Теа Бекман - Крестоносец в джинсах
Долф с тревогой думал: «Справляться с ними становится все труднее. Мечта о Белокаменном Городе разлетелась вдребезги, больше их ничто не сдерживает. Что еще остается им вдали от дома, без всяких средств к существованию, кроме как разбойничать и грабить?»
Он решил созвать совет командиров охраны и вожаков отрядов и вместе с сотней-двумя ребят обсудить планы на будущее. Повернуть ли им назад в Германию? Снова пройти долиной реки По? Еще один перевал через Альпы?
Но совещаться без Николаса негоже, а он, весь израненный, лежит в шатре и, по-видимому, не скоро осмелится выйти. Шатер — надежное убежище, но стоит сделать шаг наружу…
То тут, то там звенели команды Долфа:
— Петер, прочесывай залив! Берто, где дичь? Марта, отправляйся за кореньями и ягодами! Карл, нам нужна еще пресная вода, много воды!
Спустя час охотники с триумфом возвратились в лагерь. Они возбужденно размахивали огромным кривым ножом, который отобрали у захваченного ими пирата.
О том, что сталось с пленником, можно было лишь догадываться. Тело Ансельма спешно погребли. Фрида и Марике еще долго перевязывали пострадавших и прикладывали примочки раненым.
Вечер прошел относительно спокойно. Ребята поужинали и рано легли спать, измученные событиями дня.
Изменив на этот раз своим привычкам, Долф вместе с Марике отправился ночевать в шатер знати. Николас безмолвно лежал на куче сухой травы. Йоханнес не показывался: он скрывался у Фриды в лазарете, где чувствовал себя в безопасности.
«МЫ НЕ ВОРОТИМСЯ!»
Наутро Долфа разбудили шумные возгласы.
Он выскочил из шатра и, к своей неописуемой радости, увидел Леонардо и отца Тадеуша в сопровождении десятка солдат и кучки генуэзских патрициев. [21] Леонардо, как вскоре выяснилось, принес хорошие новости.
Ему все же удалось попасть к отцам города, которые выслушали его рассказ вначале недоверчиво, а затем с негодованием. По приказу герцога ни одно судно не имело права покинуть порт без предварительного обыска: Генуя не допустит разбойничьего похищения детей на своей земле. Озабоченный появлением в окрестностях города семи тысяч застрявших в пути маленьких крестоносцев, сенат воззвал к епископу. Епископ, с которым тем временем поговорил дон Тадеуш, также отдал свои распоряжения. Среди добрых христиан Генуи — а таковыми в ту пору были поголовно все — устроили сбор пожертвований, и монахам удалось собрать изрядное количество одежды, обуви и съестного. Повозки, груженные щедрыми дарами, вот-вот прибудут в лагерь.
Но это еще не все. Генуэзцы решили побыстрее избавиться от опасного соседства, понимая, что самый простой способ добиться этого — помочь детям вернуться по домам. Город изъявил согласие приютить несколько десятков сирот, которым некуда вернуться, если они станут трудиться на портовых складах или наймутся подмастерьями к достойным ремесленникам. Плотно населенный город вполне мог прокормить трудолюбивых, смелых и бодрых работников. Тем, кто пожелает пуститься в обратный путь, городские власти пообещали предоставить продовольствие и вооруженное сопровождение до Милана.
Долф облегченно вздохнул. Можно возвращаться.
Вперед протиснулся Йоханнес.
— Я хотел бы взять на себя подготовку к обратному путешествию, — попросил он.
Один из знатных всадников недобро всматривался в лицо монаха.
— Так ты из тех проходимцев, что заманили детей в Геную? — с угрозой в голосе спросил он. — У меня приказ арестовать его. Эй, люди, хватайте его!
Долф не разобрал половины сказанного, но он быстро оценил ситуацию, когда двое вооруженных людей бросились к Йоханнесу.
— Скажи им, чтобы отпустили Йоханнеса, он нужен нам всем, — попросил он Леонардо.
Леонардо принялся уговаривать своих соотечественников, и дело закончилось пожизненным изгнанием Йоханнеса за пределы Генуи и окрестных земель, где ему запрещалось появляться под страхом смерти. Йоханнес качнул головой, словно сбросил с себя тяжелый груз, и расплылся в улыбке.
— Где Ансельм? Вы и его хотите выгородить? — с издевкой спросил Леонардо.
Долф подавленно молчал, вместо него ответил Петер:
— Мы убили его.
В голосе его звучало столько ненависти, что Долф невольно содрогнулся, однако Леонардо продолжал тем же шутливым тоном:
— Негодяй заслужил, чтобы его растерзали. Надеюсь, вы проделали это не торопясь.
