Ольга Белоусова - Перекресток волков

— Идите ужинать, — донесся до нас веселый голос мамы.

— Пойдем, — сказала Алина. Протянув сквозь прутья перегородки руку, она погладила мою дочь по беловолосой головке. — Спокойной ночи, Ноэль!

И вышла из комнаты.

Я облегченно вздохнул и направился следом.

Мы поужинали. Вообще-то я не был голоден, но не хотелось обижать маму. Появившийся из темноты ночи, весь какой-то взъерошенный и растрепанный Эд рассказывал за столом последние поселковые новости, откровенно разглядывал Нору и улыбался. Только в мою сторону он все так же не смотрел. Болтая о пустяках, я думал о том, что должен, должен сказать им то, ради чего вернулся к волкам. Но я так ничего и не сказал. Ночь была слишком теплой, слишком чудесной, чтобы портить ее моей чудовищной правдой. В конце концов я предложил всем разойтись по кроваткам. Алина, на удивление молчаливая, недовольно насупила брови, но спорить не стала. Эд только кивнул — он тоже понимал, что Кате и Норе лучше остаться вдвоем.

— Спокойной ночи, мама, — я поцеловал ее в щеку, на мгновение ощутив тепло и знакомый с детства запах. — Я уйду завтра рано утром… Ненадолго, — заверил я, поймав ее встревожено-расстроенный взгляд. — Не потеряйте меня. Спокойной ночи, Нора.

— Спокойной ночи, — ответили они одновременно и тихонько засмеялись.

В нашей комнате было темно. Эд стоял у окна, спиной ко мне.

— Есть нечто, Ной, чего нельзя изменить, — сказал он.

Я плотно прикрыл дверь и ничего не ответил. Не изменить, это точно.

Эд медленно обернулся. Он был очень похож на Тома. Так похож, как никогда раньше. Сердце неприятно заныло. На одно мгновение мне захотелось стать самым обыкновенным волком. Только на мгновение. Отголоски прошлого… Я был тем, кем я был, и мне это нравилось, черт возьми.

— Мой отец погиб из-за тебя, Ной, — прошептал Эд. В его голосе слышались тоска и обида. — И дело ведь не только в Клыке, да? Я читал его письмо, я знаю…

Он не знал того, чего не было в дневнике Тома. Не знал, что я…

— Том был и моим отцом тоже, — сказал я, стараясь не обидеть его еще больше.

— Не был!

— Я не знал этого, ты помнишь?

Эд сжал кулаки.

— Но он знал! И все равно любил тебя! И умер из-за тебя!

— Не поздновато ли для глупой детской ревности, Эдди?!

— Какая, к дьяволу, ревность?! — Эд ударил кулаком по стене. — Я просто хочу понять, что есть в тебе такого, ради чего согласился умереть мой отец!? Кроме того, конечно, что ты — сын Белого Волка?

Я начинал ненавидеть Ами. Одним махом он умудрился испортить жизнь целой семье.

— Ты ошибаешься, Эд, — сказал я, стараясь оставаться спокойным.

— Ошибаюсь? — переспросил Эд.

— Белый Волк мне не отец.

— Да? — с сарказмом произнес он. — Ты отказываешься от папочки-бога? С чего вдруг?

Внезапно начала болеть голова. Я потер виски и предупредил:

— Ты не понимаешь, о чем говоришь сейчас.

— Ной, ты великолепен! — Он уже не скрывал издевки. — Ты действительно считаешь меня полным идиотом?

— Не передергивай, — устало попросил я.

Эд шагнул к кровати, легко задев меня плечом.

— Я любил его, Эд!

— Наверное, — согласился он равнодушно. Лучше бы он продолжал злиться, потому что на свете нет ничего страшнее равнодушия. — Наверное, любил, только какая теперь-то разница? То, что произошло, уже не изменить. Ни временем, ни своими желаниями.

Я посмотрел в окно. Там, на деревенской площади горел большой костер. Звонили колокола, умирая снова и снова…

Жизнь не изменить, это точно.

— И мы — не братья, — добавил Эд. Я был готов принять этот удар, хотя, конечно, и не хотел его. Но я выдержал еще одну потерю в своей долгой, бесконечной жизни. Я привык к потерям…

— Но мы можем хотя бы не быть врагами, — сказал я, ни на что не надеясь и ничего не ожидая. В сущности, мне ведь должно было быть все равно, кем я останусь в памяти этого парня… Но почему-то вот не было… Сейчас, как и пять лет назад, равнодушие все еще оставалось недоступной для меня тайной…

— Мы не враги, — заверил Эд. — Я просто зол.

Какое-то время в комнате стояла тишина. Потом Эд задал вопрос. Я знал, что он обязательно спросит об этом.

— Тот… человек… Артур Чернышев… Он — отец твоего друга?

— Да.

