Анастасия Монастырская - Теща Дракулы
В Трансильванию Ебата подался, скорее, из чистого любопытства, чем по делу: во время учебы много слышал про летучих вампиров. Стоило студиусам напиться пенистого пива, как начинали сказывать одну страшилку за другой. И глаза-то у вампира красные, и зубы острые, и крылья перепончатые. Камнем падает с неба, впиваясь в шею когтями. Про то, как выглядела потом та шея, думать не хотелось. Зато страсть как хотелось на живого оборотня посмотреть. А если получится, то и зарисовать.
Но до княжества трансильванского Ебата так и не доехал: заплутал в валашском лесу. Конь, измученный бешеной скачкой, пал. Пришлось прирезать, глядя во влажные умоляющие глаза. Почему-то коня было жальче, чем себя.
Ночь обступила со всех сторон, и остался Ебата один на один со своими страхами. Кое-как развел костер, достал остатки вяленого мяса и черствую горбушку хлеба. Тут-то оборотень и явился. Был он крупным, заросшим, обернутым в волчью шкуру. От шкуры пахло железом и подсохшей кровью.
— Вечер добрый, позволь у костра твоего погреться.
Позволил. Куда деваться? Протянул полоску мяса, стараясь не выдать охватившую дрожь. Незваный гость взял, поблагодарил, молча прожевал. Потом протянул флягу крепкого вина.
Ебата сделал глоток и посмотрел в небо. Вокруг набухшей луны кружились нетопыри и вороны.
— Полнолуние скоро, — пояснил оборотень. — Нечисть силу набирает. Ты завтра по лесу не ходи, мил человек, в городе схоронись. В полнолуние в лесу делать нечего.
— А ты?
— Я привычный. С малолетства места эти знаю, все тропки избеганы, исхожены и вытоптаны. Если чужак пойдет, то пропадет зазря. Нечисть чужаков не любит.
Этого мог бы и не говорить. Ебата сам понимал, в какой переплет угодил, теперь и не выберешься. Помешал угля в костре, подкинул хвороста, и тот занялся с новой силой.
— Откуда путь держись?
— Из Праги.
— Студент, значит.
— Бывший, — Ебате не нравился внезапный допрос, но молчать в ответ не решался — боясь, что оборотень сочтет его невежливым.
— Чему обучен?
— Чтению, письму, латыни. Знахарское дело немного знаю. Языки легко даются.
— А на службу пойдешь? — спросил оборотень, сверкнув темным маслянистым глазом. Длинная черная борода зашевелилась. Показалось ли, что под ней гадюка пряталась? Показалось.
«Все, что происходит, это игра воображения, — сказал он себе. — Не стоит обращать внимания. Скоро рассвет, и он исчезнет. Если буду вести себя правильно, никто меня не тронет».
Оборотень не шевелился, внимательно рассматривая Ебату:
— На службу пойдешь? — повторил он свой вопрос.
— Смотря к кому, — осторожно ответил Ебата, на всякий случай, отодвигаясь на безопасное расстояние. — К Дьяволу не пойду. Имей в виду, что у меня на шее серебряный крест, и живым я тебе не дамся.
Оборотень недоуменно сдвинул темные брови и вдруг расхохотался.
— Ты меня никак за жителя лесного принял? Думаешь, я гуля какой или упырь голодный?
— А разве нет? — Ебата отполз еще на несколько шагов. Однако покидать спасительный круг костра он не решился. — Добрый человек ни за какие коврижки не решится надеть волчью шкуру.
— Почему?
— Сам знаешь, кто их носит.
— И кто же? — оборотень явно забавлялся.
— Тот, кто хочет стать оборотнем, — шепотом ответил Ебата. — Об этом все говорят. Где ты ее взял?
— Какая разница — есть и есть. В ней тепло. Кто бы мог подумать, что ты, ученый человек, веришь в вампиров?
— Но ты же сам говорил про нечисть…
— Я в университетах не учился, — насмешливо ответил ночной собеседник. — Но в отличие от тебя знаю, что от волчьей шкуры нечистью вряд ли станешь, хотя многие действительно в это верят. Вчера в таверне слышал, как рассказывали про трансильванского купца, купившего на ярмарке волчью и медвежью шкуры. Привез их купец домой, расстелил на полу. Любуется, оглаживая мех. А ночью, как раз полнолуние было, ожили шкуры и ну за ним бегать: то волк вперед вырвется, то медведь. Так и гоняли до самого утра, пока купец тот дух не испустил.
— А шкуры? — заинтересовался Ебата.
