Кожа - Евгения Викторовна Некрасова
За два дня до охоты в комнату Хоуп в коже Домны утром пробралась очень негромко плачущая Дочь хлебного капиталиста. Она показала учительнице-компании свое нижнее белье. Хоуп в коже Домны успокоила ее, рассказала, что это такое, для чего это нужно, и показала ей, как нужно обращаться со специальным поясом со свернутыми тряпками. Дочь хлебного капиталиста попросила Хоуп в коже Домны не рассказывать Хлебному капиталисту и Пестрому вихрю про это, потому что она никогда-никогда не хочет рожать наследника, потому что ее мать умерла, пытаясь родить наследника. Хоуп в коже Домны пообещала и впервые обняла Дочь хлебного капиталиста.
В день перед охотой в доме-каравае сделалось совсем плотно и суетно. Через библиотеку ходили люди и медведи. Хоуп в коже Домны отменила вечернее занятие, и они с Дочерью хлебного капиталиста разошлись по своим комнатам. Хоуп в коже Домны читала, добралась до воскрешения мертвых работающих, это было интересно, но Воскресавший не знал этих работающих, судил по ним из набора своих представлений о них. Дом заснул рано, потому что вставать на охоту надо было рано. Хоуп в коже Домны тоже заснула. Потом ночью ее разбудила Дочь хлебного капиталиста, она жаловалась на боль в животе и спине и постоянную духоту. Хоуп в коже Домны открыла окно и дала Дочери хлебного капиталиста выпить свой порошок. Через окно в комнату влетела семья крупных снежинок, вместе с ними – обжигающие, морозные полоски воздуха. Дочь хлебного капиталиста полежала на кровати Хоуп в коже Домны и потом, как ей стало лучше, ушла. Хоуп в коже Домны, кутаясь в одеяло и закрывая окно, увидела Рисующего сына, выходящего из пристройки для лошадей, удивилась немного и легла спать.
На следующее утро почти все жители дома-каравая, даже Пестрый вихрь, уехали сопровождать охоту. Хоуп в коже Домны и Дочери хлебного капиталиста оставили завтрак в библиотеке. Дом-каравай молчал. Дочь хлебного капиталиста сказала, что ей нравится, когда тихо и нет людей. Хоуп в коже Домны ответила, что ей тоже. Дальше они сразу стали заниматься. Хоуп в коже Домны разбирала маленькое сочинение Дочери хлебного капиталиста на английском. Ошибок находилось не очень много, но и не очень мало. Вдруг с улицы сквозь окна полез страшный женский-мужской-звериный вой. Он надвигался на дом-каравай. Хоуп в коже домны и Дочь хлебного капиталиста подошли к окну. Воющая толпа ехала, бежала, скакала за полуоткрытой коробкой на колесах, в которой кто-то распластался. Звук достиг дома. Тяжелые деревянные двери хрустнули от резкого открывания. Вой сделался громче и мощнее в несколько раз. Дочь хлебного капиталиста заткнула уши руками. Хоуп в коже Домны сделала так же. С ладонями у ушей они спустились вниз, и их чуть не сбила кричащая мощная масса из людей и медведей в коридоре. Она внесла кого-то в спальную комнату Хлебного капиталиста. Потом появился доктор, и вой превратился в глухой, постоянный ной.
Хлебный капиталист упал с лошади на самой быстрой своей скорости, настигая загнанного зайца. От мороза перетерся и треснул кожаный ремень сиденья. Устраивающие охоту испуганно и удивленно бродили по дому. Приятели-капиталисты разъехались по делам. Женщины из Пестрого вихря шипели на них. Хлебный капиталист не очнулся, ни с кем не попрощался и умер через два дня. Дом-каравай заплакал. Заезжал Расследующий, расспросил Устраивающих охоту, работающих, полуработающих. Перекрестился, сказал что-то вроде того, что все решает Бог (у Хоуп в коже Домны в словарном дневнике была эта фраза). После похорон дом-каравай почерствел. Все теперь – домашние работающие, полуработающие, – словно Дочь хлебного капиталиста, улеглись в своих комнатах и углах. Время от времени норы и лестницы дома плакали и скрипели. Даже Хоуп в коже Домны забросила читать и лежала в кровати, думая, что Рисующий сын оказался таким же, как его отец, что Хлебный капиталист был прав и что нет другого способа добиться свободы без воли хозяина. На все во‐ля Бо-жья. На все во‐ля Хо-зя-ин-а. На все во‐ля Мо-я.
Жители дома-каравая не переговаривались, не занимались хозяйством, не накрывали на стол, не ели, не кормили животных. Дочь хлебного капиталиста сидела в своей комнате, на третий день оделась в уличное, вышла, постучалась к Хоуп в коже Домны и позвала ее гулять. Они ходили, застревая ногами в снегу за забором с железными колосьями. Раньше им вытаптывали тропинки работающие, но теперь все остановилось. Лес был тоже пустой и тихий, словно союзничал с домом-караваем в трауре. Никто не встречался. Хоуп в коже Домны почему-то ожидала, что им встретится Рисующий сын. Но он не появился. Учительница-компания и студентка молчали. Потом Дочь хлебного капиталиста попросила на английском Хоуп в коже Домны взять ее с собой. Хоуп в коже Домны покачала головой и сказала, что у Дочери хлебного капиталиста будет своя личная жизненная история, такая, какую она сама себе захочет.
Через две недели после похорон приехал Племянник хлебного капиталиста, его вырвали из университета русского Главного города становиться единственным наследником, каким он был записан в завещании Хлебного капиталиста. Домашние работающие собрались с силами, принялись готовить еду, убираться, следить за животными. Новый хлебный капиталист был завален хлебными бумагами. Новый хлебный капиталист не очень любил еду, хлеб, просил, чтобы ему приносили безмясный суп в его новую рабочую комнату. К нему потянулась вереница. Новый хлебный капиталист был напуган. К нему тянулась очередь из должников Хлебного капиталиста, заемщиков Хлебного капиталиста, всех тех, кто от него что-то хотел, а теперь хотел от Нового хлебного капиталиста. Богатый работающий тоже приехал. Новый хлебный капиталист сразу отпустил его и семью, поразившись количеству денежных бумаг в переданном ему сундуке. Клавдия отказалась ехать вместе с отцом. Пестрый вихрь обступил ее и, шипя, не давал Богатому работающему к ней прорваться.
Рисующий сын в новой дорогой одежде полуработающего появился в доме-каравае и
