Олег Верещагин - Путь к звёздам
...Обращает на себя внимание и ещё одна закономерность. За два с половиной почти века мы открыли - именно открыли первыми, а не просто встретили - несколько десятков рас. Среди них были и те, кто - в той или иной своей части - относился к нам крайне агрессивно, причём безо всякого разумного либо даже внерассудочного повода с нашей стороны. Все хорошо помнят боевые действия, которые разворачивались не столь давно на Сумерле.
Так вот. Из обобщённого опыта таких контактов и конфликтов можно сделать один немного забавный вывод. Как правило, катализатором неприязни к землянам служила религия, отвечающая нескольким пунктам:
1.претензия на единственную непогрешимость в сфере эзотерики (аналог авраамических религий Земли);
2.наличие мощного аппарата подавления инакомыслящих;
3.наличие экспансионистски-религиозных планов;
4.крайняя жестокость ко всему и всем, что и кто не укладываются в догмы этой религии.
В случае, если общество "не доросло" до такой религии либо сумело избегнуть данной детской болезни роста - контакт с землянами практически никогда не переходил в сколь-либо значимую по длительности или количеству жертв фазу вооружённого противостояния.
Таким образом, невольно получил, скажем так, всегалактическое подтверждение вывод, сделанный ещё в конце Серых Войн Джесси Калвертом - религии авраамического типа "отключают" значительную часть человеческих чувств, включая логику, любопытство и т.д.
СКРИПАЧ НЕ НУЖЕН
Этот рассказ сюжетно примыкает к романам "Мир вашему дому!" и "Горны Империи". Итак - Безвременье и Серые Войны.
Я смотрел на эту парочку и не мог понять, как они дошли? Как, а главное - зачем?
Видимо, двое витязей, сидевших за столом в углу приёмной, тоже не могли этого понять. Грузные от снаряжения и тёплой одежды (которую им не хватало сил расстегнуть), с поднятыми на лоб очками и размотанными шарфами, заросшие грязью и бородами, они сидели тут уже два часа, положив на стол оружие - пришли из экспедиции в Витебск, чтобы доложить, что город мёртв. Уходили трое, пришли двое. Их никто не трогал - пусть отсидятся, а когда поймут, что вернулись в безопасное место - тогда можно будет вести отдыхать по-настоящему. А пока чревато даже просто заговаривать.
Они и на этих-то двоих смотрели нехорошо.
Впрочем, я их понимал...
...Первые три месяца, как я тут работал - поток беженцев не утихал. Нас было тут аж трое на двенадцатичасовых сменах (двое в сутки, третий 12 часов отдыхает) - и это при том, что каждые руки в городе были на вес жизни. Не золота, какое там золото - на весь жизни. Мы принимали, сортировали, выписывали документы и справки... расстреливали. Потом поток стал утихать, и я остался тут работать один. Потом - последние пять месяцев - не было никого, и я, хотя и осталась за мной эта должность, перешёл на водоочистную. В самом деле - не сидеть же непонятно зачем в пустой комнатке, пахнущей хлоркой и люголем... Большинство людей планеты Земля погибли. Кто не погиб - нашли себе какое-то место в новой страшной жизни. И не очень-то стремились это место покидать, справедливо боясь, что будет хуже...
И вот прибежал вестовой Пашутина и сказал про беженцев. Я сперва не поверил, мы возились с антенной (уже две недели, и ничего не получалось). Но потом, конечно, понял, что это не шутка, кто же так шутит.
Во дворике было чисто от снега - наши умельцы сделали какие-то ветроулавливатели, постоянно свистящие вихри выметали снег в щели. Но сверху он шёл и шёл, сыпал и сыпал. По периметру стояли три десятка чёрных тополей, старых, не пирамидальных. Многие наши всё спорили, умерли деревья или ещё оживут когда-нибудь. Я не спорил. Не всё ли равно? Ничего уже не будет прежним.
Про витязей мне сказали, что они там сидят. А вот беженцы меня удивили...
...Я и сейчас удивлялся, глядя на них.
Когда я увидел эти футляры, я думал, что там всё, что угодно. (Один кадр в своё время в таком же, только больше, притащил младшую дочку.) Консервы, оружие. Вещи какие-то личные, в конце концов.
Хрен.
Там были скрипки. Две скрипки.
Мужик... нет, не мужик, скрипач постарше был лет сорока, где-то так. Типичный такой музыкантик из заслуженных, не от мира сего - низенький, худенький, носатый, шевелюристый, с потерянным взглядом за очками. Когда он сказал, что лауреат, я не удивился и сразу поверил. Именно такие они и есть - лауреаты. Ростроповичи, мать их Страдивари. Такой даже в городе из прошлой жизни без милиции, международных комиссий и юриста существовать не мог. А как он больше года прожил-то в ЭТОМ мире?! Вот ведь фокус...
