Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

(После того пришествия я оставила его у себя, но не на шутку опасалась, что выкрадут. Мы обсуждали, не стоит ли ему съездить с визитом к родителю Шушанка – госпожа Игрейн с ним развелась по какой-то темной причине – но он отверг идею из-за ее громоздкости и неопределенности. Родовой дом находился ближе к границе с землей нэсин, а папаша к старости приобрел крайне ортодоксальные взгляды.)

– Так вы хотите не просто навестить усадьбу, а и поселиться там? Понимаю. Я постараюсь, ина Тати. Как ваши дети – Артханг не разделяет вашей страсти к перемене мест?

– Сестрин рыцарь.

– Тогда вам понадобится конфидент. Почему бы не назначить им Бэса? К нему здесь и в самом деле относятся настороженно из-за его резких высказываний, а его прежнего хозяина и вообще считали не вполне в себе. Что для него, кстати, бывало неплохо: мы блаженненьких любим.

Она была умница, редкая умница и без моих подсказок сделала как надо. Теперь мы были уверены, что моего кауранга никто из обитателей Замка не тронет, а Шушанк вроде как обитает в одной из секретных психиатрических лечебниц, Бог даст не самой скверной. Но самое главное – у меня будут развязаны руки, и я смогу взять в них все нити, связывающие нас с Лесом. Последнее должно будет устроить и тех, кто за нас, и тех, кто против: Живущие не слишком полагаются на мою телепатию, а андры – в отсутствие Эрмины – понадеются установить за мной открытую слежку.

Вся каверзность ситуации, однако, в том, что поле для этой слежки я им предоставлю наиширочайшее.

Свобода – настолько тяжкое бремя, что можно говорить о поистине адской тяжести высшей изо всех – Божественной свободы.

…Вышла я, значит, из ворот Замка и пошла по тротуару, накинув на плечи мое старое бордовое пальто и взяв в руки потрепанную ковровую сумку. Бэс мельтешил сзади, подметая ушами пыль. Так было рассчитано: скромная прогулка не очень важной персоны (дети мои давно оттеснили меня в уме андров), и куда торопиться, не исход же! Одна я знала, что – исход.

Надо было на всякий случай пометить след для сына и еще более для друзей, а этого на колесах не сделаешь. Идти же пришлось через весь город, к счастью, не насквозь, от края до края:: он был удручающе велик и цивилизован. Пока шли фешенебельными и аристократическими кварталами, мне было спокойно: мешковатость и даже поношенность одежды – лучший признак родовитости, а если человек к тому же и небрежен, значит, стоит выше предрассудков толпы. Было здесь и в полдень немноголюдно. А вот стеклянные деловые небоскребы, в нижних этажах которых проживало низшее сословие, вопреки ожиданию кишело народом и в разгар буднего дня. За те недели, что я провела в Замке, мода опять изменилась: лейтмотив – по-прежнему элегантность в обтяжку, но телесного оттенка нижнее белье делает всех граждан бесполыми. Поверх наброшены гипюровые платья или туники; но, кажется, самая последняя радость – носить кружева на теле, а прозрачную хламиду снаружи, чтобы их верх сделался низом и ничто из прелестей и красот не пропало даром. Я бы забавлялась, как в паноптикуме, если б не приходилось отбивать атаки и отбривать насмешников. Это изрядно мешало моему интровертизму и отрешенности, но приближало к массам, которые, чуток поколебавшись, приняли меня за свою. Пальто я сразу же перекинула через руку, обнаружив простое черное трико балетного типа с вышитой белой пелеринкой, и оттого смотрелась гибридом старой девы и синего чулка. Выговор у меня оказался чересчур книжный, песик – слишком породистый, а костюм выдавал неуклюжее стремление к оригинальности; но в целом, я мимикрировала сносно. Сказались великорутенские рефлексы.

Дом оказался задвинут между двумя огромными центрами, деловым и торговым, но какое-то табу помешало застроить эту ничейную и дикую землю. Вряд ли присутствие незримой короны: скорее благоговение сродни тому, которое каждый из нас испытывает перед хорошей свалкой, пустырем, что остался после строительного бума, или выемкой в земле, хранящей очертания взорванного фундамента. Ну, и перед не очень хлипкой оградой в полтора человеческих роста.

