Нил Шустерман - Беглецы

Маи, как человек вспыльчивый, легко вы­ходит из себя, особенно когда рядом Блэйн, но сегодня дело явно не только в ее обычной нер­возности.

— Да что с тобой, Маи? — спрашивает Лев.

Маи отвечает не сразу:

— Сегодня я видела девочку. Она играет на пи­анино на крыше Лавки мясника. Я помню ее еще по Кладбищу, мы с ней знакомы.

— Этого не может быть. Если она была на Кладбище, как она оказалась здесь? — спраши­вает Блэйн.

— Я уверена, что это была она, и я думаю, здесь есть и другие ребята, с которыми мы бы­ли знакомы на Кладбище. Что, если они нас узнают?

Блэйн и Маи смотрят на Льва, словно имен­но он должен все объяснить. Хотя, в принци­пе, они правы: объяснение у него есть.

— Это, наверное, те ребята, которых отправи­ли на работу. А они попались и оказались здесь. И все.

Маи успокаивается.

— Да, точно, — говорит она. — Наверное, так и было.

— Если же они узнают нас, — замечает Блэйн, — мы можем сказать, что с нами случи­лось то же самое.

— Ну, вот, — говорит Лев, — и никакой пробле­мы больше нет.

— Да, — соглашается Блэйн, — но давайте луч­ше вернемся к нашим делам. Значит, так... Предлагаю назначить операцию на послезавт­ра, так как в этот день я должен играть в фут­бол, и мне кажется, игра добром не окончится.

Сказав это, он передает Льву и Маи по две круглые нашлепки.

— А зачем нам лейкопластырь? — спрашивает Маи.

— Мне было приказано передать вам эти штучки после того, как все мы окажемся в лаге­ре, — говорит Блэйн, помахивая одной из на­шлепок, как ярким маленьким лепестком неве­домого цветка. — Это не пластырь, — объясняет он, — а детонатор.

Никаких вакансий в службе технической поддержки аляскинского трубопровода никог­да не было. Да и найдется ли такой человек, да еще и подросток, который по доброй воле со­гласится отправиться на работу в такую дыру? Этот фиктивный вызов был придуман, чтобы дать возможность поднять руку строго опреде­ленным людям — Льву, Маи и Блэйну. Пришед­ший за ними фургон отвез их в полузаброшен­ный дом в плохом районе города, где жили лю­ди, которые не нашли в жизни подходящего места и которым в итоге пришлось заняться ужасным делом.

Сначала они Льву страшно не понравились, даже напугали его. И тем не менее он сразу по­чувствовал с ними внутреннюю связь. Они, точ­но так же, как и он сам, знали, что это такое, когда жизнь, которую ты привык считать своей и единственно возможной, предает тебя. Они понимали, каково это — чувствовать, что внут­ри тебя абсолютная пустота. И когда они сказа­ли, что в их плане ему отведена ключевая роль, Лев впервые за долгое время почувствовал себя нужным человеком. Эти люди никогда не про­износили вслух слово «зло», делая одно-единст­венное исключение. Именно этим словом они описывали отношение окружающего мира к се­бе. То, что они попросили сделать Льва, Маи и Блэйна, не было злом — нет, ни в коем случае. То, что предстояло сделать ребятам, должно было стать выражением того, что чувствовали эти люди. Это была их природа, их дух и внут­реннее содержание, манифестация того, чем они стали. Но и ребятам в этом деле предстоя­ло быть не просто носителями идеи, они долж­ны были стать ее олицетворением. Именно та­кими мыслями они набили голову Льва, одно­временно влив в его кровь вещество, несущее смерть. Ему предстояло сделать ужасное дело. Он должен был стать носителем зла. Но Лев ни­чего против этого не имел.

«Хаос — наша главная идея», — частенько го­ворил Тесак, человек, завербовавший их. Он так и не понял, даже на пороге смерти, что ха­ос обладает точно такой же притягательнос­тью, как любая религия для своих апологетов. Более того, он сам может стать своего рода ре­лигией для тех, кто однажды почувствовал его обаяние и не смог найти для себя ничего более утешительного.

Льву ничего не известно о том, что случи­лось с Тесаком. Он не знает или не хочет знать, что его используют. Ему достаточно знать, что вскоре мир почувствует, пусть лишь на миг и в одном-единственном месте, то, что он вынуж­ден носить внутри себя — боль от потери, пус­тоту и полную утрату иллюзий. Они узнают все это, когда он поднимет руки и начнет хлопать.

55. Коннор

Свой завтрак Коннор старается проглотить со всей возможной быстротой. Он не голо­ден, просто мечтает поскорее оказаться там, где ему действительно хочется быть. Риса завтракает на час раньше его. Она, в свою очередь, старается, насколько это воз­можно, затянуть прием пищи. Коннор спе­шит, а Риса медлит, чтобы, не привлекая вни­мания персонала, получить возможность встретиться.