Мальчишке было лет двенадцать. Породистый - русый, сероглазый, пухлогубый - не в этого взлохмаченного... но с такими же перепуганными глазами. Тоже скрипач. Юное дарование. А этот ему кто, неужели отец?
Выглядели они неухоженными, одетыми шаляй-валяй, лишь бы теплее, но не голодными и не больными.
- Оружие, лекарства и наркотические средства, продукты, горючее и изделия из драгоценных металлов имеются? - я придвинул расчерченную тетрадь и запылившуюся пачку бланков удостоверений.
- Нет, - торопливо сказал скрипач. Я кивнул, вопрос был задан для проформы и чтобы войти в подзабытый ритм.
- Прибывая на эту территорию, вы должны осознавать, что она подконтрольна Движению РА и что любое нарушение правил поведения на ней карается смертью.
- Мы осознаём, - скрипач робко улыбнулся.
- В случае если вашим спутникам не исполнилось 14 лет - ответственность за них несёте вы, - продолжал гнуть я. Кто-то из витязей хмыкнул или хрюкнул.
- Я несу, - подтвердил скрипач. Мальчишка молчал, глядя в футляр своей скрипки.
- Фамилия, имя, отчество, - я обмакнул перьевую ручку в чернильницу.
- Моя - Марк Захарович Ройтманович, - представился скрипач, гордо откинув голову. За столом витязей коротко рассмеялись. - Мальчика зовут Слава.
- Меня не интересует, как зовут мальчика, меня интересует его имя, фамилия и отчество, - уточнил я. - Он не немой?
- Н-нет... - Марк Захарович растерялся. - Славик...
- Вячеслав Игоревич Аристов, - тихо, но отчётливо сказал мальчишка, на секунду подняв глаза.
Я вписал данные, потом - даты рождения (Ройтмановичу оказалось тридцать восемь, мальчишке, как я и предполагал - двенадцать. И они точно не бедствовали особо. Среди последнего потока беженцев сорокалетние мужчины походили на стариков, двенадцатилетние дети тянули на больных дистрофией тридцатилетних карликов...)
- Ваша профессия, - кивнул я Ройтмановичу. Он опять принял позу собственного бюста:
- Я скрипач. Лауреат...
- Во мудак, - отчётливо сказали за столиком. Я покосился туда. Если эти двое сейчас сорвутся на скрипача - мне их не отогнать. Но витязи смотрели с живым интересом, как спектакль.
- Я спросил о профессии, - прервал я начавшееся было перечисление титулов.
- Но... э... скрипач - это и есть...
- Ясно, профессии у вас нет, - кивнул я.
Само по себе это было неудивительно. Я не беру ту массу менеджеров, брокеров и хакеров, которая заполонила Россию перед войной. Но ведь и у нас был депутат Государственной Думы, который считал, что "депутат" - это профессия, пытался организовать "представительный орган" и требовал, чтобы мы спасли его семью. Какого хрена он не пытался спасти её сам - я так и не понял, а объяснений получить не удалось, так как в порядке межфракционной борьбы надоевшего всем придурка повесили, а потом переработали на фосфаты. Пытавшийся выкаблучиваться "известный модельер" оказался намного более приятным человеком и, слегка войдя в контакт с реальностью, стал просто незаменим на поприще нашей хиленькой текстильной промышленности. Ну а забрёдший к нам с десятком спасённых им детишек и чудом оправившийся от лучёвки капитан-американец Сандерс вообще был отличным парнем и, когда он погиб в бою с бандой месяц назад, его оплакивал весь город.
- Но я лауреат... - снова начал скрипач. Я поднял руку:
- Это меня не интересует. Кем приходится вам мальчик?
- Он мой лучший ученик... мы из Смоленска...
Я поглядел несколько мягче. Неужели спас мальчишку? Что ж, было и такое. Были родители, которые съедали своих детей (и наоборот). А были совершенно посторонние люди, отдававшие здоровье, силы, жизнь - чтобы выжили чужие дети. Я навидался и того и того. И давно перестал рассуждать о "роде человеческом", предпочитая говорить о конкретных его представителях в каждом случае.
Ройтманович продолжал:
- Мы были на концерте, когда началось ЭТО... и спрятались в подвале супермаркета... Рядом с концертным залом... Это было ужасно!!! Мы оттуда не выходили, пока... - он замялся.
