Андрей Ваон - Чемпионат
Красивая игра, изящные комбинации ошеломили привыкшую побеждать немецкую команду. Привычный порядок рассыпался, и «Московия» забила, наконец, мяч. А потом и ещё один. Трибуны ликовали, немцы опустили руки, а Ларионов победоносно вскинул руки. Судья же свистнул окончание. Под скандирование «Молодцы!» любимцы трибун благодарили своих болельщиков.
В турнирном плане эта победа почти ничего не решала — «Европа» стала чемпионом на тур позже, «Московия» же заняла второе место. Но зато поистине мировой резонанс получила сама игра. Круги по воде расходились ещё долго, и обсуждение рассыпалось на два лагеря. Как водится. Поклонники и ангажированные «аналитики» нового футбола изощрялись в остроумии, понося архаичный, по их мнению, футбол «Московии». Смешки были не всегда талантливыми, и ирония была притянута за уши. Но вся сеть была заполонена подобного рода измышлениями.
Противостоял им слаженный, а главное, искренний хор поклонников того честного футбола, что предлагала «Московия». Пусть их было меньше, но за ними не было ничего, кроме желания быть чище и лучше.
Баталии и перепалки не стихали вплоть до Нового Года, накапливаясь нетерпением в ожидании следующего первенства.
* * *«Ломбардия» спустя десять лет вышла в Чемпионат после прозябания в «Подвалах». Команда долго не могла оправиться от наказания за подельничество с «Московией». И вот, наконец, они выкарабкались. Но игры устойчивой всё равно не было, болтались внизу таблицы, то и дело соскакивая в «зону вылета».
Рабочая неделя началась неспешно, вразвалочку. Лера пропадала на «Радиозаводе», домой по вечерам являлась какая-то растерянно-уставшая. В «Московии» же готовились к субботнему матчу. Тренировки вошли уже в какую-то рутинную колею, повеяло скукой.
— Валентин, что-то не хватает перчинки, что ли, — посетовал после занятия Юра, уединившись с Главным в тренерской комнате. Остальные ребята были распущены по домам.
— Ага! Вот она, расхлябанность из-за вечных приключений! — злорадно, будто поймав на дурном, потёр руки Проскурин.
— Это ты о чём? — удивился Бобров.
— А о том, что геройство, на мой взгляд, полноценно тогда, когда наступает время не для подвига, а для кропотливой и нудной работы. Когда нет форс-мажора и крайних обстоятельств, не нужно никого спасать, никуда бежать, и преодолевать препятствия. Тут появляются помехи другого рода, казалось бы, совсем не героические.
— И?
— А вот тут тоже нужны все эти качества: и воля, и смелость, и сила, и храбрость, и великодушие. Победы здесь плохо видны, а оттого и цена их в глазах людей много меньше. Но если польза несомненна, значит, и дела свершаются великие. Именно поэтому я ратую всегда за то, что у большого дела, большой победы, великого подвига, гораздо больше родителей, чем кажется на первый взгляд.
— Это ты к тому, что лично мой вклад нужно оценивать трезво, сбросив всю это псевдогероическую шелуху? Так я вроде этим не кичился никогда, и весь этот хор медных труб, что был раньше, стремился опровергать, — пожал плечами Юра. Ему было не то что обидно, ему было непонятно, к чему клонит Валентин.
— Да я не про твои личные качества. Все близкие люди знают… да и я тоже, в общем-то, о твоём поистине великом характере. Меня сейчас твои задели слова про скуку. Я к тому клоню, что скучно не должно быть никогда, если ты делаешь Дело. Пусть ты всю жизнь крутишь одни и те же винты, но если эти винты позволяют потом Гагарину полететь, то слава Гагарина и Королёва чиркает светом и тебя. А если Гагарин и сам иногда покрутит болты, то его величие только возрастает. Так что не вздумай скучать, как только прекращаются потрясения, не закисай в повседневности, рутинный труд — это то же величие, только в другой обёртке.
Юра был немного огорошён внезапным поучением Валентина. «И в самом деле, что это я? На старости лет схватил „звезду“?»
— Хм… я сейчас задумался крепко. И ты тому виной. Кажется, я понимаю, что я такое брякнул, отчего это, — будто распутывая клубок, медленно потянул Юра. Валентин с интересом глядел на него, помалкивая. — Всё вот это десятилетие мы как-то барахтались в каком-то болоте, и вот та рутина, про которую ты говоришь… постой, я сейчас уточню. Так вот. Вроде та рутина, да не та. Потому что дело-то застыло на месте, а бытовуха какая-то тянулось нестерпимой резиной. И вот с этим я как раз смирился. Накатило серым. Пока мы с Лерой вместе выкарабкивались из той ямы, цель была. А потом всё как-то увязло, затянуло… но вот тут я себя подхлёстывал как раз тем, о чём ты говоришь. Только всё меньше оставалось света в конце тоннеля, всё тускней становилась лампадка. И пришло какое-то тупое смирение, что нужно делать, делать, делать… И вот, вроде бы новый виток, всё заурчало, дела зашевелись, лампочка разгорелась. Оттого, наверное, у меня и реакция, что в череде бурных событий наступило затишье. Рефлекторно испугался той ямы, что была тогда.
