Саймон Кларк - Чужак
— Еще… пожалуйста… еще. Да!
Плотина рухнула, волна подхватила ее, вознося к вершинам наслаждения. Она замотала головой, и ее волосы хлестнули меня по плечам. Ее крики наполнили мои уши. Тело выгнулось дугой, устремляясь навстречу мне, и я подался навстречу ей, увлекаемый могучей и неподвластной рассудку и воле силой. И тогда атомы моей плоти и костей снова взорвались.
Когда я опомнился, мы сжимали друг друга с такой силой, словно слились в единое существо. И потом еще долго не разжимали объятий, даже не шевелились, но лишь вслушивались в постепенно затихающее дыхание друг друга, словно ждали, когда мир станет самим собой и вернется на привычную орбиту.
43
В лесу перекликались птицы. Их крики разлетались между деревьями и терялись в лесу. Я сидел на заборе, отрешенно вглядываясь в утренний туман, но видел не лес, не сбегающую к гаражу лужайку, а прекрасное тело Микаэлы.
Моя сумка лежала на том самом месте, где я ее оставил, но в ней не было ничего, кроме захваченных из Салливана джинсов и рубашки. Ботинки и кожаная куртка остались в бункере Феникса. Микаэла еще спала. Впервые за долгое время меня посетили мысли о будущем. Чем была наша горячая ночь любви? Что толкнуло нас в объятья друг друга? Пьянящий воздух свободы? Или нечто более глубокое и прочное, что-то, что не заканчивается с рассветом? Я надеялся на последнее. Поверьте, мне вовсе не улыбалось будущее в одиночку.
Сквозь дымку тумана стали пробиваться солнечные лучи. Вскоре я ощутил их тепло на лице и руках и скажу честно, это было прекрасно. Прекрасно увидеть настоящий солнечный свет после заточения в бетонном отеле старины Феникса. Но вслед за чувством облегчения и покоя пришло и неясное беспокойство. Мне вспомнились слова нашего гостеприимного тюремщика-садиста. Он утверждал, что я продукт улья. Что чудовище, которое он кормил и холил, узнало меня. Признало во мне своего.
Ну, нет, Феникс. Ты просто выживший из ума сукин сын. Ты придумал эту сказку, чтобы удержать нас в бункере. Единственная твоя цель — скормить нас улью. Если бы мы остались, то закончили так же, как и все остальные: превратились бы в мешки из кожи и костей. Тварь выпила бы нашу кровь и оставила валяться, как сброшенное с веревки тряпье.
Ублюдок. Извращенец. Убийца. Во мне закипала злость. Он заманивал в бункер людей, давал им кров, одежду и пищу, а потом подсовывал их прожорливому монстру.
Будь у меня под рукой динамит, я бы взорвал это проклятое убежище к чертовой матери.
— Похоже, сегодня утром нам придется самим искать себе завтрак.
Я оглянулся — Микаэла стояла у дверей гаража. Запасной одежды у нее не оказалось, и она надела одну из моих теннисок, которая, как мини-юбка, едва прикрывала ей бедра. Руки сложены на груди, черные волосы рассыпались по плечам…
Микаэла шагнула ко мне и остановилась. Мы оба молчали, не зная, что сказать, и я вдруг подумал: неужели сейчас каждый из нас сделает вид, что ничего не случилось? Неужели все закончится словами о том, что «мы просто друзья», поцелуем в щечку, похлопыванием по плечу? Неужели больше ничего не будет?
Но я не хотел этого. Мы проекрасно подходили друг к другу. Между нами установилась тесная связь. И не только физическая.
— Грег… — произнесла Микаэла таким тоном, будто намеревалась сообщить нечто важное, но тут взгляд ее упал на мои босые ноги. — Тебе нечего надеть?
— Нечего. Те белые сандалии я больше носить не собираюсь.
— Я тоже. Даже в гроб не надену. — Она неловко улыбнулась. — Черт, опять не то сказала. Мы же видели…
— Вчера… — начал я.
— Да?
— Ну… знаешь, мне понравилось, как… В общем, как все было… — Я замялся, подбирая слова, и, разумеется, выбрал не самые лучшие. — Все было естественно.
Она покачала головой и улыбнулась.
— Да, Грег, очень естественно.
— Извини, у меня плохо получается… то есть… черт… в общем, ты можешь думать, что хочешь, но мне понравилось… нет, не понравилось… я не так сказал. Но я не хочу, чтобы этим все закончилось… не хочу, чтобы нам хватило одной ночи…
Микаэла приложила пальцы к моим губам.
— Шшш. Мне тоже понравилось. И даже больше. — Ее глаза лукаво блеснули.
— Я так долго ждал кого-то особенного человека.
Меня прорвало.
Она снова дотронулась до моих губ.
— Ты можешь думать, что хочешь, но мне кажется, что я нашла кого-то особенного человека.
Ее руки обвили меня, а губы оказались вдруг совсем близко. Ее дыхание щекотнуло мое ухо.
— Пойдем в гараж, Грег. Докажи, что прошлая ночь не была сном.
Мы занялись любовью, а потом уснули. Проснувшись, я увидел на стене тени двух фигур и приподнялся. Через открытую дверь в гараж вливался поток яркого света, а потому лица мужчин, один из которых держал в руке что-то вроде дубинки, оставались в тени.
— Бог мой, Грег, прости. Извини, я… Не думал, что ты… ну, понимаешь.
