Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

Да и я хорош. Не догадался вчера договориться о следующей встрече. И все моя неповоротливость, моя стеснительность. Откуда я такой взялся! Ведь все люди — как люди, могут и на свидание пригласить, и знают, о чем поговорить, и уж конечно не забудут назначить следующее свидание. Только я — идиот сведенный. И в самом деле: кому я такой нужен? Успех в жизни будут иметь наглые красивые Макары, а такие, как я, — всегда лежать на диванах, жалеть себя и мечтать.

Незаметно для себя уснул. Проснулся глубокой ночью, фонарь за окном бил прямо в глаза. Я долго ворочался с одного бока на другой, светил фонарь, чем-то воняла подушка. Мысли дергано роились в ноющей голове — все больше о Людке. Она-то теперь спит беззаботно, повеселилась и не знает, что столько грусти принесла мне. А если б знала, то все равно пошла бы?

До самого утра я не смог ответить на этот вопрос. Порой думалось, что обязательно пошла, чтоб показать свою значимость и потрепать нервы; но через несколько минут сам себя убеждал в обратном. Мне казалось, что это была одна из самых трудных ночей в жизни. Но, в конце концов, измотанный терзаниями, я провалился в болезненный сон. Приснилось, что мы снова вместе, идем по желтой от фонарного света и опавших листьев улице, я весел и находчив, непринужденно рассказываю интересную историю. Все недоразумения позади, никто ни на кого не в обиде.

И вдруг твердая реальность. Мамин голос снаружи сна:

— Ты проспишь сейчас.

И пропала улица, исчезла Люда, а я оказался в предрассветной тьме своей комнаты. Нужно было вставать и начинать нудную жизнь в новом утре.

Всю первую часть дня я только и думал о том, нужно ли выговаривать ей про вчерашний ее поступок или не показывать вида. И еще: стоит ли сегодня идти вообще? Но и до того момента, когда снова оказался дома, не смог решить эти вопросы. Саму Людку в училище не видел, нарочно скрываясь от нее в классе. Боялся, что столкнусь с ней утром в вестибюле, поэтому торопливо прошмыгнул к лестнице, опустив глаза. Что бы я сказал ей, случись встреча? Думаю, кроме обычного «привета», ничего выдавить из себя не смог бы. Да и то — с трудом. Для меня и это было трудно. Чертова стеснительность. Откуда она только берется в людях?

И близился вечер, и нужно было что-то решать. Пойти или не пойти — конечно, пойти. Иного выхода попросту нет. Если не пойду, рискую быть забытым. Я и был-то у нее всего только вечер. Что этот единственный вечер может значить для нее? Или подумает, что не нужна мне. Так что ответ один: идти. Но спрашивать ли про вчерашнее?..

Над этим я думал до самого последнего момента, пока не оказался у двери. И вот, стоя с уже занесенной для звонка рукой, я вдруг отчетливо понял: да какая, в конце концов, разница, ушла она вчера куда-то или не ушла; помнит обо мне, ждет ли меня. Все это, в конечном счете, не имеет абсолютно никакого значения. Важно лишь то, что сейчас я увижу ее, буквально через минуту мы снова будем стоять друг против друга и о чем-то болтать. Прошлое осталось там, за этим мгновением, есть то, что совершается в настоящую минуту и важно только то, что будет потом. А все в моих руках. Я могу разорвать или испортить наши отношения, а могу направить их в нужное русло, развить и — в конечном итоге — получить желаемое.

Все это пронеслось в голове буквально за ту долю секунды, пока я подносил палец ко звонку, и в тот момент, когда с той стороны двери прозвенело, уже понимал, как себя нужно вести.

Напряженные секунды осторожного ожидания.

И вот — снова шаги. Ее шаги — теперь я стал узнавать их.

Люда. Такая же красивая, в свитере, в джинсах. Специально теплее оделась, чтобы быть наготове? Или просто…

— Привет.

— Привет. Я сейчас.

— Ага…

И будто не было никаких обид, бессонной ночи, тягостных раздумий. Я уже все простил и, кажется, был готов раз пережить еще сто таких ночей и передумать тысячи самых мрачных мыслей — лишь для того, чтобы вновь радостно защемило в груди от этого негромкого «Привет. Я сейчас…»

И ни слова в упрек, ни единым намеком — решил я для себя. В конце концов, ничего не важно, имеет значение только то, что: «Я сейчас».

Еще несколько минут трепетного ожидания. А я снова даже темы не придумал. Сейчас будем просто молчать, ей станет скучно. Надо бы срочно какую-то тему!

Замок затрещал, она вышла. Не в плаще, в ярко-красной куртке. Но так было даже лучше. Я на секунду замер в искреннем восхищении.

— А я вчера заходил, — вырвалось у меня.

Что я ляпнул! Ведь не собирался поднимать ту тему.

— Знаю, мама сказала.

Спокойно так сказала. У меня отлегло от сердца: почему-то ожидал, что реакция будет более бурной.