Усадьба не обманула моих ожиданий; стояла без окон, полы проросли сорняком, мох целыми бородами рос на северной стороне бревен, а в мраморной умывальной чаше проживала лягушка, должно быть, с золотым венчиком на голове: разглядывать ее пристальнее я постеснялась. Снаружи дом окружали дряхлые вязы в полтора обхвата, дуплистые и покрытые лишаями. Внутри по всему полу были разбросаны ломаные игрушки, книги с разбухшими страницами и покореженной обложкой, обрывки лент – то, что всегда остается после небрежного отъезда и последующих воровских инспекций. Кругом робко шебаршились мыши: оглушительно пахло кошачьим пребыванием. За долгие годы забвения парк, и без того тенистый и густой, сомкнулся поверху ветвями, нащупал корнями водоносный слой – и поглотил дом почти без остатка. Крыши и оконные стекла уцелели только в двух центральных помещениях, вокруг печной трубы. Наверное, сами окна раньше выходили в соседние комнаты, а теперь вокруг получилась то ли круговая терраса, то ли лабиринт для прогулок, местами кое-как крытый, местами – с провалами в черепице и досках пола. Ягодные кусты проросли между мебелей, в их густоте бродили манкатты. Они здоровались со мной, кто угрюмо, кто, особенно молодежь, с явным любопытством и симпатией. Бэсика они в грош не ставили.

Кошки показали мне место, где была их поильня. Из отогнутого лепестка декоративной раковины срывался вниз водопадик, в нем можно было умыться и набрать воду для стирки. Греть ее и готовить мне придется, как они предупредили, над костром – на печь мало надежды.

– Вот и славно, – сказала я Бэсу. Он храбро жался к моей ноге, исподлобья окидывая манкаттов вдохновенным взором Дон-Кихота. – Дождить станет – понизу тент растянем, я о нем Арта попрошу. Печку бы стоило перебрать, только, боюсь, дров жрет немеряно. Куплю портативную, авось денег будущий зять подкинет. Или Эрмина.

– Вам, и верно, только в диком лесу жить, – сказала она, прощаясь. – Хотя и мы совсем неплохо существовали в свое время посреди гнилых досок и буйной флоры.

– Самое главное – дух приключений, – ответила я. – Но не дворцовых интриг, вы понимаете. По вечерам листать обрывки страниц, медитировать над обломком костяной гребенки или детским башмачком, днем – домовничать и кухарить по мере острой необходимости. И сочинять стихи. Эрмина, вы когда-нибудь стихи писали?

– Я же была при детях, – проговорила она смущенно. Поди пойми, что она имела в виду…

– Это был старинный дом? Дом высокородных? Судя по описанию Даниэля, он для них не очень годился: даже для ссылки.

– Это одна из резиденций отца и мое приданое, – ответила Эрмина. – Так что именно «даже».

– Вот почему…

– Еще при его жизни в парке начали селиться болотные мунки. Думаю, Даниэль и об этом вспоминал. Их в столице никуда не пускали, это потом уже застроили низину домами-скороспелками и вытряхнули туда всех сразу. Жить на колесах, в тесноте, им было трудно – мункские женщины носят ребенка двенадцать месяцев, прежде чем созреет его мозг, и в это время почти не могут заниматься ремеслом. Мы трое помогали, чем можно, хотя не от большого избытка.

Большого избытка в этом доме, я так думаю, не будет во веки веков, думала я, разводя костер на железном листе, который ветром скинуло с крыши. Нагрела воды в драном цинковом тазу и отчистила, как могла, обе «настоящие» комнаты. Без мебели они казались очень велики, не по моим костям. Стены тут были из полуошкуренных, зеленоватых лиственничных стволов обхватом в добрых полметра, будто в пороховом погребе, вот и уцелели. Затем я перетащила сюда кровать с почти целой пружинной сеткой, довольно приличную, и застелила всеми найденными тряпками. К счастью, они были сухими – висели по стенам или лежали на скамьях. Гниению подвергнулось лишь то, что касалось пола, но даже и это меня удивило – так привыкла я в вечной андрской засухе. Бэс поминутно притаскивал в зубах ломаные, подопревшие диковинки: прикладная археология руин. Шелковый платок – потом я сделала из него парадную наволочку. Блюдце и только немного погодя – чашку; подобие жезла с выгравированными на нем знаками – нанесены они были то ли в шутку, то ли всерьез, и мы с бассетом долго пытались угадать, для какой магии они были предназначены. Наматрасник: блохи покинули сию обитель за бесперспективностью, и, хорошо встряхнув и малость выжарив на костре, его можно было пустить в дело. Бэсик же выследил прелестный столик с углублением в крышке и полкой внизу, инкрустированный перламутром; должно быть, умывальный, но я решила на нем питаться. Были тут и подсвечники: свечи я заранее принесла с собой.

Бэс и Артханг наладили бесперебойную поставку денег. Было решено, что от королевского двора не убудет, меня бесплатно кормили в Замке, пусть делают то же и в усадьбе – и для меня, и для моего «конфидента», чтобы ему свои сбережения не тратить. Доводить свое отшельничество до самоизоляции я не желала: магазинчики и лавчонки поблизости от супермаркетов попадались очень забавные.