Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов
- А пока за тобой буду ходить я, - повторил тот.
Данила Платоныч поморщился, сделал усилие, помощь отверг и кое-как уселся на кровати. Он посмотрел на полковника прямо и смело. Груша немного двоился у него в глазах, но не слишком. Бармашов протянул ему левую руку, имея сказать, что готов заключить сделку. Груша машинально протянул правую, и вышло черт-те что.
10
Время ползло, и быт налаживался соответственно. Груша подарил Бармашову ходунки: нечто вроде тележки с тугими колесиками. Данила Платоныч вставал, брался одной рукой за поручень и осторожно катил-шагал в прихожую, в кухню, где вещи приветствовали его и робко интересовались: не слишком ли велика опасность, на которую согласился домохозяин? Не перейдут ли они в собственность злых людей? Помойка для всей этой утвари была таким же загробным кошмаром, как преисподняя для живых - геенна в обоих случаях.
Груша нисколько не мешал Даниле Платонычу, и тот временами начинал даже недоумевать: и как это вышло, что он не сожительствовал с Грушей всегда? В доме воцарилось общее приподнятое настроение; кипучего оптимизма полковника хватало на всех. Груша мало того, что ходил за Данилой Платонычем, как обещал, но и подкармливал его, развлекал очень смешными историями про аресты, изолятор временного содержания и Владимирский централ, автоматически переходя на песни о последнем. Принес проигрыватель, чтобы смотреть цифровое кино, но оказалось, что телевизор у Бармашова очень старый и не умеет этого делать. Полковник ничуть не расстроился и пересказывал Бармашову кинокартины так живописно, что выходило едва ли не лучше, чем на экране.
Между тем незримые метаморфозы, происходившие за стеной, завершились. Прежде там проживал кто-то, кого Бармашов недолюбливал. Этот невидимка имел обыкновение внезапно взрыкивать и неразборчиво реветь, словно в шутку пугал кого-то маленького. Иногда Бармашову удавалось расслышать испуганный писк. Потом ревун так же внезапно замолкал. Эти всполохи досаждали Бармашову своей беспорядочностью и бессмысленностью. Ничто, бывало, не предвещало грозы, и вдруг бушевало: убывало с работы, какое-то время сидело тихо, чем-то ужинало, а потом приходило в вокальное настроение - и начиналось.
Теперь за стеной воцарилась волнующая тишина.
Лежа без сна, Бармашов старательно прислушивался: не скребется ли что. Ничто не царапалось, в засаде участвовали записные молчуны.
- М-м-м, - промычал однажды Данила Платоныч, показывая рукой на стену и пожимая не то плечами, не то животом.
На это Яцышев ему подмигнул.
- Не веришь? А вот мы посмотрим сейчас.
Он подошел к стене и с размаху ударил в нее кулаком, после чего с видом фокусника сел на кровать.
- Ждем, - сказал Груша.
Ждали недолго. Не прошло и минуты, как входная дверь вместе с косяком вывалилась в прихожую, а из клубов едучей пыли выросли два здоровяка, похожие на роботов из будущего, вооруженные автоматами и ножами.
- Отставить, - Груша щелкнул секундомером, который, оказывается, спрятал в кулаке. Он произнес это вовремя, потому что тревога не была объявлена учебной.
Бармашов сидел в оцепенении и думал о погубленной двери. Он рано успокоился. Он тешил себя иллюзиями на тему замечательности своего будущего с ограниченными возможностями, но в глубине души всегда знал, что прежняя жизнь осталась за чертой. И опасность, грозившая чайнику, часам и бегемоту, никуда не исчезла. Она лишь отступила под предлогом маневра и теперь нащупывала бреши в обороне.
11
Груша натаскивал Данилу Платоныча ежедневно.
Полковник съехал с квартиры, ныне оперативной, но продолжал регулярно навещать Бармашова. Когда съезжал, закатил отвальную: из-за стенки пришли вооруженные соседи, которых он пригласил, и в под торжественные тосты состоялась не менее торжественная передача Данилы Платоныча с рук на руки. Закусив огурчиком собственноручного посола, Груша наказал бойцам являться по первому требованию живца. Один удар в стенку должен был означать бытовую надобность, два - боевую.
- Один и два, - втолковывал раскрасневшийся Груша Бармашову. - Усваиваешь? Иначе так и будем двери чинить.
Данила Платонович уже восстановил пошатнувшуюся было способность считать до десяти, но все равно взволнованно мычал и отплевывался, когда с языка его слетало опротивевшее бранное слово. Он хотел показать, что ему неловко беспокоить воинов по пустякам: заварить чаю, поднять с пола размотавшийся туалетный рулон, заправить в пододеяльник одеяло, погасить свет.
- Не комплексуй, Данилыч, - Груша пренебрежительно махал рукой. - Они на то и приставлены. Если понадобится - и колыбельную споют. Это же ненадолго, скоро у тебя появятся профессиональные опекуны...
И все зловеще заусмехались, и начали перемигиваться, а Бармашов ощутил, как его желудок сдавила чья-то ледяная горсть. Там, внутри него, тоже кто-то тренировался, восстанавливался после тяжелой болезни, разминал ему желудок, как маленький мячик для лечебных физкультурных упражнений.
- А... ну, это... - стараясь говорить, Бармашов боднул воздух. Не во что упереться рогом, никакого сопротивления, всюду провал. - Блядь, блядь, блядь...
- Боится, что не успеет постучать, - объяснил Груша оперативникам. И вытянул губы трубочкой, раздумывая над ответом. - Ничего не поделаешь, - ответ был один, неутешительный. - Нельзя, Данилыч, подстраховаться на все случаи жизни. Надо оставить лазейку и для судьбы. А кто тебе обещал, что риска не будет вовсе? Милиция есть милиция, со всеми вытекающими...
- Мозгами, - весело договорил один оперативник и сразу смолк, напоровшись на пасмурный взгляд руководителя отряда. Груша имел право шутить, а вот остальные - нет.
- Тренируйся! - полковник дружески хлопнул Бармашова по опущенному плечу. - Анекдот помнишь? То-то. Чтобы выиграть в лотерею, надо хотя бы купить билетик.
И они ушли, хорошенько прибрав за собой, тщательно вымыв посуду и вернув стаканы на прежнее место, в буфет.
Когда квартира опустела, Данила Платонович, держась за стенку, доковылял до разоренной постели, сел и принялся сверлить взглядом бегемота. Он бы охотно подержал в его руке, но для этого приходилось пересечь комнату, а Бармашов уже смертельно устал. Бегемот стоял, слегка пригнув голову.
Данила Платоныч рассматривал его и не без удивления отмечал, что пропитывается совершенно иными чувствами, не похожими на любовные и нисколько не ностальгическими. В нем расцветала мстительная ярость, разгорался ледяной огонь. Если кто-то вычеркнул Бармашова из списка живых и деятельных, то допустил непоправимую ошибку. Данила Платонович в полной мере воспользуется
