Владимир Дрыжак - Кесарево сечение
– Я бы, наверное, сошла с ума! – воскликнула Валентина.
Олег Олегович поморщился, прикрыл глаза и потер веки.
– Не знаю… Фокус в том, что в той ситуации нельзя было даже определить, сошли мы с ума, или еще нет… Все это – болтовня! Ты, Валентина, не лезь со своими эмоциями – мешаешь… Глеб, тебе понятна диспозиция?
– Пожалуй, – сказал я.
– Ну так вот, мы с Васей решили экономить кислород, поэтому давление в отсеке не поддерживали и спать решили посменно. Четыре часа он, четыре я, а в промежутке два часа разговоров, чтобы, по меткому выражению Валентины, не сойти с ума, и все опять по кругу. Дело, как вы понимаете, для нас было новое и непривычное. И примерно на пятые сутки я в свое дежурство закимарил. Очнулся, чувствую – задыхаюсь. И решил, что Спиридонов у меня перекрыл кислород в автономной системе. А кто еще мог? И понятно зачем – одному можно дольше протянуть! Я озверел, кинулся к нему и стал душить. Мне повезло. Окажись на его месте любой другой – я бы его удавил. А тут вышла осечка. Он очухался и чуть со сна мне все кости не переломал. Я потерял сознание, а он, вообразите, начал меня откачивать, приволок аварийный баллон, провентилировал скафандр чистым кислородом, а когда я очнулся и распустил сопли, утешил и даже приголубил. Сказал, что так бывает сплошь и рядом в аналогичных ситуациях, что это пустяки, что нам обоим было полезно размяться, но если я и дальше буду ныть, то он перекроет мне кислород фактически, окончательно и бесповоротно. Так вот, именно это выражение и привел мой гость в качестве шутки. Буквально: "помните обстоятельства, при которых вам было обещано перекрыть кислород фактически, окончательно и бесповоротно?" Согласись, Глеб, фраза не типовая. Я убежден, что Спиридонов не мог об этом эпизоде рассказать кому попало. Не мог, и все тут!
– Да, вряд ли, – согласился я. – Но даже если бы и рассказал, не стал бы выпячивать свое остроумие.
– Никаких "даже", – перебил Шатилов безапелляционно. – Не мог. И если таки рассказал – значит… Значит так было нужно.
– Я понимаю, – пробормотал я.
– Да нет, ты, я вижу, не очень хорошо понимаешь. Для того, чтобы это понять, надо хотя бы раз побывать в аналогичной ситуации. А ситуация была такова, что надежды у нас не было никакой. Была видимость надежды, связанная с этим аварийным радиобуем. А буй этот, как выяснилось впоследствии, не сработал. И нашли нас потому, что к концу второй недели Спиридонов проделал одну штуку. Но это было потом, и для этого нужно было сохранить человеческий облик, иначе думать было бы невозможно, а без этого и придумать ничего нельзя. Так вот, Спиридонов все эти две недели непрерывно думал, а попутно еще и корректировал мое психологическое состояние. Если ты полагаешь, что он способен был впоследствии кому-то рассказывать об этом психологическом состоянии – ты просто дурак!
– Деду-уля! – произнесла Валентина ангельским голосом. – Не зарывайся.
– Валентина! – сказал я. – Не суйся! Олег Олегович, постарайтесь понять, что я пытаюсь выудить из вас факты. То, что вы рассказали, убеждает. Но не доказывает. А я занимаюсь сбором доказательств.
Шатилов посмотрел на меня с интересом.
– Молодец! – сказал он. – Не зря Петя мне тебя рекламировал. Грамотно! Тогда я тебе еще кое-что расскажу. Так вот, на четвертые сутки у Василия в скафандре его высшей защиты вышла из строя система утилизации отходов организма. Понятно, о чем я говорю?
– Вполне, – я кивнул.
– А тебе, Валентина?
– Не очень.
– Это потому, что у тебя гуманитарное образование, и притом, незаконченное. И, как я понял из доклада матери, заканчивать ты его не собираешься.
– Ну, почему же – собираюсь, – Валентина поджала губы.
– Это радует. С другой стороны, когда родишь, сразу поймешь, что такое отходы человеческого организма. Так вот, Спиридонову пеленки менять было некому. Он хотя и сократил потребление пищи до минимума, но оставшуюся часть недели, тем не менее, плавал в собственных отходах, то есть, популярно выражаясь, в дерьме. А мне он ничего не сказал. И только когда нас нашли и переправляли на орбитальный комплекс, но еще не распаковали, раскрыл тайну. Вообрази: в иллюминаторах сияют звезды, Марс во всей красе, а Вася снял колпак и говорит: "Слушай, Олег, ты запах чувствуешь?". "Нет, – говорю, – а что?". "А то, – говорит, – что сил моих больше нет. Мне теперь присвоят звание Почетный Засранец Марса. Если бы ты своими фортелями меня не отвлекал, я бы не выдержал, снял скафандр и в чем мать родила выскочил бы из драккара. Не могу выразить, как я тебе благодарен!" Тут только до меня дошло, что к чему, и какое я сам дерьмо! Похоже, что я покраснел, а Вася похлопал меня по плечу, подмигнул и сказал еще одну фразу из тех, которые текстуально воспроизвел мой странный гость. А именно. Он сказал: "Зря они думают, что Марс можно освоить без нужников и дезодорантов". Ну как, убедительно?
