слышала о вас, доктор Розенфельд. Дело Пранделли. Дело Гамова. Дело Штемлера.
– Я к вам не по делу, то есть не по делу, связанному с экспертизой, доктор Фирман.
– Присаживайтесь. Места здесь мало, один стул придется выставить за дверь.
– Как у меня, – пробормотал Розенфельд. – Я привык.
– О чем вы хотели поговорить? Погодите, я догадаюсь. Видела вас позавчера, вы были у профессора Литроу. И в тот же день вечером встречались с той женщиной. Я видела: вы сидели в кафе у Ллойда. У окна.
– Мы с Лайзой, – счел нужным объяснить Розенфельд, – давние знакомые. Учились в одной школе. Я ведь родом из Детройта.
– А я из Эверетта. Это небольшой городок, две тысячи жителей, все наперечет. Когда я родилась, то оказалась в списке тысяча сто одиннадцатой. Интересно, правда?
– Да, – осторожно сказал Розенфельд. Она придавала значение числам? Может, действительно…
Глупости.
– Если честно… – Розенфельд решил идти напрямик, он не мог хитрить с этой женщиной, не хотел выдумывать несуществующих историй и наводящих вопросов. – Если честно, я хотел познакомиться с вами, чтобы понять, действительно ли вы могли навести порчу на Любомира Смиловича.
Он думал – был уверен! – что она рассердится, может, даже не захочет продолжать разговор, но по ее реакции он поймет… что?
Магда рассмеялась – от всей души, запрокинув голову и не сдерживая смех.
– Боже! – отсмеявшись, сказала она. – Эта ваша знакомая вам так… Конечно! – Она стала серьезной. – Да, я навела на Любомира порчу. И он умер.
Розенфельд растерялся. Но чего он,