— Бен? Зак? Ребята, вас разве не учили, что перед тем как войти, надо постучаться? — Хотя они и застали меня врасплох, я не смог сдержать улыбки.
Бен, извиняясь, поднял руки. Пальцы у него, как всегда, дрожали.
— Ну и ну. Мы никак не ожидали, что найдем здесь кого-то. Думали… о, да это же Микаэла! Черт… извини, приятель. Я даже не…
— Бен, — вмешался Зак. — По-моему, нам с тобой лучше выйти, а?
Я рассмеялся и покачал головой.
— Дайте мне пару минут, хорошо?
Они вышли из гаража, и я лишь тогда понял, что дубинка в руке Зака была обрезом. Едва дверь закрылась, как Микаэла выглянула из спального мешка и погладила меня по ноге.
— Похоже, сохранить наши отношения в секрете уже не получится. Они нас застукали.
Я улыбнулся.
— Меня это не волнует.
— Меня тоже. А теперь иди, не заставляй ребят ждать. Им, наверное, хочется узнать, что с нами случилось. — Она посмотрела на мои босые ноги. — Похоже, у тебя нет другого выхода, как все же надеть те миленькие белые сандалии.
— А, черт…
После того как Бен и Зак выслушали наш рассказ от приключениях в бункере, и, в свою очередь, ввели нас в курс последних событий — ничего особенного, все полагали, что нас уже нет в живых, хотя ребята регулярно наведывались к гаражу, — мы отправились к руинам одного придорожного магазинчика. Рядом с ним находилась придорожная цистерна для воды, превращенная в нечто вроде склада одежды. Микаэла оставила себе мою тенниску, но выбросила зеленые брюки и сандалии. Она предпочтя им шорты и спортивные туфли. Она также подобрала себе джинсовую куртку, которую из-за жары не стала надевать, а просто повязала вокруг пояса. Что до меня, то, порывшись в ящике с обувью, я выудил пару коричневых рабочих ботинок, пришедшихся мне точно по ноге. Зак перебрал пару пластиковых мешков, набитых куртками и пиджаками, и, в конце концов, бросил мне какой-то пухлый сверток.
— Вот, — сказал он, — возьми. Немного попахивает, но зато размерчик как раз твой.
Кожаная куртка принадлежала, должно быть, какому-нибудь байкеру, который, наверное, гонял «харлей» уже на небесах. Она провоняла бензином, и несколько проведенных в мешке месяцев тоже не добавили ей свежести, но привередничать не приходилось. Куртка оказалась как раз по мне и была в хорошем состоянии, если не считать потертостей на локтях. Возможно, ее прежний хозяин любил помахать кулаками или просто пару раз слетал с мотоцикла на полном ходу. На спине, окруженная россыпью заплат, красовалась изрыгающая пламя голова дракона.
— Все в порядке, — сказал Зак. — Не думай, она не с мертвеца. Малыш нашел ее в одной часовне, висела там прямо на крючке. Дай ей проветриться пару часов, и запах исчезнет.
Около часа ушло на то, чтобы приготовить завтрак. Тем временем Бен совершил обычный объезд окрестностей и. возвратившись, доложил, что шершней поблизости нет.
За завтраком ребята рассказали, что Тони увел всю группу в горы, где удалось обнаружить несколько нетронутых летних домиков. Шершни туда, похоже, не забредали. Если ничего непредвиденного не случится, группа могла бы переждать в этих домиках лето, а потом, ближе к зиме, двинуться на юг. Реальная жизнь со всеми ее тяготами и опасностями, столь непохожая на безбедное существование обитателей Салливана, снова поразила меня своей беспросветностью. Запасы истощались. Шершни не давали им обосноваться на одном месте. Сколько лет отпущено этим скитальцам? Что будет, когда кончится топливо? Как быть, когда под рукой не окажется запасной свечи зажигания или лопнет последняя покрышка? Рано или поздно переведутся консервы, и в разрушенных домах не найдется уже и корки хлеба. Что тогда? Что будет тогда?
Я смотрел на своих товарищей, спешащих утолить голод, а видел то, что ждало нас в будущем. Видел ясно и отчетливо, как наяву. Мы бредем, спотыкаясь и падая, через заснеженную равнину. На нас жалкие лохмотья. Изможденные лица с ввалившимися щеками и выпирающими скулами. Один за другим мы падаем и остаемся лежать. Руки почернели от холода. Из протершихся ботинок торчат обмороженные пальцы. Мы умираем. Да, я виду это так же ясно, как вижу Зака, потирающего лысину ручкой ложки. Я вижу это так же ясно, как вижу улыбающуюся Микаэлу. И я вижу ее в этом не столь уж далеком будущем: она ковыляет навстречу ветру и снегу с ребенком на руках. С ребенком, который настолько замерз и ослаб, что даже не плачет. Я вижу все это так, словно кто-то, Бог или Дьявол, дам мне возможность заглянуть в будущее. Воображение? Нет. Это то, что произойдет на самом деле. Ладно, я вовсе не утверждаю, что обладаю каким-то сверхъестественным даром прозрения. Ничего подобного. Но даже если все эти люди не умрут на заснеженном поле, они все равно умрут. От чего-то другого: от истощения, от какой-нибудь инфекции, от скверной воды, или их убьют плохие парни. Так или иначе — конец один. Часы пущены. Они отсчитывают секунды. Рано или поздно удача отвернется от них и тогда…