Встречи их проходят в женском туалете. Это не первый раз, когда им приходится пря­таться в столь экзотическом месте, но, в отли­чие от первого раза, они уже не занимают две кабинки. Забравшись в тесный загончик, они обнимаются и целуются, не пытаясь соблю­дать приличия. В их жизни не осталось вре­мени на игры, неловкость и напускное равно­душие. Они целуются так, словно делали это всегда. Целуются, потому что не могут обой­тись без этого, как не могут перестать ды­шать.

Риса нежно гладит пальцами следы синя­ков на разбитом лице Коннора, оставшиеся после драки с Роландом, и спрашивает его, что случилось. Коннор отмахивается, мол, ничего серьезного, и просит ее не обращать внимания. Она говорит ему, что не может больше задерживаться, потому что Долтон и другие музыканты уже ждут ее на крыше Лавки.

— Я слышал, как ты играешь, — говорит Кон­нор. — Это прекрасно. Ты такая чудесная.

Они снова целуются. О том, что должно случиться, они не говорят. В этот момент окружающего мира просто не существует, так им хорошо. Коннор знает, что может быть и еще лучше, но не здесь, не в этом ужасном ме­сте. Этого им никогда не познать, но Коннор чувствует, что, сложись обстоятельства ина­че, где-то в другом месте они были бы счаст­ливы. Он обнимает ее снова. Двадцать секунд. Тридцать. Потом Риса тихонько выскальзыва­ет из объятий, и Коннор возвращается в сто­ловую. Через несколько минут она уже игра­ет, и звуки музыки пронзают его, словно стре­лы, превращая все происходящее в лагере «Хэппи Джек» в какую-то зловещую сатанин­скую мессу.

59. Роланд

В то же самое утро за Роландом приходит ра­ботник лагеря в сопровождении двух воору­женных охранников. Окружив его, они пре­граждают ему путь, отрезав от остальных ребят.

— Вам не я нужен, — говорит Роланд голосом, полным отчаяния, — я не Беглец из Акрона. Вам нужен Коннор.

— Боюсь, нам нужен не он, — говорит админи­стратор.

— Но... я же здесь только несколько дней... — Роланд понимает, почему за ним пришли так рано. Он попал волейбольным мячом по физиономии именно этого парня. И вот ре­зультат. А может, все из-за драки с Коннором. Коннор его сдал! Так и есть! Он словно чувст­вовал это!

— Дело в твоей группе крови. Четвертая, ре­зус отрицательный. На нее большой спрос, — говорит администратор, улыбаясь. — Попро­буй посмотреть на это дело с другой стороны — ты стоишь больше, чем любой другой парень в этом корпусе.

— Повезло тебе, — присоединяется к нему охранник, хватая Роланда за руку.

— Если это тебя как-то утешит, — добавляет ад­министратор, — твоего друга Коннора заберут сегодня же, еще до обеда.

Роланда выводят на улицу. Ноги едва слуша­ются его, когда он ступает на красную ковро­вую дорожку. По цвету она похожа на запекшу­юся кровь. Как он раньше не замечал? Если кому-то из ребят приходится ее пересекать, они стараются не наступать на плитки. Даже кос­нуться ее считается плохой приметой. А те­перь Роланда ведут прямо по ней и сойти не дадут.

— Мне нужен священник, — говорит Роланд. — К осужденным приходит священник, почему он не может прийти ко мне? Приведите свя­щенника.

— Священники проводят соборование, — го­ворит администратор, дружески похлопывая Роланда по плечу. — Это делается, если человек умирает. Ты же не умираешь — будешь жить, но в другом состоянии.

— Нет, мне нужен священник.

— Ладно, я подумаю, что можно сделать.

Оркестр на крыше Лавки уже играет утрен­ний концерт. Знакомая танцевальная мелодия резко диссонирует с погребальной песнью, зву­чащей в голове Роланда. Он вспоминает о том, что Риса тоже играет в этом оркестре. Подняв голову, он видит ее за клавишами. Роланд от­лично знает, что она его ненавидит, и все же, подняв руку, машет, чтобы привлечь ее внима­ние. В такую минуту даже полный ненависти взгляд человека, с которым ты знаком, лучше равнодушия незнакомых людей. Но Риса не смотрит на красную ковровую дорожку. Она не видит Роланда, не знает, что наступил его час. Может, кто-нибудь ей и расскажет, что сегодня его пустили под нож. Интересно, что она по­чувствует?

Крыльцо медицинского блока в двух ша­гах — их путь окончен. Осталось преодолеть пять каменных ступеней, ведущих к двери в Лавку мясника. Роланд останавливается у под­ножия лестницы. Охранники пытаются втя­нуть его наверх, но он без труда стряхивает их.