— Ты ведь не убил его? Нет, ты бы не смог… Я помню, как мать Антона бросала в тебя камни на Совете… Ты даже не уворачивался…

Мне стало холодно.

— Она помешалась от горя. По-твоему, я должен был ответить ей?

— Нет, — он энергично мотнул головой, — но я ведь говорю не об этом, Ной…

— Знаю.

— Понимаешь, мне исполнилось шестнадцать…

— Понимаю.

— Я бы хотел… Я не трону твоего друга. Только…

Я, даже не видя, знал, как заблестели от жажды крови его глаза, желтые глаза сына Тома. Я не мог позволить ему жить местью. Кроме всего прочего, у Эда уже просто не было на это времени.

— Нет, — отрезал я.

— Ты не можешь мне запретить.

— Да? — насмешливо спросил я. — Тогда почему ты спрашиваешь у меня разрешения? А? Иди и убивай, я-то здесь при чем?

Эд развернулся ко мне, схватил за плечо, прошипел в лицо:

— Не дразни меня, сын Первого Волка!

Сил объяснять бывшему брату свою родословную у меня уже не было. Я осторожно высвободился из его хватки и сказал:

— Артур Чернышев ослеп.

— Ослеп?

Эд понял не сразу.

— Ослеп? Ты? Это ты?! Ян говорил что-то такое, но я не поверил…

— Я.

— Ты отомстил, Ной. Не думал, что ты способен на подобное.

В его голосе не было ни благодарности, ни досады. Только сухая констатация факта.

— Да, я отомстил, — согласился я тихо. Внутри себя я ощущал пустоту и какую-то тяжесть, но Эд, конечно, не видел и не понимал этого.

— Скажи еще, Ной…

— Что?

— Ты действительно считаешь, что люди все разные?

Флакончик духов в комнате Киса… Женщина с булкой хлеба… Бэмби… Сторож на кладбище… Парень, продающий наркотики… Кроха, эти наркотики потребляющий… Костер, на котором умер Том Вулф… Марат, наливающий суп мне в тарелку… Тысячи лиц, которых я не знаю, не помню, не хочу помнить…

— Я так считаю.

— Почему? Я имею в виду, почему ты изменил свое мнение?

Тысячи лиц… Я должен объяснить это Эду…

— Я жил с ними, среди них, по их законам. Там, в городе, я понял одну простую вещь… Люди — как волки. Есть нечто, в чем мы очень похожи…

— В чем?

— Нам одинаково свойственно совершать ошибки.

Он хмыкнул.

— Наверное, ты прав.

— Я прав.

— Эд простил меня. Но братьями мы больше не были.

Я проснулся оттого, что мне страшно хотелось пить. Немного полежал без движения, но жажда не проходила. Тогда я тихонько, чтобы не разбудить Эда, встал и вышел в коридор.

Приоткрытая дверь на кухню пропускала слабый лучик света. Катя всегда любила неровный свет свечей, и Нора, совершенно неосознанно, переняла эту привычку. Они говорили тихо, не потому, что боялись кого-то разбудить… просто шепот сглаживал окутавшую их обеих боль.

— Как жаль, что Том тебя не увидел…

Я невольно прислушался.

— Нет, увидел.

— Что?

— Увидел. Отец нашел меня в городе. Уж не знаю, как, но нашел. Мы провели вместе один день. Говорили, говорили, говорили обо всем… Я знаю его, быть может, даже лучше, чем Ной. Потом его арестовали. Не надо, не плачь, мама… Ему не было больно, он умер раньше, чем загорелся хворост.

— Что?

— Ами убил его. Он сделал это для Ноя, я знаю…

Пить расхотелось. Я вернулся в комнату. В детстве меня учили, что подслушивать чужие разговоры нехорошо.

Конец. Боги

И перед рыцарем бесстрашнымЛес преклонился,Признавая в нем короля…

Они все еще разговаривали, когда я проснулся во второй раз. Утро только-только начиналось, и в окно настойчиво, словно подгоняя время, стучались страдающие бессонницей солнечные лучи. Эдди посапывал, свернувшись комочком на кровати. Я поправил его одеяло, быстро оделся и через окно выскользнул на улицу. Мне нужно было побыть одному…

— Утро доброе, — задумчиво сказал Эдвард, склоняясь к ручью напротив меня. — Не спится?

— Уф!.. Эдвард! Ты меня напугал!

— Да ты что? — удивился волк. — Бог мой, с каких это пор тебя можно вот так запросто напугать?

— Расслабился я что-то… — признался я, жадно глотая холодную воду. — А тебе-то чего не спится?

— Волки возвращаются, — недовольно буркнул Эдвард, умываясь. — Говорят, их Лес зовет…

— Да?

— Да… Третий день по всему поселку только и слышно «здрастье», «давно не виделись», «какими судьбами»… Причем возвращаются даже те, кто в свое время нас с Томом просто послал ко всем чертям. А сейчас — сами идут… К чему бы это, а, Ной?