Павел Корнев - Сиятельный
Я посмеялся и спросил:
– А что твой приятель? Он в какой области подвизается?
– Понятия не имею, – легкомысленно ответил Альберт. – У него в подвале целая лаборатория, но ты же знаешь – с науками я не дружу.
По каменному мосту мы перешли через узкий канал в историческую часть города и зашагали напрямик через сквер. Всюду на лужайках стояли скамейки, студенты гнездились на них, будто беспокойные воробьи. Те, кому мест не досталось, занимали мраморные ограждения фонтанов, а то и попросту валялись на траве.
Вся округа была застроена аккуратными двух– и трехэтажными домами с неизменными книжными лавками, недорогими закусочными, прачечными и магазинчиками, торгующими канцелярией. На открытых верандах кафе свободные места если и попадались, то нечасто, но особой выгоды владельцы от многочисленных посетителей не имели – большинство заказывало лишь чай и кофе, а из еды ограничивалось гранитом науки. Основной заработок шел местным предпринимателям от вечерней торговли алкоголем и арендных платежей за сданные внаем комнаты верхних этажей и мансард.
На первый взгляд, всюду здесь царили чистота и порядок, но достаточно было свернуть в подворотню или пройтись по узеньким переулкам от одного кабака к другому, чтобы в полной мере насладиться запахом свободы и вольнодумства. Свобода пахла мочой, вольнодумство своим ароматом было обязано потекам рвоты; вырвавшиеся из-под родительской опеки студенты обычно постигали премудрости избавления от излишков дешевого пива уже в самом начале обучения.
Мы плутать по улочкам с местными злачными местами не стали и вскоре оказались на Леонардо да Винчи-плац. На просторной площади людей заметно прибавилось, и строгость деловых сюртуков убежденных механистов там оказалась изрядно разбавлена фривольными и цветастыми одеяниями творческого люда; помимо факультета естественных наук, Императорская академия включала в себя и высокую школу искусств.
Кто-то играл на скрипке, кто-то танцевал прямо посреди улицы, художники рядком выстроили свои мольберты и оттачивали навыки, зарисовывая стройные шпили академии, нестерпимо блестящие в солнечные дни и благородно-желтые в непогоду. Впрочем, отдельных молодых людей занимали не архитектурные изыски, а фланировавшие неподалеку модницы, которые из-за соломенных шляпок, угловатых жакетов и широких юбок с перетянутыми кушаками талиями напоминали ожившие керосиновые лампы.
Моя брезентовая куртка явно проигрывала в элегантности визитке Альберта, а сапоги хоть и сверкали свежей ваксой, все же не могли сравниться с лакированными туфлями поэта, и я непроизвольно ускорил шаг.
У памятника Леонардо да Винчи несколько человек фехтовали деревянными шпагами, рядом репетировали учащиеся театральных курсов. Лоточники с подносами и пузатыми кофейниками разносили пирожки, бегали мальчишки с листовками.
Один из них обратил внимание на щеголеватый вид Альберта, сунул ему театральную программку и побежал дальше, крича сиплым голосом:
– Последнее представление «Лунного цирка» в рамках большого турне! Не пропустите! Канатоходцы и бородатая женщина! Самый сильный человек в мире! Акробаты и дрессированные львы! Маэстро Марлини – виртуоз научного гипноза! Не пропустите!
Поэт хмыкнул и спрятал листок в карман.
– Надо иногда выбираться в свет, – сообщил он в ответ на мой вопросительный взгляд.
Покинув площадь, мы свернули на соседнюю улочку и почти сразу очутились перед лавкой «Механизмы и раритеты».
– Нам сюда! – указал на нее Альберт.
Внутри оказалось странно. Нет, не так. Мне доводилось бывать в некоторых по-настоящему странных местах, и по сравнению с ними эта лавка выглядела обычнее некуда; ни чучел крокодила под потолком, ни сыплющих искрами электродов. Удивление вызывало сочетание несочетаемого.
Витрины с одной стороны занимали новейшие электрические банки, измерительные приборы и канцелярские принадлежности, стеллажи с другой заполняли кляссеры с почтовыми марками и монетами, фарфоровые статуэтки, часы и прочее антикварное барахло, представляющее интерес лишь для истинных ценителей.
Одна только вещь категорически не вписывалась ни в категорию «механизмов», ни в категорию «раритетов»: прямо над прилавком висело полотно с панорамой прибрежных крепостных сооружений под хмурым осенним небом, сыпавшим на серое море мелким холодным дождем. Картину освещали две электрических лампочки; их лучи придавали изображению странную глубину.
