Нил Шустерман - Беглецы

Оказавшись внутри Лавки, Маи находит кладовую, где хранятся упаковки одноразовых латексных перчаток, шприцы и сверкающие стальные инструменты, назначение которых ей неизвестно. Зато ей известно, что Блэйн от­правился в северное крыло здания. Она увере­на в том, что и Лев вышел на позицию у погру­зочной площадки позади Лавки — таков был план. Время — почти час пополудни. Пора исполнять задуманное.

Маи входит в кладовую, закрывает за со­бой дверь и начинает ждать. Она готова сде­лать то, что положено, но не сразу. Пусть пер­вым взорвется кто-нибудь из соучастников. Отправляться на тот свет первой она отказы­вается.

Блэйн занял позицию в пустынном коридо­ре второго этажа. Похоже, этой частью меди­цинского блока никто не пользуется. Он решил снять детонаторы. Эти штучки придуманы для трусов. Для убежденного Хлопка, истинного ху­дожника своего дела, настоящим детонатором может быть только один крепкий, сильный удар ладонью о ладонь, а Блэйну хочется видеть себя мастером, таким же, каким был его брат. Он стоит в конце коридора, ноги на ширине плеч, балансируя на пятках, как теннисист, ожидающий подачи. Руки разведены в стороны для решающего хлопка. Он художник своего де­ла, мастер, но взрываться первым не хочет.

Льву наконец удалось убедить психолога в том, что он расслабился. Чтобы добиться это­го, ему пришлось использовать все имеющиеся в наличии актерские способности, так как в крови его бурлит такое количество адренали­на, что он каждую секунду опасается спонтан­ного взрыва.

— Почему бы тебе не пойти пообщаться с ре­бятами? — спрашивает доктор. — Стоит провес­ти с ними какое-то время, узнать их получше. Постарайся, Лев, сделай над собой усилие. Ты не пожалеешь.

— Да. Да, конечно. Я так и сделаю. Спасибо. Мне уже намного лучше.

— Я рад.

Администратор подает знак, и все, включая священников, встают.

На часах четыре минуты второго. Лев с тру­дом подавляет желание броситься к двери. Его останавливает лишь понимание, что за любое резкое движение его снова передадут в руки психиатра. Он выходит из кабинета вместе с пасторами, затеявшими разговор о его месте в жизни и о благости, которой наделен Лев, буду­чи носителем священной миссии.

Только оказавшись на улице, Лев замечает царящую там суматоху. Со всех сторон на лу­жайку между спальными корпусами и Лавкой мясника сбегаются ребята, оставив спортив­ные упражнения и все прочие дела. Неужели Маи и Блэйн уже все сделали без него? Но ни­каких взрывов слышно не было. Нет, дело в чем-то другом.

— Беглец из Акрона! — кричит кто-то из ре­бят. — Его ведут на разборку!

В ту же секунду Лев видит Коннора. Он идет по красной ковровой дорожке в сопровожде­нии двух охранников, не отстающих ни на шаг. На лужайке перед Лавкой собралось немало «трудных», но подходить к Коннору ближе они опасаются. Между тем толпа постоянно увели­чивается. Ребята выбегают из спален, из столо­вой — отовсюду. Оркестр перестал играть, не за­кончив очередной композиции. Девушка, сидя­щая за клавишами, заметила Коннора, идущего к входу в Лавку, и зарыдала в голос. Он, останав­ливается, смотрит на нее снизу вверх и посыла­ет воздушный поцелуй, прежде чем продолжить свой путь. Лев слышит, как девушка плачет.

Охранники и представители администра­ции всех рангов суетятся, стараясь заставить всех разойтись по местам, но толпа продолжа­ет разрастаться. Ребята не уходят — повлиять на происходящее они не могут, но проводить в последний путь Коннора хотят все. Они долж­ны видеть, как он уходит из жизни.

— Давайте отдадим почести нашему Бегле­цу! — кричит кто-то, начиная хлопать. — Прово­дим аплодисментами нашего Коннора!

Буквально через секунду аплодирует вся толпа, провожая его восторженными криками.

Аплодисменты.

Хлопки.

Маи и Блэйн!

Неожиданно Лев понимает, что произой­дет буквально через несколько секунд. Нельзя позволить Коннору войти внутрь! Только не сейчас! Он должен его остановить.

Оставив позади изумленных священников, Лев бросается вдогонку. Коннор уже у самого входа, осталось лишь подняться по ступенькам и войти в дверь. Лев пробирается сквозь толпу, но ребят так много, что их нужно расталки­вать, а этого сделать он не может, потому что взрывчатое вещество в крови сдетонирует от ударов. Нужно пробраться вперед быстро, но осторожно, а осторожность обратно пропор­циональна скорости.

