Кожа - Евгения Викторовна Некрасова
Хоуп в коже Домны объявила Новому хлебному капиталисту, что уезжает по своим семейным делам, оставляет службу, предлагает назначить себе замену и готова сама ее подыскать. Новый хлебный капиталист сказал, что полностью ей доверяет, как Хоуп в коже Домны и предполагала. Она уже нашла Новую учительницу-компанию через объявление в газете, немолодую британку, строгую, но старательную, с очень хорошей рекомендательной характеристикой. Хоуп в коже Домны написала ей, и ответное письмо той очень понравилось. Новая учительница-компания через полторы недели добралась до дома-каравая. Хоуп в коже Домны представила ей Дочь хлебного капиталиста, попросила ту саму на английском рассказать, что они уже изучили. И уже потом, наедине объяснила, что у ученицы могут появиться сложности с едой, сном, учебной концентрацией и памятью, но не из-за лени и вредности, а из-за постоянной ненужности. Новая учительница-компания сообщила, что понимает, и поблагодарила Хоуп в коже Домны за информацию.
Хоуп в коже Домны попросила у Нового хлебного капиталиста написать ей характеристику на английском или французском. Тот написал по-английски очень формальное рекомендательное письмо и сделал несколько ошибок. Хоуп в коже Домны собрала свою одежду, книги, книги с записями, некоторые журналы и деньги, которые скопила, служа в доме-каравае. Этого должно было хватить на дорогу домой и на большую часть для выкупа матери. Хоуп в коже Домны решила, что она обязательно придумает, как еще заработать, если денег не будет достаточно. По дороге к выходу из дома-каравая она нашла в коридоре моющую зеркало Клавдию и подарила ей соломенно-деревянно-тряпочную куклу из дома ее семьи. Та ничего не сказала, но куклу приняла. На пороге Хоуп в коже Домны обняла Дочь хлебного капиталиста, наклонила свое тело в сторону Нового хлебного капиталиста, который на удивление вышел ее провожать, в сторону Новой учительницы-компании и домашних работающих. Прощающиеся наклонили свои тела в ее сторону в ответ. Хоуп в коже Домны погрузилась в закрытую коробку на колесах и поехала. Рядом на сиденье лежал большой мешок. Хоуп в коже Домны развязала его. Ее руки согрел жар, а в ноздри забрался вкусный запах. В мешке лежали недавно испеченные булки с румяными боками.
* * *
Домна в коже Хоуп кричала и выла от боли. Не постоянно – время от времени. Словно боль прибегала и убегала. На самом деле она длилась всегда. Просто у Домны в коже Хоуп не осталось сил, чтобы кричать постоянно. Кудрявые волосы Хоуп на голове Домны в коже Хоуп были покрыты каплями жидкости. Домна в коже Хоуп лежала на огромной кровати с рельефными столбами по углам, которые держали тканую крышу. Над Домной в коже Хоуп сидели и стояли полуработающие или работающие женщины и худой лысый мужчина с закатанными рукавами и в фартуке. Они трогали ее, обтирали тряпками и разговаривали с ней по-русски. Комната, в которой они все находились, была вытянутым светлым пространством, очень хозяйским, с диванами в цветочных тканях, картинами с природой в рамках, портретами, в том числе Главного русского хозяина, с извивающимся рельефом по стенам, сосудами из фарфора, фигурами львов и младенцев в золоте. Закхекал и заныл новорожденный. Лысый Лечащий держал только что появившуюся девочку с кожей немного светлее кожи Хоуп в своих иссиня-бледных руках в рыжую крапинку. Потом Лечащий передал ребенка женщинам, проверил мать, которой была Домна в коже Хоуп, велел ей отдыхать и прошел из комнаты в широкий, тоже по-хозяйски богатый коридор, где поздравил по-французски отца – молодого неработающего с кожей темнее кожи Хоуп.
9. Благо
Я проснулась. Земля лежала плоская. Небо тоже. А я растянулась между ними, обозначая их границу. Они казались одного бледно-желтого цвета. На земле не проступало ни камня, ни трещины, ни травинки, ни корешка. Она выглядела как искусственное покрытие в спортзале. На небе не висело облаков, солнц, лун, туч, звезд, Черепа нигде не было. Я попыталась вспомнить, куда я шла, когда споткнулась о него. И не смогла. Поднялась на ноги, распрямилась и двинулась вперед, смешивая медленный бег и быстрый шаг. Тело отвыкло, я пыталась напомнить ему, что бежать – это нормально, даже хорошо. Появилась одышка, заболело в боку и под грудью. Я все равно бежала, хотела добраться до края этой плоскоты. Тело привыкло и смирилось. Небо и земля нисколько не менялись. Одышка осталась, но боль почти закончилась. На ходу я сплевывала выливающуюся изо рта слюну. Моя кожа выделяла пот не только под мышками, между ногами и на голове, а по всей своей долготе и широте. Одежда вымокла. Я чувствовала, что потеют даже мои локти. Но бежать становилось легче и легче, мне становилось лучше и лучше. Вдруг внешними углами глаз я стала замечать вытянутое красное пятно, движущееся вместе со мной. Оно появлялось то справа, то слева. Каждый раз, когда я поворачивала голову, чтобы рассмотреть его получше, оно исчезало. Из-за внимания к красному пятну я стала бежать медленнее и уставать от вращения головой. Поэтому я решила больше не отвлекаться на него и просто продолжила двигаться вперед. Одышка стихла, бежать стало совсем легко и хорошо. Небо и земля все еще не менялись ни формой, ни поверхностью, ни цветом. Но я знала, что они должны стать другими со временем, с долготой и широтой. Вдруг впереди шагах в двухстах от меня возникла темно-красная, немного блестящая, словно мокрая, фигура человеческой формы. Я плохо видела из-за залившегося в глаза пота, но точно понимала, что фигура стояла ровно на моем пути и смотрела на меня. А я на бегу засмотрелась на нее и споткнулась. Ударилась рукой и лбом. Перевернулась на спину.
– All good?
Рядом лежал Братец Череп и таращился на меня глазницами. Это о него я снова споткнулась. Приподнялась и огляделась. Красной фигуры