Всадники удовлетворенно кивнули, повернули лошадей и тронулись в обратном направлении. Зрелище тысяч своенравных оборванцев, как видно, пришлось генуэзцам не по душе.
— Где же Хильда? — спросил Долф, заметив отсутствие девочки.
— Герцог Генуэзский пожалел ее и оставил у себя при дворе, — беспечно отозвался студент и добавил: — Весной он пошлет гонцов к отцу Хильды, графу Марбургскому, ее будущее решится.
— Бедная Хильда, что же она сама говорит об этом?
Леонардо удивленно поднял брови:
— А что она может сказать? Она радоваться должна: не придется больше перевязывать гнойные раны, спать на соломе. Со временем найдется знатный жених, если не здесь, так при дворе отца. Думаю, о ней не стоит беспокоиться.
— Ей было хорошо с нами, — негромко ответил Долф.
— С этой ватагой разбойников? Да полно тебе…
«Может быть, и прав Леонардо, так будет лучше для нее?» — в сомнении думал Долф.
— Не собирается ли герцог сделать что-нибудь для других детей благородного происхождения? — поинтересовался он.
— Нет, он узнал, что это всего лишь потомки мелких рыцарей, и потерял к ним всякий интерес.
Долф пожал плечами. Нет, не привыкнуть ему к непреодолимым преградам, разделявшим средневековое общество.
Неужели крестовый поход окончен? Долф ошибался и на этот раз. Будь на месте этих обманутых детей его современники, они бы воспользовались первой же возможностью вернуться домой и одним махом покончить со всеми мытарствами. Но эти ребята, по крайней мере большинство из них, думали иначе. Не возвращаться же в Германию, где земля мокнет под дождем, зимы долгие и холодные, где их снова ждет постылая нищета.
Еще до полудня из города потянулись длинной чередой подводы. Чего только не было в них — хлеб, зелень, фрукты, старая одежда и стоптанная обувь, покрывала, иконки и распятия. Для кого-то старый хлам, а для ребят — настоящие сокровища. Прибывшая на подводах охрана и монахи наблюдали за дележом присланного. Во все глаза смотрели они на юнцов, вознамерившихся завоевать Иерусалим. Они ожидали увидеть маленьких, фанатично верующих святош, а вместо этого перед ними предстали крепкие, мускулистые сорванцы в лохмотьях, а то и почти нагишом; их лица почернели от загара, кожа задубела от ветра, волосы выцвели на солнце, взгляд горел решимостью.
Жители Генуи мечтали теперь только об одном — поскорее отделаться от многотысячного детского воинства — и были весьма признательны отцам города за принятые ими предосторожности, которые помогли удержать детей подальше от городских стен.
После того как подводы скрылись из виду и каждый из ребят получил свою долю, Долф с помощью Йоханнеса, Франка и Петера начал приготовления к обратному пути, но тут же столкнулся с противодействием. Особенно ратовали за продолжение похода командиры отрядов.
Неужели еще не верят, что Белокаменный Город лишь сказка, которая не сбудется никогда?
— Ни за что не пойдем назад, — заявил Петер и тут же присоединился к бунтующим охранникам. — Чего мы там не видали? Нет, домой нас не заманишь.
— Нет у нас дома, — решительно подтвердил Карл.
— Не хочу больше просить милостыню на улицах, — вставила свое слово Марике.
Долф только моргал и беспомощно поглядывал на Леонардо, который с улыбкой положил руку на плечо Петера.
В этот момент из шатра появился Николас. Понял ли он, что настроение ребят круто изменилось, гнев остыл?
Они не держали зла на него. Едва увидев Николаса, облачившегося в залатанный белый хитон (правда, без кольчуги), дети по привычке расступились перед ним.
Николас по-прежнему украшал себя поясом, когда-то принадлежавшим Каролюсу. В руке зажато серебряное распятие. Чтобы выйти к детям, ему пришлось собрать все свое мужество и остаток достоинства. Он надеялся, что, гордо выпрямившись и надменно вскинув голову, сумеет побороть свой страх. Долф быстрым шагом направился к мальчишке и подал ему руку. Они стояли рядом на виду у ребят, которые грызли орехи и яблоки, отщипывали хлеб.
Марике протянула Николасу половину булки, и тот принял, поблагодарив девочку кивком.
Раны Николаса были не столь серьезными, как опасался Долф. В тот страшный день металлическая кольчуга прикрыла его плечи и грудь, хотя разъяренные дети исцарапали ему лицо. Лоб его пересекал глубокий шрам, подбитый глаз почти полностью заплыл, правая щека вздулась и покраснела, а в общем, пустяки!