— Коннор! — кричит он, но его голос тонет в гуле приветственных возгласов. А тут еще и оркестр вновь начинает играть. Воздух огла­шается звуками национального гимна, как на похоронах виднейших американцев. Ни охранники, ни персонал не могут ничего сде­лать. Они стараются прекратить беспорядки, и это дело настолько сильно всех отвлекает, что Лев беспрепятственно выходит на крас­ную ковровую дорожку и никто его не оста­навливает. Теперь пространство между ним и Коннором, успевшим уже преодолеть первые две ступеньки, свободно. Лев бросается за ним, выкрикивая на ходу его имя, но все напрасно — он его не слышит. Пока Лев бежит, Коннор в сопровождении охранников прохо­дит сквозь стеклянные двери и исчезает вну­три.

— Нет, Коннор, нет! — кричит Лев в отчая­нии.

Но двери уже закрыты. Коннор в Лавке мяс­ника. Однако его не положат на операционный стол. Он погибнет вместе с теми, кто находит­ся в здании...

В этот момент, словно для того, чтобы Лев окончательно понял, насколько бессмыслен­ными и бесполезными были все его усилия, он, подняв голову, встречается взглядом с девушкой-клавишницей.

Риса внимательно смотрит на него. Как он мог быть таким невнимательным? Можно было бы сразу понять, что это она. Он мог бы узнать ее голос, когда она плакала. Мог бы догадаться, кому Коннор послал прощаль­ный поцелуй. Потрясенный этими мыслями, Лев замирает на месте.

Блэйн стоит в конце коридора, ожидая зву­ка взрыва.

— Эй! Ты кто такой? Что ты там делаешь? — кричит ему появившийся в коридоре охран­ник.

— Назад! — предостерегает его Блэйн. — Отой­ди назад или пожалеешь!

— Здесь в коридоре парень. Не знаю, как сюда проник. Нужна помощь! — говорит охранник в рацию, вынимая из кобуры пис­толет, заряженный пулями с транквилиза­тором.

— Я тебя предупреждал, — говорит ему Блэйн.

Но охранник знает, что нужно делать с те­ми, кто без спроса проникает в Лавку. Прице­лившись в левое бедро Блэйна, он нажимает на курок.

— Нет!

Но поделать уже ничего нельзя. Удар от пули оказывается куда эффективнее детона­тора. Через сотую долю секунды, когда теку­щее по венам мальчика взрывчатое вещество воспламеняется, Блэйн и охранник превра­щаются в пыль.

Маи слышит взрыв. Стены кладовой, в ко­торой она прячется, качаются так, словно на­чалось землетрясение. Она уже ни о чем не ду­мает. Думать уже поздно. Она смотрит на дето­наторы, приклеенные к ладоням. Это вам за Винсента. За родителей, подписавших разре­шение на разборку. За весь мир, в котором она ничего, кроме зла, не видела.

Она хлопает в ладоши.

Ничего.

Второй раз.

Ничего.

Третий раз.

Маи превращается в столб ярчайшего пла­мени.

В ту же секунду, когда Риса замечает стояще­го на красной ковровой дорожке Льва, в пра­вом крыле Лавки происходит взрыв.

Обернувшись, она видит, как правое крыло обрушивается.

— Бежим отсюда! — кричит Долтон, но не ус­певает сделать ни шагу, потому что в ту же се­кунду прямо под ними происходит второй взрыв, от которого крышки вентиляционных шахт взлетают в небо, как ракеты. Крыша под ногами трескается, словно тонкий лед, и начи­нает осыпаться. Вместе с остальными Риса проваливается в заполненную дымом бездну, в последний момент продолжая думать о Конноре и о том, что оркестр так и не доиграл гимн в его честь.

Лев стоит внизу, не обращая внимания на секущий его дождь из осколков стекла. Он ви­дел, как провалились внутрь музыканты, когда обрушилась крыша. В его груди зарождается звериный, нечеловеческий вой, свидетельству­ющий о том, какую адскую боль он испытывает. Он не смог бы описать ее словами, таких слов в языке просто не существует. Но поделать уже ничего нельзя, остается лишь довершить заду­манное. Стоя возле разрушенного здания, он вынимает из кармана носок и, развернув его, достает детонаторы.

Оторвав защитную пленку, Лев приклеива­ет плоские нашлепки к ладоням обеих рук. Они похожи на стигматы — следы от гвоздей на ру­ках Иисуса Христа. Продолжая выть, он вы­ставляет руки вперед, радуясь возможности из­бавиться от невыносимой боли, пожирающей душу. Смотрит на ладони. Смотрит, смотрит и не находит в себе сил сомкнуть их.

Он хочет это сделать. Он должен хлопнуть в ладоши. Но не может.

Пусть кто-нибудь прогонит этот кошмар. Боже, как бы он хотел очнуться и понять, что все увиденное лишь страшный сон.