Нил Шустерман - Беглецы

— Сейчас ты почувствуешь легкий диском­форт в голове, — говорит хирург, — но беспоко­иться не о чем.

Больше он уже с Роландом не общается. Бо­лее того, хирурги начинают разговаривать так, будто его уже нет на столе.

— Ты видел вчерашнюю игру? — спрашивает один другого.

— Да, ерунда, — отвечает напарник.

— Приступаю к разделению мозолистого тела.

— Ловко.

— Ну, знаешь, ломать не строить. Это вам не нейрохирургия.

Окружающие смеются. Очевидно, шутка ка­жется им удачной.

В мозгу Роланда, как искры, вспыхивают и гаснут воспоминания. Возникают и исчезают чьи-то лица. Разгораются и затухают световые импульсы, похожие на миражи. Чувства сменя­ют друг друга. Он думает о вещах, о которых не вспоминал годами. Воспоминания разрезают тьму, яркие, как следы сгорающих в атмосфере метеоритов, и такие же скоротечные. Когда Ро­ланду было десять, он сломал руку. Доктор пред­ложил им с мамой выбор — месяц ходить в гипсе или пришить новую руку. Гипс оказался дешевле трансплантации. Роланд нарисовал на нем аку­лу, а когда его сняли, сделал на том же месте татуировку, чтобы акула оставалась при нем.

— Если бы они забили тот трехочковый...

— Чемпионами снова будут «Буллс». Или «Лэйкерс».

— Приступаю к отделению коры левого полу­шария головного мозга.

Роланд снова погружается в воспоминания.

Когда мне было шесть, думает он, отец по­пал в тюрьму за преступление, совершенное им еще до того, как я родился. Мама никогда не рассказывала, что он натворил, но всегда гово­рила, что я такой же, как он.

— У «Санс» шансов нет.

— Нет, ну, если они разживутся хорошим тре­нером...

— Перехожу к левой височной доле.

Когда мне было три, у меня была нянечка. Красивая девушка. Однажды она за что-то разо­злилась на сестру и несколько раз встряхнула ее. Сильно. С сестрой что-то произошло. Она так и не стала нормальной снова. Красота опас­на. Может быть, красивых людей стоит отда­вать на разборку раньше всех.

— Может, они в следующем году выйдут в плей-офф.

— Скорее, через год.

— Мы уже удалили слуховые нервы?

— Нет еще. Сейчас сде...

Я один. Я плачу. А к колыбели никто не под­ходит. Ночник погас. Мне так плохо. Я просто в бешенстве.

Левая лобная доля.

— Мне... мне... мне... как-то нехорошо.

— Левая затылочная доля.

— Я... я... я не помню, где...

— Левая теменная доля.

— Я... я... я не помню, как меня зовут, но... но. Правая лобная доля.

— Я все еще здесь...

— Правая затылочная доля.

— Я все еще...

— Правая теменная.

— Я...

Мозжечок.

— Я...

Таламус.

— Я...

Гипоталамус.

— Я...

Гиппокамп.

Медулла.

— Время?

— Три часа девятнадцать минут.

— Отлично. Я пошел отдыхать. Готовимся следующей операции.

62. Лев

Детонаторы спрятаны в носке, хранящемся в тумбочке у задней стенки. Если кто-то и найдет их, решит, что это лейкопластырь. Он старает­ся не думать о том, что им предстоит. В конце концов, главный в этом деле Блэйн, поэтому, когда придет время, он сам скажет им с Маи об этом.

На сегодня у «ангелов» из отделения, в ко­тором живет Лев, запланирована прогулка по окрестностям с целью единения с природой. На прогулку их ведет один из самых уважаемых священников в лагере. Пастор говорит так, буд­то каждое слово, срывающееся с его губ, истин­ный перл, наполненный мудростью познания. Он даже паузы между словами делает, как будто ожидая, что кто-то будет за ним записывать.

Священник ведет их к странному дереву. На ветвях по случаю зимы нет листьев. Лев, при­выкший к снежным зимам, поражается тому, что и в жаркой Аризоне с деревьев облетает листва. Но в дереве, перед которым стоят «ан­гелы», удивительно не только это. Многочис­ленные ветви не похожи одна на другую — кора на всех разная как по текстуре, так и по цвету.

— Я хотел, чтобы вы увидели это дерево, — го­ворит пастор. — Сейчас, конечно, смотреть особенно не на что, но видели бы вы его вес­ной! Много лет мы прививали ветви любимых деревьев к стволу. На этой ветви по весне рас­пускаются чудесные вишневые соцветия, — объясняет он, указывая на разные сучья, — а на этой — огромные листья белого клена. Вон та взята от палисандрового дерева, на ней появляются чудесные лиловые цветы, а вон там, види­те, осенью вырастают большие персики.