– Весьма, – подтвердил я. – Тем более, что сам факт должен быть где-то оформлен документально.
– А? – Шатилов изумленно на меня уставился. – Какой факт?
– Ведь, наверняка составлялся протокол, было медицинское освидетельствование, где-то лежит акт технической экспертизы по факту выхода из строя систем скафандра.
– Верно, верно.., – он выпятил нижнюю губу. – А, Валентина?! Умеем готовить кадры! И как ты с ним собираешься жить? Он ведь всех твоих любовников будет вычислять сразу.
Валентина уничтожила деда взглядом, и немедленно затем ослепительно улыбнулась мне. Я кивнул, дескать любовники – это пустяки, вычислять будем всех поклонников в радиусе километра. Она взглядом дала мне понять, что для ее масштабов километр – это не радиус, и мы решили дискуссию пока отложить.
– Кстати, а о каких собственно фортелях шла речь? – поинтересовался я.
– Да.., – Шатилов смутился и задумчиво уставился в пол. – Разные, в общем, были элементы поведения. Особенно вторая неделя у меня не задалась с самого начала. Я ведь мужик деятельный, и все время порывался что-то предпринять. То, понимаешь, захотел устроить показательный взрыв, чтобы хоть наши трупы обнаружили, потом предложил копать тоннель наверх, хотя это было совершенно бессмысленно, поскольку среда снаружи была для этого непригодна. Да и вообще не очень понятно было, где верх, а где низ. Потом.., да я много чего предлагал, но главное, все что я предлагал, я хотел привести в исполнение. А Спиридонов меня осаживал и предлагал все тщательно обдумать. Мы садились, думали и приходили к выводу, что делать это бессмысленно. Я, разумеется бесился, а Вася меня отвлекал.
– Каким образом.
– Ну, по разному. Заставлял, например, играть в шахматы вслепую, при этом мухлевал, и мы по часу спорили, где стоит какая-нибудь черная ладья. Потом-то я понял – он тянул время. Он понимал, что там, наверху, будет какой-то период неразберихи, пока они подготовят технику, вычислят примерно квадрат приземления, подготовят спасательную операцию… А идея, которая нас спасла, пришла ему в голову уже на четвертые сутки. Но реализовали мы ее на восьмые, а нашли нас на двенадцатые. У нас еще оставалось в запасе двое суток по кислороду.
– И в чем состояла идея?
– Был один целый скафандр – первого пилота. Пилот был мертв, и скафандр ему уже не был нужен. Спиридонов предположил, что если его вытолкнуть наружу, поднадуть и поднагреть изнутри, скафандр в этой среде начнет всплывать, а если спустя какое-то время по таймеру выпускать сигнальные ракеты – оные имелись в комплекте скафандра – ракеты эти если и не полетят, то хотя бы начнут шипеть и создадут облако пара, которое могут заметить. Кроме того, в скафандре имелся пеленг-источник, а это тоже шанс. Под занавес все это можно было подорвать, закоротив батарею электропитания. Но надо было дождаться окончания марсианской приполярной бури, в которую мы попали при высадке, иначе никто бы ничего не заметил. А длительность этих бурь в среднем – шесть, семь земных суток. Вот он и тянул резину. Когда через двое суток после того, как мы все это проделали, ничего не случилось, я решил, что все – хана, и поделился этой мыслью со Спиридоновым. Он согласился, что пожалуй. Но выводы мы с ним сделали разные. Я заявил что, все это мне надоело, и что с жизнью надо расставаться, находясь в трезвом уме и рассудке, а не ждать, пока глаза полезут из орбит от удушья. На это Вася мне достаточно меланхолично ответил, что мы и без того практически покойники со всеми атрибутами в виде персонального склепа – зачем же суетиться. И добавил проникновенно: "Не следует без крайней необходимости переводить количество глупости в ее качество, поскольку обратная процедура философски несостоятельна". Пока я в течение двух суток переваривал эту мысль, нас нашли.
– Ценная мысль, – заметил я.
– Да, – согласился Шатилов, – тем более, что именно ее в точности и воспроизвел незнакомец под занавес нашей встречи, и именно она меня доконала. Обрати внимание, что этот тип достал меня чисто лингвистическими средствами, не вдаваясь в подробности. Собственно, я даже не могу утверждать, что ему были известны те детали, о которых я рассказывал. Но вот эти фразы он воспроизвел текстуально и в нужной последовательности.
