Благодать - Пол Линч
Она ловит себя на том, что наблюдает за женщиной, как смиренье ее туго собирает все ее тело воедино. Ни бедны, ни богаты эти люди. Ни то ни се, говорит Колли, не на это мы целили, с них ничего не возьмешь. Она слышит, как вновь кричит им, чтоб отдавали свои пожитки. Мужчина не смаргивает, а вперяется в нее, вперяется в охотничье ружье, затем делает к ней шаг, говорит тихо, ну и ну, ты же держать его ровно не можешь, девичьи ручки. С плеч женщины соскальзывает тень. Это ее одеяло. Грейс чувствует, как сердце ее обрушивается ей между бедер. Прикидывает, а ну как знаток он и понимает, что она из ружья не стреляла еще ни разу. Мужчина делает к ней еще один шаг, и она думает, в нем больше шести футов росту. Затем мужчина говорит очень тихо, ты ж просто какая-то глупая мелкая сучонка, а? Она трясет ружьем и кричит, стой, где стоишь, я сказала. Слышит, как Барт орет кучеру, чтоб не двигался.
Голосом своим женщина застает ее врасплох. Говорит, у нас фунт табаку и мешок перьев, мы их оставили на продажу. Они в экипаже, если хотите, но в смысле денег или имущества у нас ничего нет. Могучий волчий вой падает с неба, Грейс смотрит вверх и видит, как орет на крыше экипажа Макнатт. Странный звук слетает у женщины с уст. И вот тут оно происходит, мужчина по-кошачьи быстр, бросается к Грейс – Колли ревет, стреляй в него! стреляй! – Барт ревет Макнатту, чтоб стрелял, ум у нее пытается перекричать силу этого мужчины, как вытрясает он ружье из ее хватки, и посреди всего этого возникает в ней осознанье, что ей хотелось бы исчезнуть, чтоб захлопнулась ночь, что мужчина этот прав на ее счет, ты всего лишь глупая мелкая сучонка – вспышка-дым, и вот она уж на земле, и темно, а следом полусвет и в ушах у нее звенит, и она видит, как слетает с неба на скелетных крыльях своих Макнатт.
Миг распахнулся шире тьмы. Звук женщины, бегущей прочь по дороге. Звук мужчины, пьющего собственную кровь. Она, оказывается, устремляется вслед за женщиной во мрак, но не понимает зачем. Женщина больше не сухонькое существо, а нечто животное и одержимое в беге своем, Колли орет, пусть ее, пусть ее, но Грейс хочет остановить эту женщину, сказать ей что-то, хоть и не понимает что, донести некую мысль, недовылепленную, что совсем не этого она желала, что все это сделалось тем, чем не мыслилось. Бум и звон выстрела позади, и женщина вдруг падает наземь, Макнатт пыхтит, как костлявокрылый пес, несется мимо нее.
Макнатт говорит, я не буду, давайте вы. Барт говорит, ни за что не буду. Грейс, давай ты. Они стоят, оглядывая экипаж, и лошадь фыркает, словно хочет сказать, смотрите, что вы натворили. Изнутри закрытого экипажа доносится звук вурдалака, вой, какой исторгал бы мертвец земной. Она не в силах сдвинуться с места, сердце остановилось, плоть и кровь окостенели. Смотрит, как Барт встает на подножку, и экипаж кренится под его весом, словно нашептывает свою тайну, однако ни к чему никакие шепоты, думает она, ибо ты знаешь, что́ там внутри. Она помнит, как мертвец закрывал эту же самую дверцу и спускался, пока еще был жив, лишь миг назад, а теперь он мертв, и это из-за тебя. Барт замирает, рука у дверцы. Она думает, всегда есть время до и время после, и должна быть некая черта, что отделяет одно от другого, и черта эта вот она.
Барт открывает дверцу и забирается внутрь, медленно появляется оттуда, в годной руке у него младенец, спеленатый, орущий, осиротевший. Желудок ей скручивает тугим узлом, и она красит землю своей тошнотой. Макнатт стаскивает рога со спины, а затем швыряет их в канаву. Бля, орет он. Почему она не вынесла ребенка с собой? Мы б его тогда увидали.
Она сложилась пополам и все еще опрастывает нутро, слышит, как Макнатт говорит, они сами себя убили, вот что это такое, им сказали, что надо делать, а они не сделали.
Она напускается на Макнатта. Ты это сделал – тебе сказали, что делать, а тебе понадобилось залезать на карету, дубина ты херова, чтоб покрасоваться. Это ты их убил.
Она отвертывается, подходит к Барту, забирает у него младенца, утишает его, приникнув к нему лицом, забирается внутрь и закрывает за собой дверцу.
Ш-ш, детка, ш-ш.
Барт кричит, ты что делаешь?
Она отказывается отвечать.
В недрах экипажа пахнет потом и табачным дымом. Она прижимает ребенка к груди. Слышит, как Барт подступается к дверце. Миг стоит безмолвно. Она думает, он измышляет, что бы сказать хорошего, но ничего тут не скажешь такого, что изменит случившееся, дорога идет лишь в одну сторону, не в другую.
Когда Барт заговаривает, голос его мягко заглушен деревом. Он говорит, я промахнулся мимо кучера. Он вернется с констеблями, вероятно, через час-два. Ребенка найдут и за ним присмотрят. Его заберут.
Она крепче прижимает ребенка к груди, и крики его такие же, как когда-то Брановы и Финбаровы, этот плач становится громче, наполняет собою коляску, наполняет ей слух, наполняет все небо, это песнь, требующая, чтоб ее услыхали умершие, и даже умершие не откажут в ответе.
Барт говорит, задумайся на миг. Как ты будешь о нем заботиться? Как дашь то, чего он хочет и в чем нуждается? Оставь ребенка здесь, и его найдут. Даю тебе слово. Он будет в сохранности, ему так лучше.
Колли шепчет, разгадай загадку, глупая ты сучка, что одновременно и мертво и живо?
Она повертывается спиной к дверце, когда та открывается, выходит из коляски с пустыми руками и не глядя закрывает дверцу за собой.
Голос Барта очень тих.
Идем. Если они найдут тебя здесь, повесят.
Что есть лето, как не докука мух, мошкары в свитках-тучах, слепней и их подлых укусов, Макнаттова болтливого рта. Три недели июля отсчитывает она, притихшая в этой лачуге. Прервано их великое веселье. Исчерпана их еда. Они следят за холмами и тропами. Они следят друг за дружкой.