— Ну, тогда выходит, зря я на тебя наехал, — Проскурин сконфуженно умерил свой пыл.
— Да нет, ничего зря не бывает. Спесь-то всё равно была, неважно по какой причине. Вот её ты маленько и сбил. Вообще, меня удивляет — уж сорок лет мне, а не будь рядом мудрых людей, постоянно есть вероятность куда-то свалиться с дороги, которую выбрал.
— А как ты хотел? Даже у самых цельных и волевых личностей, тех самых, что потом мы называем историческими, колебания присутствовали. Это правильно — испытывать сомнения и проверять свою идею на прочность всегда. Так что, на то близкие люди и есть, чтобы поддержать или, наоборот, образумить, если что.
— Что-то мы отвлеклись. Значит, думаешь, ничего изобретать не надо, так и сыграем, «на технику, по-стариковски», без изысков?
— Ну, во-первых, у нас своя игра-то ещё совсем не нащупана, а во-вторых, может, чего-то и придёт в голову — зрителя порадовать. Это ещё если ребята Ганжи нам не подкинут сюрприза какого.
— Угу, или подготовку к «Гэлэкси» не начнут уже сейчас, — задумался о своём Юра.
Но бригада Ганжи пока молчала, а Лера приходила домой всё такая же измотанная.
— Что там такого вы опять творите, что ты еле живая приходишь? — принимая пальто, поинтересовался у жены Юра в один из стылых вечеров.
— Да… разгребая чего там и как у арабов, наткнулись на узел заковыристый. Пытаемся его размотать, но уж больно защищён.
— А на кой он вам сдался, узел этот?
— Да всё указывает на то, что этот узелок является предтечей всего того клубка, что должны мы разрубить тридцатого. Как раз примерно так и предсказывал в пятилетнем прогнозе твой отец. Пять лет вот-вот иссякнут, — Лера настороженно взглянула мужу в глаза.
— Так-так… опять открываются тайны прошлого. Ладно, Лерусь, у меня предложение — сегодня мы об этом не говорим, ты должна от этого отдыхать всё-таки. Сейчас поужинаем, а завтра я выбиваю для тебя выходной, сам тоже с тренировки смотаюсь пораньше, и мы прогульнёмся, там и поговорим.
— Бобрик, мне завтра никак нельзя отсутствовать, — просяще сдвинула брови Лера. — Давай я тоже на полдня туда загляну. И оттуда с Татарской и пройдёмся? Только оденься потеплее, ежели гулять будем.
— Ну хорошо, на безрыбье… — великодушно протянул Юра, подавив в себе бурю возмущения. «Научился всё же, чертяка, управлять эмоциями. Раньше бы вспылил, начал бы махать руками», — похвалил он себя. — А про одеться — кто бы говорил, — он кивнул на пальтишко.
— Ты чего? Это ж из тех материалов, что нам наши друзья тогда ещё подогнали, — кивнула Лера в прошлое, будто оно стояло у неё за спиной. — Вот, ещё слышно дыхание нашей той империи… — они оба попрятали глаза, боясь воспоминаний. — Так, ну ладно. Ужинать, говоришь? Ну, пойдём, чего-нибудь сварганим.
Следующим днём, кое-как раскидав дела, Лера поторопилась к выходу, где уже ждал её Юра.
— Ты, как всегда, пунктуальна, милая, — подставив ей морозную щёку, сказал он.
— А ты, как всегда, в ожидании, несмотря на мою пунктуальность, — улыбнулась она в ответ. — Ну, пошли, полярник, — Лера удовлетворённо оглядела его тёплый шарф и шапку с ушами.
Короткий зимний день, не успев толком раскочегариться, начал тускнеть, наполняя северную часть неба чёрной глубиной. Матовый шар солнца маячил сквозь морозную дымку, подпираемый высотными зданиями. Под ногами морозно хрустело.
Они двинулись с Татарской улицы в сторону Устьинского моста, неспешно перебирая ногами по плохо убранным от снега тротуарам.
— Ну, чего там, с вашим узлом и пятилетним планом? А то мне и отец в воскресенье что-то подобное говорил.
— Конечно, говорил. Он же эту стратегию развития и предложил. Что энергия при таком вот всеобщем планировании сжимается пружиной, копится в карманах и через какое-то время пробивает себе выход. Сделали тогда оценку согласно такому прогнозу, прикинули временные интервалы, количественные изменения. Получилось конец сорокового.
