Благодать - Пол Линч
Думать она не может, чувствует, как ум у нее от этого трепа захлопывается, Колли пытается вставить слово, и она орет на него, чтоб заткнулся. Макнатт бросает цыкать зубами и подается вперед, вперяет в нее взгляд. Говорит, ты что такое?
Она смотрит на него и видит глаза не Макнатта, а кого-то приснившегося в этой темной лачуге, лишь желтизна огнем озаренных зубов, тех самых зубов, что опорожнили им мешок зерна.
Она говорит, чего не умеешь ты помолчать? Я пытаюсь думать.
Она прикуривает трубку и говорит. Если сталкиваешься с силой, что больше, чем твоя, тебя пожрут. Но сила бесполезна, если наталкивается на нечто, лишенное очертаний, – вроде дождя, что сплетается и расплетается.
Лицо у Барта слушающее.
Макнатт подается вперед, раскрывает и сжимает ладони. Говорит, никому напрочь невдомек, что за херню ты несешь.
Начинаться такое должно непременно в ивовом свете, таком, как сейчас, во всепадении сумерек. Она смотрит, как солнце мечет последний свет на бугор, и щурится на даль. Как вчера в синий час наблюдали они эту проездную дорогу. Этот угрюмый закут вдали от любого селенья. Мир, отсеченный платанами, громадными и в желваках грачевников. Теперь Барт сидит часовым на корточках под боярышником у поворота дороги. Макнатт в зарослях. За последний час или около того ни единого путника.
Колли говорит, как считаешь, на сей раз Мактрёп способен заткнуться?
Она думает, а ты? Сам тарахтишь с рождения.
Вдруг Барт свистом подает знак. Сквозь кусты наблюдает она, как вплывают в поле зрения две фигуры – ездоки на своих двоих, говорит Колли, – очертанья двух мужчин возникают из-за поворота, и она видит их обтерханные костюмы, слышит отзвуки ворон на деревьях, ощущает молчанье неба и на миг чувствует, что видела все это прежде. Мужчины выдувают трубочный дым, но не разговаривают. Тот, что покрупнее, несет футляр.
Она говорит, драпировщик с помощником.
Колли говорит, жестянщик и малец, моряк и юнга.
Ведать, что ты наблюдатель, но не о том ведают наблюдаемые.
Слух ее настроен улавливать далеких коней и колеса. Эти двое не те, кого они ждут. Мужчины проходят мимо, их трубочный дым все еще в воздухе.
Колли говорит, ой, в утешенье, а ну-ка, прикуривай, поддай мне дыму…
Он принимается ныть и упрашивать, поет писклявым голосом – голосом ведьмы.
Пчелам бы кущи, а птицам тень сада,
Радостен луг, под солнцем златой,
Но ах, до чего же мое сердце радо
Пламени в трубке, табак мой родной…[51]
Краткий отрывистый свист-знак от Барта, и все вдруг бурлит жизнью. Она прищуривается, чувствует головокруженье, видит световое пятно, одиночное и размытое. Может быть что угодно, думает она. Прохожий с фонарем. А то и свет дивных, хотя никогда ничего подобного она не видывала. В почти наступивших потемках звук и картинка сгущаются в одинокий глаз некоего сумрачного существа – оно когтит землю, направляясь к нам, думает она, изготавливается нас заглотить. Затем далекий свет помаргивает между деревьями, и вот его нет, хотя ночь продолжает копить его звук, выпускать его, катить к ним, пока в уме у нее не становится всем сразу. Затем она сплошь движенье, руки отягощены книзу, и вот Макнатт посреди дороги с выставленными факелами, зажигает сперва один, следом второй, дорога обретает цвет огня. А дальше Макнатт оборачивается, и, пусть лицо его темно от грязи, а на спине у него рога, привязанные веревкой, – тяжелые, она не понимает, как ему удается их таскать, – свет вылепливает его так, что смотрится он неким животным из прошлого, из трехголовых, шепчет Колли, из тех чудищ, которые…
Стой! говорит она. Успокой дыханье. Погружается в звук, а затем становится зрим у поворота и свет фонаря, придает очертанья некоему закрытому экипажу. Кучер встает, а затем садится в едином движенье тревоги. Кричит лошадям, перепуганным внезапным огнем, животные вскидывают морды вверх, словно ища путь над пламенами, где могли б они взмыть в небеса и выше. А затем экипаж вдруг останавливается, и бряцает перезвяком упряжь, и лошади отфыркивают то ли страх, то ли насмешку. Макнатт говорит вслух, без всяких, нахер, хлопот. Ей дурнотно, шатко, тошно. Еще миг, еще миг, и они не сходят с места, смотрят, как коренная мотает головой, словно пытается отрясти все эти мысли, дают свету собраться на их заостренном оружии.
Она влезает на подножку, хватается за ручку и кричит, но ручка не поддается. Приглушенный мужской голос говорит изнутри, эта дверца сломана, вам придется обойти с другой стороны. На миг она замирает и думает, может, они просто заперлись, слезает, обходит экипаж сзади. Свет скуден, но все же ей видно, что упряжь изношена, лошади тощи, экипаж давно не крашен, словно некий разочарованный старый петух, пойманный без перьев. Дверца открывается изнутри, и она приказывает всем, кто там есть, выйти. Видит, как кучер опасно кренится набок, рык и взгляд, направленные на Барта, тот стоит, наставив пистолет кучеру в голову.
Она думает, надо было подождать, этих пропустить.
Обормотка! орет Колли. Держи ружье повыше.
Она орет, я сказала, выходите.
Высматривает Макнатта, которому положено быть рядом с ней. Тяжкое бремя ружья, она расставляет ноги пошире, видит, как в открытую дверцу осторожно выбирается на подножку мужчина, медленно, медленно, ступает на дорогу, рукою тянется помочь выйти женщине, мужчина закрывает за собой дверцу. Она замечает, до чего узкие у женщины лодыжки. Колли кричит, где Макнатт? Она бросает быстрый взгляд за плечо. Ему полагалось быть здесь, наставлять оружие, пока она обыскивает их пожитки, и тут она видит, что Макнатт забрался на крышу экипажа, видит, как сделался он чем-то бесовским, со скелетными крыльями, готовым слететь на них смертью. Теперь она судия этой паре и видит
