Владимир Данихнов - Чужое
– Знаешь, я так хотела, чтобы ты пришел к нам на вечеринку вчера! – щебетала Сонечка, и от ее голоса еще тревожнее становилось на душе у Шилова, и он захотел рассказать все как на духу о старике и Духе, но знал, что нельзя, и поэтому молчал. – Ты разве не слышал? Я пела так грустно и печально, что растрогался даже этот сухарь Проненко, а уж ты, думаю, и подавно растрогался бы. Я ждала, что ты откроешь дверь, замрешь на пороге нерешительно, но ты не открыл и не замер. Мне стало очень обидно, и я напилась. – Она хихикнула. – Я всю ночь не спала и пила на брудершафт с Семенычем, но не целовалась с ним, не думай, да он и не настаивал. Как он может не спать каждую ночь, не представляю. Я вот не спала, и вроде хорошо себя чувствую, но иногда начинает клонить в сон, безудержно хочется спать, кажется, упаду на землю и буду лежать, грустная и мертвая, и никогда не встану. Я глупости говорю?
– Нет, – лаконично ответил Шилов, и Сонечка почувствовала, что не так что-то с ним и замолчала. Рука ее, стискивающая локоть Шилова, напряглась. Шагов через сто Сонечка отняла руку. Они шли все также рядом, но теперь молча, руки оба засунули в карманы и глядели только прямо перед собой. Шилову было совестно из-за того, что он не может сказать Сонечке правду, а Соня злилась на Шилова и, так как страшнее наказания придумать не могла, мечтала, чтобы он споткнулся, упал и содрал колени до крови.
Совершенно случайно они свернули на посыпанную песком тропинку, петлявшую между домами. Продирались сквозь заросли сирени, сцарапывая кожу на локтях, но помогать друг другу не спешили. Перелезли через заросшую амброзией и лебедой скособочившуюся изгородь и оказались на плоской как блин вершине холма, что высится к востоку от леса и северу от города. Остановились, потому что не могли не залюбоваться пронзительно-синим небом, невесомыми облаками, желтым солнцем, которое подмигивало им сквозь перистую муть, птицами, оранжевыми и зелеными, которые взмахивали крылышками в вышине и весело щебетали. Шилов подумал, что в такой замечательный день птицы не могут кричать о печальном, что в такой день они поют только радостное, прославляя Бога и каждую Божью тварь.
Свежий ветер дул с речки, ласкал лица. Шилов украдкой скосил взгляд и увидел, что Сонечка тоже скосила взгляд и смотрит на него. Они улыбнулись друг другу, вмиг забыв об обидах, схватились за руки и пошли навстречу ветру.
Ни с того ни с сего земля под ногами зашаталась. Казалось, поколебалось само небо, а облака резко сдернуло с мест. Они едва удержались на ногах. Сонечка крепче вцепилась в руку Шилова. Он кивнул на лес и сказал:
– Кажется, оттуда землю начинает трясти.
– Пойдем, посмотрим?
– Пойдем, – сказал Шилов, и они пошли к лесу. Земля иногда вздрагивала и уходила из-под ног, но уже не так часто и неожиданно.
Они спустились с холма и остановились, покоренные красотой вековечного леса, темного и грозного, заросшего широкими дубами, что, переплетясь кронами, создавали в лесу серый сумрак. От леса веяло древней мощью, и Шилов подумал, что за все время, пока здесь живет, он ни разу не заходил в лес, а ведь можно было бы. Грибов, к примеру, насобирать. Ведь это здорово, подумал он, грибы собирать.
– Ты собирала когда-нибудь грибы? – спросил Шилов у Сонечки, но она рассеянно покачала головой: «Не увлекалась грибособиранием, идиотское занятие». Лес, наверное, вызывал у нее иные ассоциации, и совсем другое думала она, глядя в глубины вековечного сумрака.
У кромки леса они заметили Духа. Шилов вздрогнул, потому что вспомнил минувшую ночь, а Сонечка дернулась, потому что, как и все городские, побаивалась Духа и не доверяла ему.
Дух копался в земле: рыхлил ее лопатой, поддевал вместе с травой целые пласты и откидывал в сторону. Иногда он натыкался на куски чего-то металлического, вытягивал их из земли, складывал в кучу подобных штуковин. Когда начинала дрожать земля, Дух втыкал лопату глубоко в чернозем и держался за нее, вцепившись в черенок изо всех сил. Земля где-нибудь рядом с ним вздувалась, превращалась будто бы в гнойный прыщ и вскоре взрывалась комьями перегноя и ошметками травы, а из того места, где лопнул «прыщ», выглядывала очередная железяка. Дух, как только прекращались толчки, подбегал к вскрывшемуся гнойнику, поддевал странный артефакт лопатой, хватал его и кидал в кучу. Груда образовалась немалая. Неподалеку Шилов увидел удобную деревянную тележку с двумя длинными ручками и достаточно глубоким кузовом и крикнул Духу:
– А чего ты сразу в тележку не складываешь?