— Шкуры опять продали. Кому — не ведомо.
Ебата посмотрел на серую накидку и поежился.
— Светает, — сказал мнимый оборотень и поднялся. — Костер вон совсем догорел. Если надумаешь насчет службы, иди в замок князя Дракулы. Ему писарь нужен.
— А кого спросить? — пискнул Ебата.
— Меня и спросишь, — Раздалось из-за кустов. — Князя Дракулу.
Это была первая их встреча. И при свете дня князь оказался не таким страшным, как казался. Не было в нем и ничего демонического — человек как человек, разве что вспыльчивый и жесткий. Платил всегда исправно, кормил и поил вволю, а то, что плетей давал изредка, так это ничего — если вдуматься, то мог бы убить. Со временем Ебата понял, что князю импонируют насмешливость и бойкость. Вот и позволял себе иногда пофамильярничать… И только одного вопроса так и не решился задать: что делал валашский князь в лесу той ночью?
А любопытство зудело…
* * *Дракула наконец открыл глаза, лениво подкрутил ус. Священник и писарь боялись пошевелиться: первый смотрел на господаря с робкой надеждой и верой в чудо, второй — с мудрым пониманием. Кто-то, а Ебата прекрасно знал, что последует дальше.
— Казнить животное!
Грек визжал свиньей, когда два дюжих мужика волокли его в княжеский сад смерти — любимое место для кровавых забав. Там уже палач привычно остругивал осиновый кол. Специально делал потоньше, чтоб жертва помучилась.
— Пощади! Богом прошу! — кричал отец Гектор.
Но где найти уши, чтобы его услышали, или глаза, чтобы увидели?! Влад равнодушно уставился в безоблачное синее небо, словно чего-то ждал. Бог молчал, и Цепеш дал знак продолжать казнь.
— Нет! — бился Гектор, пока с него срывали одежды. Но как только поднесли к колу, обмяк куклой тряпичной, предварительно обмочившись. В беспамятстве и насадили, словно барана на вертел. Клирику повезло — умер быстро, не приходя в сознание. Дракула поморщился: никакой радости от казни. И что за день?!
— Теперь второго посмотрим.
Отец Мититей встретил Дракулу спокойно, словно загодя примирился со своей участью. Небольшой бочонок рядом с ним был пуст. Значит, времени зря не терял. Почему-то это понравилось Владу.
Князь не стал ходить вокруг да около, спросил прямо:
— Скажи, отец, что говорит обо мне народ?
Мититей задумался, но, собравшись с духом, все же высказал затаенное:
— Что же ему говорить, великий государь? До недавнего времени простой люд совсем не роптал. А вот теперь стал тебя проклинать на всех дорогах, жалуясь, что ты снова взимаешь с него повинности, которые на них наложили княжившие до твоего величества. Все чаще не тебя, а твоего родителя вспоминают добрым словом: мол, далеко откатилось яблочко от той яблоньки.
— Такова суть человека, — парировал Дракула, почувствовавший интерес к беседе. — Люди всегда верят, что новый правитель окажется лучше, потому охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого. И нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность того, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые.
— Складно говоришь, — заметил отец Мититей. — Но если сам про то знаешь, зачем меня спрашиваешь?
— Ты лицо духовное, к Богу приближенное, в твоих устах мудрость святая, — потупился Дракула. — Вот про ту истину и знать хочу.
— А когда узнаешь, казнишь?
Ай, молодца! — невольно восхитился князь. — Выпил чарку, и не одну, для храбрости, теперь не боится. Другим и ковша не хватает, чтоб страх унять.
— А ты, стало быть, казни боишься?
Отец Мититей опасливо взглянул в сторону сада пыток. Смерти и правда боялся. Но еще больше страшился, что придется выбирать: сказывали, что если человек князю нравился, то Дракула мог предложить смерть на выбор: кол, четвертование, освежевание или сожжение. Но все живьем. При всем богатстве предложенных вариантов, отец Мититей никак не мог решиться, в пользу какой казни сделать свой выбор. А спросить некого — тот, кто мог дать дельный совет, уже отсутствовал на белом свете.
— Казни, твое величество, я не очень боюсь. Все через смерть пройдем. Другое дело, чтоб Господь принял меня как должно.
Дракула сразу заскучал.
— Погоди к боженьке торопиться, еще успеешь. Ему есть, с кем сейчас поговорить. Вперед тебя посланца отправил. Ты вот, что мне скажи: отпустишь ли мой грех? Я только что убил человека.
— Не отпущу, твое величество, уж не серчай, — зажмурившись, ответил Мититей.
