Александр Житинский - Записки младшего научного сотрудника (сборник)
– Побелка пятнадцать рублей, мытье полов – пять, – резюмировал Седьмой этаж.
Я мысленно умножил на два, и мы спустились ниже. В квартире на седьмом этаже шла оживленная полемика, в которой участвовали хозяйка с шестого этажа и жена типа в шлепанцах.
– Вот он! – сказали Седьмой и Восьмой, вводя меня в квартиру, как арестанта.
– Господи! Что за люди! В такой момент! – сказал Шестой этаж. – У нас же дит[cedilla] купают! Оно же простудиться может!
На ходу оценив ущерб, мы двинулись на шестой этаж. Купание было в полном разгаре. Всем пришлось включиться. Мотоциклист следил за температурой воды. Седьмой этаж давал советы, а я поддерживал головку дитя на нужном уровне.
Вокруг было очень много воды.
– А что это пятый этаж молчит? – задумчиво сказал тип в шлепанцах, посмотрев на пол. Судя по количеству воды на полу, поведение пятого этажа, действительно, представлялось загадочным.
Шестой этаж, довольный результатами купания, выдал нам сухую обувь, и мы пошли дальше.
Пятый этаж сидел с зонтиком перед телевизором и смотрел футбол.
– Как на стадионе! – крикнул он нам. – Присаживайтесь! Плащи есть? «Зенит» выигрывает!
В перерыве мы ели сосиски и пили кофе. «Зенит» выиграл. Меня растерли скипидаром и одели в чистую сухую сорочку. Сорочка оказалась весьма кстати, потому что на четвертом этаже праздновали свадьбу. Молодые в плащах болонья сидели во главе стола и были счастливы.
– Я так люблю, когда осень и дождь. И падают листья… – призналась мне невеста. Она с любовью посмотрела на жениха. – Он у меня такой хороший, замечательно все организовал, правда?
Седьмой этаж в пижаме произнес очень теплый тост. Я даже не ожидал. Второй и Третий этажи тоже оказались в числе гостей, и, когда все кончилось, мы пошли прямо на первый.
Первый этаж, маленький белый старичок, сидел на диване, поджав ноги. Он смотрел на пол. На полу были расставлены тазы, кастрюли и банки.
– Вспоминаю молодость, – сказал он, снимая шлем с мотоциклиста и подставляя его под капли. – Наводнение двадцать четвертого года. Я, молодой, сильный, несу по Васильевскому – представляете? – свою барышню… Радикулит схватил, но, как видите, живу. Здравствую, так сказать…
Кажется, Экзюпери сказал про радость человеческого общения. Когда старичок дошел до второй мировой войны, тип в пижаме посмотрел на потолок и сказал:
– Чего это она не останавливается?
– Да-да! – сказал старичок. – Пожалуй, надо пойти сказать, чтобы закрыли кран.
– Кран? – спросил я. О кране я как-то не подумал.
И мы все вместе отправились закрывать кран. Старичка мы несли на руках, потому что лифт, как всегда, не работал.
Крестный отец
Шеф поймал меня в коридоре и сказал, пряча глаза:
– Вот что, Петя… Кафедра решила дать вам дипломанта. Пора вам попробовать свои силы. Я вас рекомендовал. Времени, правда, в обрез, но, я думаю, вы справитесь.
Разговор этот, между прочим, происходил в начале декабря, когда до защиты дипломов оставалось два месяца. Поэтому я насторожился. Шеф разъяснил, что в силу ряда причин дипломант на старом месте кончить работу не может. Излучение там какое-то, неприятное для здоровья. Поэтому нужно взять теоретическую тему и быстренько что-нибудь состряпать. Вот в таком разрезе.
– Идите, – сказал шеф. – Я ее послал в лабораторию, она вас там дожидается.
«Она! – подумал я. – Два месяца! Теоретическая тема! Попробуй тут попробовать свои силы!»
Дипломантка сидела на краешке стула, тихая, как мышка. На коленях она держала портфель.
– Ну, – бодро начал я, – будем знакомиться!
– Надя, – сказала она, поднимаясь.
– Петя, – проговорил я упавшим голосом, потому что ряд причин, о которых упоминал шеф, обнаружился сразу с убийственной отчетливостью. Собственно, ряда причин не было. Одна была причина. Живот у новой дипломантки был, извините, как первый искусственный спутник, такой же круглый. Только без антенн. Чувствовалось, что она, как говорится, готовится стать матерью. И довольно скоро.
– Петр Николаевич, – поправился я, глотнув воздуха, и добавил без дальнейших околичностей, косясь на спутник: – Как вы думаете, мы успеем?
– Должны успеть, – сказала она твердо. – Мы все рассчитали.
Как выяснилось, мы – это она и ее муж, который, добросовестно все рассчитав, отбыл служить в Советскую Армию. Таким образом, все упало на меня, включая советы из книги «Наш ребенок», дородовый период. Их я пересказал популярно со слов своей жены.
