Земля - Валера Дрифтвуд
Ййр шагает через выгон к козьей ухоронке. Шагает молча, но Мэгз, узнав его приближение, подаёт сонный голос – то ли извиняется, что не вышла встречать с обычным лихим боданием, то ли поругивает за такие поздние гости.
– Тиш-ты, балбеска, – шепчет Ййр.
Невероятно – но Ришу срубило крепким сном прямо внутри ухоронки. Обняла покрепче терпеливую тёплую Миньку, приткнулась, не сняв башмаков, спит. И всё это взаправду. Ййру не мерещится.
Поёжившись, орк качает головой – разглядел впотьмах Ритины голые локти.
* * *
Арина Стахова просыпается в холодный чернильный час меж ночью и рассветом – затекли поджатые ноги: укрытие Миньки и Мэгз всё же ближе по размерам к ящику, чем к сарайчику. Хотя бы не замёрзла… Ведь только на минуточку прикрыла мокрые глаза, замерла, прижавшись к живой настоящей козе, чтобы успокоиться и тогда уже что-нибудь придумать – а нескольких часов как не бывало, и решения подавно никакого нет.
Но вопреки всему накануне услышанному – нет и страха, по крайней мере за себя.
Возможно, это её ошибка или несусветная глупость, но…
Рина решается осторожно пошевелиться. И только тут замечает, что она очень надёжно укрыта каким-то старым одеялом на вате. Одеяло пахнет пылью, колотой древесиной и высушенной пижмой.
Потолок здесь низенький – даже с её ростом не выпрямиться как следует. Подтянув край одеяла к себе на плечи, Рина выходит в пустой проём, разминает онемевшие ноги.
Край неба едва светлеет. Голова у Арины странно лёгкая и пустая. В самый час перед чудом рассвета…
– Риш…
Нет, не страшно даже теперь.
Ййр сидит, прислонясь костлявой спиной к стене козьего «домика». Так сидит, будто вся орчья сила его покинула. Молча протягивает Рине что-то, та подходит – взять. Термос с белой крышкой и клетчатыми боками на её памяти до сих пор стоял на кухонной полке, в самом уголке. Рина скручивает крышку и отпивает довольно тёплый чай прямо через краешек.
– Идём домой, – говорит Рина. – И ты мне всё-всё расскажешь.
И нет приказа в её чуть севшем после сна голосе, и нет просьбы. А только простое и ясное знание самого ближайшего будущего.
* * *
Но ведь если рассказывать всё-всё, то самое начало завязалось за два полных года до того, как Рон Финч впервые ступил на берег Дикого.
Двадцать шесть, белохвостая. Элис позже прозвала её Елизаверой в честь какой-то давней росской людской царицы – за лютый нрав даже по страфильим меркам, за беспощадность. Ййр ни о какой царице раньше не слышал, но отчего же не поверить учёной Элис. Ици-Молния, одна из последних крылатых, которых люди Ибрагима ухитрились разыскать и доставить на Дикий.
Белохвостая давно уже не юна. Попав в Страфилев край, своим проклятием она страдает совсем недолго и поправляется одним разом, всего лишь на третий день, когда Ййр подходит её покормить.
Сидела себе как обычно – будто нарочно выжидала, не подойдёт ли кто поближе; дождавшись, вдруг мгновенно мечет на Ййра взгляд холодный и яростный и с места кидается убить. Тело ещё плохо слушалется Ици. Крылья держат ненадёжно. Убийство ей не вполне удаётся, зато удаётся взлететь, изловить ветер, дотянуть до леса и надёжно скрыться в зелёных ветвях.
Гуннар потом обкалывает Ийру разодранный скальп каким-то морозным снадобьем, так что полбашки будто мертвеет вместе с ухом, и долго штопает раны под электрической лампой.
– До кости разодрала, – произносит Марк, подойдя глянуть. – Хорошо, что это ты подошёл её кормить, а не кто-то из нас.
У Ййра глаза сейчас темновато видят, а правый так и вовсе слезится не переставая, но всё же орк замечает, как от этих слов побелел старшак Ибрагим, не иначе собрался за что-то выругать Марка Страшными Словами, а чтобы старый парень кого-нибудь да выругал – такое случается не чаще, чем летний снег.
– Думай, что говоришь, – отвечает Гуннар Марку, как будто тоже обозлившись, и Марк отходит и бормочет объяснения, но Ййр не особо вслушивается. С чего им сердиться? Марк ведь сказал правду. Любого другого из артели белохвостая бы запорола насмерть. Это Ййр больно горазд уворачиваться – поклон Ю, серому засранцу.
Старый парень теперь живёт на Диком реже и неподолгу – растит внучку маленькую, Аришку. Прежде Ййр думал, что уже в скором времени Ибрагим заявится на остров вместе с дитём, но после появления белохвостой на этот счёт берут сильные сомнения. На карточках Ибрагимово внучьё дрыщавое, словно орчонок, и улыбается во весь щербатый рот. Ййру вовсе не удивительно, что Ибрагим меньше теперь здесь бывает и совсем не хмурится, когда подходит время уезжать.
* * *
Учёные люди поговаривают, что белохвостая долго не проживёт, потому что ей не успели пролечить какие-то хвори из числа незаразных, да к тому же и норов у неё не сахарный. Даже со станционной горки можно иной раз услыхать сердитый крик и гомон, какой бывает, когда крылатые отнимают друг у дружки добычу, и Ййр бы об заклад побился, что это белохвостая куролесит, если не силой, так напуском. Белохвостая ненамного ласковей к другим страфилям, чем к станционной артели.
Люди довольно скоро приучаются ходить по острову в твёрдых касках и кольчужных толстых воротниках на войлоке, вроде хомута: и то спокойнее. Прежде наёмники обряжались во всё это добро, когда бывало нужно отловить какую-нибудь всерьёз захворавшую дуру для лечения. Ну, ещё была та дурацкая затея с кольцеванием, но старшак и сразу-то в ней сомневался, и быстро отменил. Ййр не морочится – уворот ему ловчей и надёжней.
На следующую весну, под самый конец того очумелого времечка, которое учёные люди зовут «брачным периодом», Ййр замечает белохвостую с крупным рыжаком, и видок у обоих здорово пощипанный, но совсем не враждебный.
Однажды при ужине орк долго собирает слова и ждёт удобное время, чтобы сообщить:
– Элис, ты чуму белохвостую вроде Елизаверой кличешь.
– Угу, – отзывается Элис. – Она жива? Ты её видел?
– Жива… на большом рыжаке оженилась.
– Как это оженилась? – немного бестолково спрашивает Николас.
– Прямо в воздухе, – отвечает Ййр и показывает руками, для ясности.
Элис хохочет, вот как обрадовала её эта новость. Большому рыжаку она тоже успела придумать прозвище и зовёт его Эмериком. Только перед Ибрагимом Ййр бы рассказал, что белохвостую зовут вроде Ици, а рыжака – Ак, хотя это не точно.
Николас ворчит, что Двадцать шесть всё равно какая-то ненормальная страфиль и ничего хорошего не выйдет, даже если она обзаведётся гнездом и потомством, хотя по возрасту ей как бы уже