— Наташка с Олькой пришли вчера, потащили к Людке, я и не собиралась, а они «Пойдем» да «пойдем…». Там ничего хорошего-то и не было, можно было б и не ходить.

— На днюхе всегда что-нибудь хорошее есть.

— Не, там правда ничего не было. Так, посидели и разошлись.

— Кислая какая-то днюха получилась, если просто посидели и просто разошлись.

— Ну а что еще? Олька говорит: «Пошли на дискотеку», а у Людки горло разболелось, она почти весь вечер сипела и чаем горячим отпаивалась.

— А, ну тогда понятно: какой же праздник больному человеку…

— Ну да, наверное.

— Ангина у нее?

— Горло. Не знаю… наверное.

— Да, погода вон какая. Заболеть недолго.

— Ага.

Ну вот, начались разговоры о погоде. Самые скучные и самые бестолковые темы сами собой лезут в голову, а интересного — ничего.

— Тут постоим или на улицу выйдем? — спросил я.

— Как хочешь. Хотя, давай пройдемся. Пахнет тут чем-то…

В самом деле, в подъезде стоял сладковатый запах то ли мочи, то ли протухшего пива. Временами подобный «аромат» появлялся и у нас. Тогда вечно подвыпившая тетя Поля с матюками вымывала что-то из углов, все сочувствовали, качали головами, но помогать ей никто не спешил.

— А ты хотела бы что-то изменить в своей жизни?

Мы шли в морозном воздухе, оранжевый свет выхватывал куски подтопленного снега, наши шаги отчетливо звучали тишине. Только где-то вдали шумел большой город.

— Не знаю… Даже не думала об этом. А ты?

— Я?.. Не знаю… впрочем, нет, знаю. Думаю, что каждый человек что-нибудь всегда хотел бы изменить. Так не бывает, чтоб все идеально шло.

— У меня, наверное, идеально. Я ничего не хочу менять.

— Тогда ты должна быть счастлива. Ты счастлива?

— Не знаю. Просто живу и не думаю об этом.

— А вдруг в этом и есть счастье: не думать о нем.

— О счастье?

— Да.

— Животные не думают. Они счастливы?

— Откуда ж мы знаем, о чем думают животные…

— Да не думают они ни о чем. Моя кошка ни о чем не думает, только как бы ей поцарапаться да пожрать.

Я неопределенно хмыкнул. Поддержать разговор о кошках было нечем.

— А у тебя живет кто-нибудь?

— Нет, никого нет. Я б собаку хотел, наверное. Но с ней возни много.

— А как же. Мы в ответе за тех, кого приручили.

Ну не мог же я, в самом деле, сказать, что собаку не разрешает заводить мама.

— Почему вы всегда собак хотите?

— Кто — вы?

— Ну вы, пацаны.

— Не знаю. Кошки как-то для вас больше, а собака — ну… это собака.

— А что ж такого в кошке, что ее только девушки хотят?

— Ничего. Должно быть, кому как. Но собака — это… мужественно и вообще…

— Как будто на границе с ней служить будешь, — посмеялась она.

— У нас дед на границе служил. Он и сейчас жив, в деревне только. Раньше собака с ним жила, с которой он служил. Туманом звали. Телок такой, только деда и слушался.

— Чем же его прокормить можно?

— Не знаю, дед его отходами какими-то кормил всегда. Говорил, что военные собаки ко всему привыкшие, что Туману ведро в день нужно всякой… фигни, короче. Вот так отходами его и кормил.

— А потом умер? Туман-то этот.

— Ну да. Лет восемь, наверное, прожил у деда. Потом умер.

— От старости?

— Наверное. Только деда и слушался. Без команды шага не сделает, если нельзя. На кошек вообще внимания не обращал. Дед говорил, что на границе их специально такими делали, чтобы не могли кошачьим запахом отвлечь или с толку сбить. Мы тогда еще совсем маленькими были, сидели у дома. И Туман с нами. Мимо машина ехала, мы ему кричим: «Фас, фас, Туман!» А он просто сидит и даже ухом не повел. И тут дед что-то себе под нос пробубнил — и Тумана того, как ветром сдуло. За машиной побежал, залаял.

— Вот как… интересно…

— Ага, мы даже не поняли, что он пробубнил, ничего не разобрать было. Но точно не «Фас!» никакой.

«Надо бы ее за руку хотя бы взять, — мелькнула мысль, — а то скажет, что тюфяк боязливый. Не то, что поцеловать, даже обнять не может». Но, как ни заставлял себя сделать это, рука все не вытаскивалась из кармана. Сначала я давал себе задание: вот дойдем до того фонаря — и я сделаю это. Или: ну ладно, сейчас до этого дерева — я вынимаю руку из кармана, а потом до того столба — и я беру ее руку в свою… Но мы проходили и то дерево, и следующее, и фонари — а я так не осмелился. О том же, чтоб обнять за талию… об этом я даже не помышлял.