Дух не ответил. Он стоял на месте и напряженно прислушивался к чему-то. Наконец, вздохнул свободно, вынул из-за пазухи пачку папирос, спички и прикурил. На Духе была все та же грязная тельняшка, те же кирзачи, то же галифе и та же шинель, только на голове теперь плотно сидела зеленая фуражка с черным околышем. Дух расположился прямо на земле и курил, сидя по-турецки. Он щурил глаза на солнце, из-под фуражки выкатывались и срывались на землю капельки пота.
– Вам не жарко? – скованно спросила Сонечка, но Дух не ответил, только крепче затянулся и стал стягивать кирзачи. Когда показались краешки портянок, Шилов отступил на шаг и утащил за собой Сонечку. Он успел познакомиться с крепкой солдатской вонью духовских портянок и не имел желания снова их нюхать.
– Дух, здравствуйте, – тоже переходя на «вы», пробормотал Шилов. – Я хотел спросить, почему вы сразу в тележку не складываете… хм… как я понимаю, это оружие?
– Оружие, – степенно ответил Дух. В его голосе прорезалась аристократическая надменность и неведомая Шилову бездна. – Оно самое, автоматы и винтовки, в лучшем виде. Второй день уже землю в этом месте потряхивает, гнойники вскакивают, а я, господа, как видите, борюсь с ними изо всех своих скромных сил.
Дух затягивался и выпускал дым навстречу солнцу, произносил слова важно, с достоинством, травка рядом с ним шумела тоже, кажется, степенно, а облака плыли строем и на одинаковом расстоянии друг от друга.
Дух сказал:
– Что же касается вашего вопроса, господин Шилов, то ответ будет один: скука. Скука движет мною, господин Шилов. Медлительность времени в этих благословенных краях – вот, что хуже всего. Я мог бы складывать оружие прямо в тележку, но не делаю этого, чтобы появилась лишняя работа, которая займет лишнее время; время, которое в этих краях напоминает тягучий и невкусный кисель.
– В плохом киселе встречаются комки, – сказала Сонечка.
– Простите, гражданочка?
– Говорю, не люблю когда кисель с комками. Ну, там, знаете…
– Хм… – задумчиво протянул Дух, дивясь оригинальности Сонечкиной мысли.
Сонечка тронула кроссовкой взрыхленный холмик, ковырнула землю и спросила:
– Господин Дух, а откуда берется оружие?
– Оружие, как известно, берется из дымных черных чудовищ, которые зовутся заводами, и человек к его производству не имеет никакого отношения. К сведению, оружие производят угольные гномы, которых в простонародье кличут шахтерами. Шахтеры чаще занимаются некой разновидностью медитации, которая зовется забастовкой, но иногда роются в земле, как кроты, и добывают металлы, а их, металлы эти, переплавляют в огромных чанах и отправляют на заводы, которые, в свою очередь, отхаркивают готовые изделия. Иногда заводы промахиваются и отхаркивают изделия не туда, куда надо, и они, изделия то есть, проникают в землю. Земля этому, естественно, не рада. Она дрожит и старается избавиться от инородных тел. Процесс избавления вы как раз и наблюдали.
– Ну ладно тебе, Дух, ладно, хватит паясничать, – не выдержал Шилов, но Дух посмотрел на него с такой злостью, что Шилов вздрогнул. Ему показалось, будто Дух готов рассказать Сонечке о пускающем слюни молчальнике. Дух кивнул ему со значением, как бы говоря: да, могу и расскажу, если не заткнешься.
– Я готов простить вам это оскорбление, господин Шилов, даже это ваше «хватит паясничать, ни хера не смешно», – сказал Дух, вставая, стряхивая пепел с галифе и шинели. – Но при одном условии: вы не будете помогать мне собирать оружие и складывать его в тележку.
Шилов согласился и до седьмого пота сдерживался, стоя неподвижно поодаль и наблюдая, как Дух таскает изделия «гномов» к тачке. И даже Сонечку не пустил помочь. Дух посматривал на Шилова, приподняв левую бровь, и Шилов не мог понять, что с ним, с Духом, произошло, ведь вчера почти друзьями расстались, а тут такой коленкор!
– Господин Шилов, может, скажете, что-нибудь умное? – спросил Дух. – Я знаю, вы умеете. Процитируйте классиков.
– «Человек есть нечто, что должно превзойти», – пропыхтел Шилов, который таки не выдержал: кинулся на помощь и подтаскивал к тележке последний, тяжеленный гранатомет.
– Кто сказал?
– Всегда путаю, кто что сказал. Пусть будет Аристотель.
– Понятно, господин Шилов, понятно. Вы уже превзошли себя?
– Сейчас… – Шилов подумал о Сонечке, о ее глазах и губах. – Вот теперь, кажется, да.