Я так увлекся полотном, что даже не сразу обратил внимание на хозяина лавки – пожилого худощавого господина лет шестидесяти в сюртуке старомодного покроя. Зачесанные назад волосы подчеркивали высокий лоб с глубокими залысинами, усы и редкую бородку тронула седина.
Альберт Брандт обменялся с владельцем лавки рукопожатием, затем представил меня:
– Леопольд, мой хороший друг.
Александр Дьяк радушно поздоровался со мной, затем вышел из-за прилавка и запрокинул голову, рассматривая привлекшую внимание нового знакомого картину.
– Это Кронштадт, – пояснил он. – Окрестности Петрограда, столицы российской провинции.
Я кивнул и неожиданно для себя сообщил:
– Мой дед из России.
– О! – воодушевился хозяин лавки. – И как вас по батюшке?
– Отца звали Борисом.
– Леопольд Борисович! Приятно познакомиться!
Я улыбнулся непривычному звучанию и спросил:
– Вы вгоняете меня в краску. Теперь мне неудобно будет обращаться к вам без отчества.
– Пустое! – рассмеялся Александр Дьяк. – Я покинул Россию пятнадцать лет назад, если кто-то назовет меня по отчеству, вот это будет действительно странно!
Мы посмеялись; поэт обвел рукой витрины и сообщил с гордостью:
– Лео, что бы тебе ни понадобилось: отвертка или пороховой двигатель, – все это отыщется на складе нашего хозяина. А что не отыщется, он достанет по схожей цене!
– Ну, пороховой двигатель мне пока без надобности!
– А что интересует? – деловито уточнил господин Дьяк.
– Трость, – ответил Альберт Брандт, склоняясь над витриной с золотыми гинеями. – Леопольд повредил ногу, и ему нужна трость.
– В этом случае лучше обратиться к врачу, – рекомендовал владелец лавки.
– Брось, Александр! На молодых все заживает лучше, чем на помойных кошках!
– Сколько помойных кошек ты наблюдал?
Поэт расхохотался.
– В голодные годы…
– Перестань, Альберт, – урезонил я приятеля. – Видите ли, господин Дьяк, в ближайшее время мне придется много ходить, и без трости никак не обойтись…
– А поскольку мой друг несколько стеснен в средствах, – без обиняков добавил Альберт Брандт, – мы решили обратиться к тебе. Помнится, ты рассказывал о своем изобретении…
– Да какое там изобретение… – поморщился господин Дьяк. – Просто соединил пару механизмов. Зачем ты слушаешь стариковские бредни? Мало ли что я говорил?
Кого-нибудь другого после подобной отповеди я бы давно потянул на выход, а так только стоял и заинтересованно переводил взгляд с одного спорщика на другого. Если Альберт что-то вбил себе в голову, его было не переубедить, но старик оказался крепким орешком.
– Всего на пару дней! – продолжал настаивать поэт.
Горевшие под потолком лампочки неожиданно замигали; Александр Дьяк нервно поежился и выругался:
– Чертовы перепады напряжения!
– Александр! – строго постучал поэт пальцем о край прилавка. – Не отвлекайся! О скачках напряжения поговорим в следующий раз. Что с тростью?
– Ты и мертвого уговоришь, Альберт! – пожаловался хозяин лавки и полез под прилавок. – Вот, смотрите, – продемонстрировал он нам трость с резиновой накладкой и небольшим утолщением в нижней трети, словно там соединялось два колена.
Поэт немедленно выхватил ее и протянул мне.
– Пробуй!
– Альберт! – возмутился старик и вновь отвлекся на лампочки, заморгавшие часто-часто. – Надо проверить проводку… – встревоженно пробормотал он себе под нос.
– Проверишь…
– Прямо сейчас! – отрезал господин Дьяк. – Еще не хватало пожара!
– Лео, – скомандовал мне поэт. – Проверь!
Я сделал несколько шагов, опираясь при движении на трость, и всякий раз та мягко-мягко подавалась под моим весом. Дело было точно не в резиновом башмаке, скорее, проседала мощная пружина внутри.
– На торце рукояти крышечка, – подсказал владелец лавки. – Под ней фонарь, проверьте.
Сияла миниатюрная лампочка необычайно ярко, но из-за небольшого рефрактора луч быстро рассеивался и потому светил не очень далеко.
– Здесь динамо-машина и электрическая банка! – будто мальчишка, обрадовался Альберт Брандт. – Представляешь? Разве это не прелестно? Больше никакой нужды в замене батарей! Просто бери и используй! Конгениально!