Начали мы с ней теперь рассчитывать совсем другое. Разные там взаимодействия на предмет выяснения зонной структуры. Надо сказать, дипломантка попалась сообразительная. Косинус от фикуса она отличала четко. Хотя в общем ей было наплевать и на то и на другое, и я ее понимал. Она больше интересовалась своим внутренним содержанием. Я ей толковал про волновые функции и по ее лицу отмечал, когда там, внутри, о н о трепыхало ручкой, ножкой или еще чем. В эти моменты Надя смущенно улыбалась, будто отвечала за его поступки. Вообще же, о н о могло появиться в любой момент. Это я знал по своему жизненному опыту.
Диплом Надя переписала красиво, и мы стали планировать защиту. Я настаивал на самых ранних сроках.
– Ой, – сказала она, и я вздрогнул. – Давайте лучше потом.
– Когда потом? – не понял я.
– Ну, когда из больницы выйду… Приеду и защищусь.
– Когда вы выползете из больницы, – проговорил я с видом знатока, – условия будете диктовать не вы. И не я. Их будет диктовать о н. Вы знаете, сколько нужно времени, чтобы сказать речь, ответить на вопросы, дождаться решения комиссии и получить значок с аплодисментами?
– Нет, – сказала она.
– А сколько времени проходит между двумя кормлениями?
– Не знаю, – вздохнула она.
– То-то! – сказал я. – И вообще, зачем нам упускать такой козырь? С вашими внешними данными вы пройдете как по маслу. А если потом, то вы уже будете, так сказать, на общих основаниях.
– Ой! – сказала она, и я опять вздрогнул.
Оставшиеся до защиты дни я провел тревожно. Все время подходили товарищи по работе и, понизив голос, интересовались:
– Ну как?
– Терпим, – отвечал я значительно.
Защита прошла, как я и предсказывал. Комиссия тактично смотрела куда угодно, только не на дипломантку, будто от одного взгляда могли начаться схватки. В сущности, так оно и было. Никто не кашлял, не чихал, не барабанил пальцами по столу. Дышать старались через нос.
Когда раздали значки и прозвучали аплодисменты, Надя тихо сказала «Ой!» – и я помчался вызывать «Скорую помощь». Сына назвали Петей, а меня на кафедре прозвали крестным отцом.
Экономия средств
Перед Новым годом пронесся слух, что в январе будет запись на машины всех марок. Такие вопросы почему-то всегда волнуют широкие массы общественности. Все начали обсуждать технические данные, сравнивать лошадиные силы и ругать ГАИ. Стало ясно, что настает эра всеобщей автомобилизации.
После праздника мы отправились записываться. Меня взяли за компанию. Шеф шел записываться на «Волгу», поскольку сдал докторскую в переплет, Гена рассчитывал избраться в доценты и шел на «Москвич», Саша шел на «Жигули», а я шел от чистого сердца.
Приходим, а там толпятся мужчины. Пар изо рта идет, глаза блестят, над толпой носится дух наживы и еще что-то. Не обходится и без мата, но в умеренных дозах. Публика все больше интеллигентная.
Стали записываться. Я потолкался, потолкался, да и не выдержал. Записался на «Запорожец». А тут шеф подбегает.
– Быстрей! – говорит. – На Волгу сейчас немного народу стоит! Чего ты теряешь? Потом разберешься!
И я побежал записываться на Волгу.
– «Волгу» хочу! – говорю. – И чтоб цвета морской волны!
– Будет тебе морская волна, дорогой, – отвечает какой-то грузин.
Подошел Гена с пятизначным номером. Счастливый.
– Послушай! – шепчет. – А вдруг обстоятельства изменятся? Давай уж записывайся на всю катушку!
И я записался на «Москвич». И на «Жигули» тоже записался. А потом побежал в соседний магазин и записался на холодильник «ЗИЛ». Для ровного счета.
Пришел я домой возбужденный. По дороге купил кефир и 150 граммов колбасы «отдельной». Мы с женой поужинали и на ночь затвердили наши номера. И еще поговорили про гараж.
А потом начались суровые дни. Вернее, суровые воскресенья. Каждое воскресенье я ездил отмечаться. То на «Запорожец», то на «Волгу», то еще на что. И на холодильник тоже.
Меня уже там узнавать стали.
– Вон, – говорили, – миллионер идет!
Так продолжалось три месяца. А потом я лишился «Волги». Торопился отмечаться и улицу в неположенном месте перебежал. Нарвался на штраф. Порылся в карманах, выскреб всю мелочь – рубль и две копейки. Рубль я отдал, а на две копейки позвонил жене.
– Иду пешком домой, – говорю. – Ехать ни туда, ни сюда не могу. Потерял рубль, но сэкономил девять тысяч. Новыми!
– Старыми тоже было бы неплохо, – мечтательно сказала жена.
