Кристофер Прист - В перигелии

Кристофер Прист

В перигелии

1

В кондиционируемой тишине кабинета Джейсон Фаррелл ощущал звон пружины где-то в спинке своего вращающегося кресла из черной кожи. В болезненной ясности утреннего похмелья Фаррелл слишком остро чувствовал этот звук – единственное нарушение совершенства этой пустыни из стекла и пластика.

– … с другой стороны, – говорил сидевший напротив через стол мужчина, некий мистер Эдвард Ло, как предусмотрительно значилось на табличке двери его кабинета. – С другой стороны, мы можем просто выдать вам единовременно крупную сумму денег вместо пенсии и покончить на этом.

– Да, – сказал Фаррелл.

– Ну, так что вы предпочитаете?

Фаррелл изо всех сил старался сосредоточиться. Сейчас на карту поставлена его карьера, а решение принимали кабинетные гражданские вроде этого.

– Я не понимаю, почему меня необходимо отстранить от полетов, – сказал он. – Я вполне восстановил силы и в такой же форме, как тот, что идет следом за мной. Ведь мои физические данные хороши, не так ли?

На столе у Ло лежала аккуратная стопка документов, на которой покоилась его ладонь. Пальцы медленно постукивали по бумаге.

Он кивнул:

– Ваши физические данные в порядке, но я боюсь, этого не скажешь о психических. Похоже, эта авария обострила одну-две скрытые мании, отразившиеся на манере поведения.

– Что за чертовщину вы несете? – резко наклонившись вперед, спросил Фаррелл, требовательным тоном.

Ло холодно взглянул на него.

– Если вам нравится перевод на обыкновенный язык, – вы слишком много пьете.

– Я не у дел уже шесть месяцев. Вы ожидали, что я буду жить на молоке?

– Мы не интересуемся следствиями, капитан Фаррелл. Нас заботят причины. Неоспорим факт, что на протяжении двух недель после выписки из военного госпиталя Альянса вас дважды арестовывали за нарушение порядка. Помимо явного пренебрежения законнностью, ваши периодические запои свидетельствуют о развитии алкогольных наклонностей.

– Это вздор, Ло, – сказал Фаррелл, – но, Бог с вами, я действительно пью гораздо больше, чем прежде. Стоит мне приступить к полетам, и я завяжу с этим.

– Дело не только в выпивке.

– В чем же тогда?

Ло взял в руки верхний документ из стопки и просмотрел его. Потом отложил в сторону и взял второй.

– Реакции вашей нервной системы упали до 170 по шкале Корнелиуса. Требуемый для космических пилотов минимум равен 210. Развивается слабый астигматизм зрения. Сейчас оно едва выше 97 %. У пилота должно быть 100 % зрение. Поверхностный электрозаряд вашей кожи при адреналиновом возбуждении недостаточен: более чем на единицу меньше нормы. Рейтинг пассивности резко упал, а коэффициент агрессивности поднялся почти до 72. Хотите услышать что-то еще?

– Есть что-то еще?

Ло медленно кивнул.

– Как пилот вы кончились, Фаррелл.

– Но, черт побери, вряд ли это моя вина.

– Мы вполне отдаем себе в этом отчет. Ваш случай стал предметом массы дискуссий. Финансово Альянс готов щедро вознаградить вас, но большего сделать не может.

Фаррелл снова откинулся на спинку кресла, недоумевая, почему не догадывался, что это может случиться. Бог знает, сколько уже было предупреждений. И длительный отпуск, и десятки медицинских осмотров, и непрерывные отсрочки с получением назначения.

Последние два месяца он сидел в Нассо, поглощая столько вина и солнечного света, сколько могло принять его тело внутрь и снаружи. Милостливое солнце багамского пляжа действовало на самочувствие сравнительно благотворно, и Фарреллу удалось убедить себя, что жизнь снова обретет для него смысл.

– Космическому Управлению, конечно, жаль вас терять. Я уверен, что вы были одним из его лучших пилотов.

– Нет, – сказал Фаррелл, – лучший Тречи.

Ло пожал плечами:

– Думаю, он то же самое сказал бы о вас.

– Может быть.

Собеседник понимающе кивнул. Фаррелл разглядывал его, ощущая какую-то смесь презрения и горького изумления. Ло вероятно прочитал всю ту чепуху, что появлялась в газетах после аварии, – о Джерри Тречи, который погиб в космосе, спасая своего закадычного приятеля Джейсона Фаррелла от неминуемой смерти и обрекая его на жизнь хуже смерти. Правда состояла в том, что до аварии они с Тречи едва знали друг друга, хотя проходили обучение почти одновременно. Фотографии Тречи пополнили галерею народных героев и его лицо было теперь хорошо знакомо Фарреллу. Прежде он вряд ли узнал бы его среди десятка офицеров-сослуживцев.

Тречи просто вовремя оказался поблизости, вот и все. Жаль, что он погиб, но так уж вышло. Джерри Тречи – мертвый герой, а Джейсон Фаррелл – живой мусор.

– Итак, мы возвращаемся к возможным для вас альтернативам, – сказал Ло. – ЗУКА готово подыскать для вас хорошую работу на одной из технических баз на Земле или даже на каком-нибудь лучесиловом спутнике. Если это для вас не годится, вы можете воспользоваться услугами нашей службы трудоустройства, чтобы найти работу в какой-нибудь другой отрасли. Или, как я уже говорил, можете вовсе отойти от дел и мы обеспечим вам солидное финансовое вознаграждение и все пенсионные права.

Фаррелл некоторое время, не мигая, таращился на своего визави. Бывал ли, задавал себе Фаррелл вопрос, этот человек хотя бы раз в космосе? Как можно говорить о деньгах и какой-нибудь работе, когда на его глазах так внезапно оборвалась космическая карьера?

Фаррелл не был романтиком и насмехался над так называемыми поэтами космической эры. Строки их вирш об одиночестве в небесах и звездном великолепии космоса едва касались того, чем все это было на самом деле. Для Фаррелла это было чем-то очень личным, настолько личным, что он даже не пытался разговаривать на эту тему с другими космонавтами, хотя у каждого из них были собственные причины связать судьбу с космосом. Это невозможно ни выразить словами, ни объяснить кому-то другому. Удаление на громадное расстояние от планеты становится чем-то немного большим, чем просто ощущение его превращения в тускнеющую точку света… так же, как возвращение, когда она все ярче и ярче сияет на твоем экране системы сканирования… Это было отказом от любых гарантий безопасности. В нем таилось наслаждение, родственное сексуальному, но никогда не иссякающее.

Однажды Фаррелл поклялся себе, что встретит смерть на марсианской станции; уединенной и, возможно, слишком примитивной. Но вид земли в глубокой синеве утреннего марсианского неба был для него чем-то таким, на что, увидев однажды, он готов смотреть снова и снова.

– И что же?

– Вы хотите, чтобы я ответил сейчас же?

– Если вам необходимо время для принятия решения, это ваше дело. Но мы предпочли бы услышать ответ сейчас.