Американская история - Кристофер Прист
И кто они такие? На первый взгляд те, кого я видел, были похожи почти на любую группу людей, каких можно увидеть в современной фирме или организации, – молодые, небрежно, но элегантно одетые, поглощенные своей работой за компьютером. Никаких признаков чего-то необычного. Тогда зачем создавать это место как экстерриториальное образование, часть США? Вероятно, имелась некая правовая база – Татаров сказал, что была уступка территории, полученная либо при содействии шотландского парламента, либо правительства Великобритании в Лондоне.
Тогда почему это не было обнародовано?
Прецеденты имелись – так, в 2001 году в Нидерландах был создан суд в соответствии с законодательством Шотландии. Это позволило провести судебный процесс над предполагаемыми террористами-диверсантами рейса № 103 «ПанАм» над Локерби в 1988 году. Была также база ВМС США в Гуантанамо, федеральной территории на южном побережье Кубы. И в Великобритании были базы бомбардировщиков и беспилотников ВВС США, официально якобы части Королевских ВВС, называемые базами ВВС Великобритании, но в действительности присутствие королевских ВВС и, следовательно, национальная принадлежность этих баз сводилось к одному-единственному офицеру королевских ВВС. Все остальное на базах было исключительно американским по методам, военной стратегии, управлению и ответственности.
Если здесь осуществилось нечто подобное, то цель и деятельность этого места наверняка находятся под контролем самого высокого уровня. От этой мысли мне стало не по себе. Я не располагал никакой информацией, у меня не было никакого предчувствия, что Татаров может здесь делать.
Татаров между тем подходил к концу своих рассуждений, заумных и запутанных:
– …одиночество ведет к завершению. «Серьезность» математической теоремы заключается не в ее практических последствиях, которые сами по себе обычно незначительны, а в важности математических идей, которые она вызывает. Таким образом, математическая теорема соединяет важные идеи и несет в себе некую отсылку к реальному миру физического существования. Это, вероятно, приведет к важному прогрессу в самой математике и даже в других науках.
В целом это оправдывает поведение математика, который в этом отношении схож с поэтом. Мы не ищем результатов в стихотворении, но поэзия ничего не значит, если она не соотносится с узнаваемой реальностью.
Татаров открыл глаза, заглянул в бумажный стаканчик, увидел, что уже уничтожил его содержимое, и отставил в сторону.
– Вы все еще следите за моими рассуждениями? – спросил он. – Я понимаю, что мои ответы на ваши вопросы сложны, но я знаю, что вы в состоянии интерпретировать мои доводы.
– Да, профессор. Если у меня возникнут какие-либо сомнения, я обращусь к записи.
– Итак… следующий вопрос?
Я позволил своим мыслям отвлечься и не был готов к следующему вопросу. Я взглянул на свои рукописные заметки. Мой взгляд упал на пару слов, которые я подчеркнул, обвел кружком и поставил рядом два вопросительных знака. Ухватившись за них, я в замешательстве выпалил:
– Профессор, во время нашей предыдущей встречи вы познакомили меня с теоремой Томаса. Имеет ли она какое-либо отношение к работе, которую вы делаете в настоящее время?
– Теперь вы меня заинтересовали. Разумеется, именно поэтому я здесь.
– Не могли бы вы объяснить подробнее?
Он медленно снова откинулся на спинку стула. Хотя внешне Татаров пребывал в покое, одновременно он как будто по-настоящему ожил, полностью функционируя единственным известным ему способом.
– Томас… да, конечно. Я рад, что вы это помните. Это место, этот анклав в Шотландии… само воплощение теоремы Томаса. Это то, что здесь происходит. Теорема Томаса – это то, что математики называют условной теоремой, поэтому она имеет сходство с большей частью трудов по квантованию, которые я выполнял в течение многих лет. Однако взятая сама по себе она не является математической. Я вам это уже объяснил. Поскольку это социальная теорема, касающаяся реальных людей в знакомых им ситуациях, она в значительной степени остается не исследованной другими математиками. Теорема Томаса имеет дело с последствиями. Таким образом, она имеет применение в реальном мире. Вернемся вкратце к моей предыдущей аналогии: теорема Томаса похожа на конкретную поэзию. У нее есть применение, осязаемая форма. Она была сформулирована в 1920-х годах социологами, озабоченными последствиями человеческого поведения и человеческих убеждений…
Я вновь поймал себя на том, что начинаю отключаться, но теперь я осознавал опасность того, что Татаров поймет, что я не сосредоточен, поэтому подготовил свой следующий вопрос, который сейчас задам.
Татаров думал и говорил быстро и ясно. Он возвращался к гипотезам. Я напряг внимание. Он сказал, что склонен рассматривать нематематическую гипотезу как дилемму или загадку реального мира, возникшую не из какой-то абстрактной квантовой концепции, а из жизни и действий реальных людей.
Он один за другим сыпал примерами – например, несчастные или уязвимые люди, которые обращались за психологической помощью. Он проанализировал их истории болезни. Иногда ему выпадала возможность тщательно изучить преступников с девиантными или антисоциальными мотивами.
В какую историю верил социопат или психопат, что именно позволило ему отбросить все социальные ценности? Татаров добавил, что его интересовали вожди-деспоты, чьи решения часто принимались без учета возможных последствий: его особенно интересовало решение Гитлера о нападении на Советский Союз в 1941 году.
В терминах, которые, по словам Татарова, он разрабатывал, любое социальное изменение, затрагивающее миллионы людей, логически было гипотезой, ведущей к теореме Томаса. Он предложил любое из ряда ужасных событий: стихийные бедствия, преступления, акты гражданского неповиновения, любые потрясения, достаточно серьезные, чтобы вызвать глобальную реакцию. По его словам, любое из этих событий можно представить как гипотезу, а их последствия будут похожи на теоремы, которые их разрешили.
Я вновь начал терять нить его рассуждений, весьма трудных для понимания. Время шло, и мне срочно требовался перерыв, возможность выйти на улицу и подышать свежим воздухом, собраться с мыслями, чтобы задать больше вопросов и, возможно, добиться от него большей ясности. Однако Татарова, похоже, было не остановить, поэтому я сидел и ждал, терпел, надеясь на естественную паузу.
Наконец она наступила. Татаров медленно наклонился вперед на своем стуле и открыл глаза, он наверняка заметил, что я смотрю прямо на него. Он снял бейсболку и почесал затылок. Остатки волос на его голове встали дыбом.
– Думаю, пора отдохнуть, – сказал он. – Если вы согласитесь пойти со мной, я покажу вам часть этого здания, в которую посторонних обычно не пускают.
Он прикоснулся к чему-то под краем стола, и странная акустика комнаты изменилась.
– Она мне понадобится? – сказал я, имея в виду свою каску.