Ребята несмело трогают ветви, как будто странное дерево может неожиданно сгореть подобно неопалимой купине.

— А что это за дерево было изначально? — спрашивает один из них.

Священник этого не знает.

— Точно не помню, — признается он, — но это не важно. Важно то, во что оно превратилось. Мы называем его своим «маленьким древом жизни». Разве это не удивительно?

— В нем нет ничего удивительного, — неожи­данно для самого себя отвечает Лев. Слова со­рвались с его губ, как непрошеная отрыжка, и смысл сказанного доходит до него уже задним числом. Все взгляды обращаются к нему. При­ходится срочно искать какое-то оправдание. — Ведь оно рукотворно, а значит, считая его уди­вительным, человек впадает в гордыню, — объ­ясняет он. — Придет гордость, придет и по­срамление, но со смиренными — мудрость.

— Да, конечно, — вспоминает пастор, — Книга Притчей Соломоновых, глава одиннадцать, верно?

— Да, — говорит Лев, — стих второй.

— Чудесные познания, — замечает священник, чувствующий себя, видимо, слегка посрамлен­ным. — Я лишь хотел сказать, что оно очень красиво весной.

Их путь назад, к дому, где живут «ангелы», пролегает по полям и площадкам, где попада­ются «трудные». В основном они занимаются спортом, чтобы попасть в медицинский блок в хорошей физической форме. Время от време­ни «ангелы» слышат приглушенные злобные восклицания в свой адрес, позволяющие им по­чувствовать себя настоящими мучениками.

Проходя мимо одного из блоков, Лев не­ожиданно сталкивается лицом к лицу с челове­ком, встретить которого в лагере никак не ожидал. Напротив него стоит не кто иной, как Коннор.

Оба шли в разных направлениях, но заме­тили друг друга одновременно и остановились как вкопанные, потрясенно глядя друг на друга.

— Лев?

Напыщенный пастор, проявляя неожидан­ную расторопность, тут же оказывается рядом и хватает Льва за плечи.

— Убирайся! — рычит он на Коннора. — Оставь его! Тебе мало того, что ты с ним сделал в прошлом?

Потрясенный Коннор наблюдает, как свя­щенник оттаскивает Льва в сторону.

— Все в порядке, — говорит пастор Льву, продолжая цепко удерживать его на пути к дому «ангелов». — Мы знаем, кто он такой и что хотел с тобой сделать. Думали, ты не узнаешь, что он находится в том же лагере. Но я обещаю, больше вреда он тебе не при­чинит. Его отведут в медицинский блок еще до обеда, — добавляет он, склоняясь к самому уху Льва.

— Что?

— И скатертью дорога!

В принципе, «ангелам» разрешается ходить по территории лагеря без присмотра, но толь­ко при условии, если они отправляются на про­гулку в большой компании. В крайнем случае, вдвоем. Но увидеть одного, да еще и чуть ли не бегущего от одной спортивной площадки к дру­гой — практически невозможно.

Оказавшись в доме, Лев не стал терять ни одной лишней минуты — сбежал при первой же подходящей возможности. Теперь он ищет Блэйна и Маи.

Коннора отведут на разборку еще до обеда. Как это могло случиться? Как он вообще сюда попал? Он же был в безопасности, на Кладби­ще. Неужели Адмирал выгнал его или он сам сбежал? Как бы там ни было, Коннора поймали и привезли сюда. И теперь Лев лишен единст­венного утешения — осознания того, что дру­зья в безопасности. Нет, он не может допус­тить, чтобы Коннора разобрали... но повлиять на это самостоятельно не в его силах.

Он встречает Блэйна на зеленой лужайке между столовой и зданием, в котором располо­жены спальни. Он занимается ритмической гимнастикой вместе с другими «трудными». Впрочем, видно, что Блэйн старается не прояв­лять излишнего усердия, чтобы не топать по земле слишком сильно.

— Нужно поговорить.

Блэйн смотрит на Льва с удивлением и яро­стью во взгляде.

— Ты что, с ума сошел? Что ты здесь делаешь?

Их замечает администратор и бросается Льву на помощь — всем известно, что «анге­лам» с «трудными» общаться нельзя.

— Все в порядке, — говорит ему Лев. — Мы с ним были знакомы дома. Я просто хотел по­прощаться.

Администратор неохотно кивает, показы­вая, что разрешает Льву поговорить со своим подопечным.

— Ладно, ребята, только быстро, — гово­рит он.

Лев отводит Блэйна в сторону, чтобы никто не мог подслушать, о чем они говорят.

— Придется сделать это сегодня, — говорит он. — Больше ждать нельзя.

— Эй, — возражает Блэйн. — Я решаю, когда это делать, а я еще команды не давал.