Олли Вингет - #После Огня
– Откуда ты знаешь эту песню? – спросил он, силясь приподняться.
– Не надо, лежи, приступ может… – начала было она, но осеклась под напряженным взглядом испуганных глаз.
– Откуда ты знаешь эту колыбельную? – повторил Лин. – Тебе ее пела Фета?
– Нет. – Юли медленно покачала головой. – У меня была кормилица, она пела мне ее…
Лин дернулся так, словно кто-то ударил его по лицу. Он больше не казался ей испуганным: в широко распахнутых глазах отражалась ярость. Они пылали ею.
– Пела, пока ты не высосала из нее все силы, и она не умерла, так? – прошипел он и снова закашлялся. – Не трогай меня! – Лин почти кричал, отталкивая Юли. – Уходи! Я знаю, кто ты! – Его голос превратился в злобный шепот. – Ты – убийца! Из-за тебя умерла мама Алисы! Только она знала эту песню, Алиса пела ее мне все наше детство! Уходи!
Не видя ничего перед собой из-за наполнивших глаза слез, Юли выскочила из палаты Крылатого и вбежала к себе в комнатку.
«Он знает! Он знает! Он знает…» – мысль лихорадочно металась у нее в голове.
Девушка упала ничком на кровать и стиснула зубами что было сил край подушки, лишь бы вой, что уже поднимался у нее в груди, не вырвался наружу и не перебудил весь лазарет.
«Я люблю его, – вдруг ясно поняла она. – Люблю. А он знает самую ужасную мою тайну. Знает и ненавидит меня…»
Глава 5
Лин пытался поднять тело, не отрывая тяжелых ног от кровати. Ему всегда нравилось чувствовать, как под кожей начинают напрягаться мышцы. Костлявый и долговязый, он с детства стеснялся своей нескладности, руки казались ему слишком тонкими, ноги чрезмерно длинными. А гадкая Алиса лишь подливала масла в огонь.
Лин так и слышал, как она, прячась за спиной Шаи, насмешливо дразнится.
– Скеле-е-ет! – уворачиваясь, кричала она, заливалась смехом и убегала.
Сейчас он бы многое отдал, лишь бы услышать ее смех. Пусть бы она называла его как заблагорассудится. Скелетом, ужом и дылдой. Болваном, песчаным червяком, каланчой. Только бы оказалась рядом, только бы оказалась живой.
Но ее не было. Ни в душной комнате лазарета, ни во всем песчаном мире, если верить новостям. Лин не верил. Когда умерла Шая – внезапная горячка, опухоль размером с кулак, что обнаружилась в самый последний момент, – он чувствовал приближающуюся беду. Кожу покалывало, холодный пот струился вниз по спине, голову предательски вело. Он знал: вот-вот должно случиться несчастье. Но был уверен, что предчувствия ведут его за Черту, к улетевшей Алисе.
Судьба ловко его провела. И вот он схоронил мать, опустошенный и одинокий. Надо было заполнить гнетущую пустоту внутри небом, но и этого не получилось. Крылья его почти не слушались. Спящая в груди болезнь потихоньку лишала сил, а с ними и привычных радостей жизни в Братстве.
Он отчаянно не хотел быть Вожаком сродни сидящему в покоях Правителю – находиться в общем доме на земле и лишь отдавать приказы. Лину хотелось летать, участвуя в вылазках, чувствуя обжигающий ветер на своем лице, а вечерами травить байки у костра. Но полет высасывал из него последние силы, от ветра першило в горле так, что приступы кашля повторялись один за другим, даже дым от ночного костра вызывал мучительное удушье.
Впрочем, к Правителю Лина не пустили. Советники выдали Крылатому тонкую книжечку, в которой перечислялись все его обязанности на высоком посту Вожака Братства. Лин пролистал ее перед сном и, не найдя для себя ничего нового, забросил под кровать.
Задания для вылазок ему приносил безмолвный гонец. Братья, привыкшие к дисциплине, выполняли их без нареканий. Лин все чаще оставался в общем доме, скрывая от остальных окровавленные тряпки, в которые кашлял. Приступы повторялись, горького воздуха не хватало воспаленному нутру.
А когда он все-таки полетел вместе со всеми, скорее ради собственного успокоения и из мальчишеского упрямства, Лин понял: его Крылатая песня допета до последней ноты.
Перед глазами мелькали разноцветные всполохи, в ушах шумело, а из груди вырывался противный хлюпающий свист. Он упал, крылья в миг перестали слушаться его. И падал долго-долго. Чувствуя лишь бесконечность своего падения.
Лин очнулся в комнате. Ногу нещадно пекло. Кожа под плотным глиняным коконом зудела. Но горький пар отвара в плошке, что стояла на грубом столике у кровати, принес ему облегчение. Кашель чуть отступил, в голове прояснилось.
Столько раз Шая грозилась отправить его в лазарет. И вот он наконец оказался здесь. С поломанной ногой, разорванными легкими, без матери. И без Алисы.
Дни сплетались в один комок, вязкий, как кровь на губах, горький, бесконечно изматывающий. Лин метался в бреду, иногда ему казалось, что рядом сидит Алиса. Она протягивала ему чашку с травяным питьем, обтирала лоб, поправляла подушки. Что-то тихо напевала, касаясь лба холодной ладонью. Только пахло от нее не солнцем и песком, как обычно, не ароматной стряпней с материнской кухни, не горьким дымом костра. Нет. От нее исходил стойкий запах лечебницы, трав и затхлого воздуха запертых комнат.
Боль в сломанной ноге изводила сильнее лихорадки. Воспаленная плоть пульсировала, кожа зудела. Но как только в голове начинало проясняться, на место бреду приходил страх. Особый внутренний ужас близящегося конца. И снова его спасала девушка, которая Алисой не была.
Тонкая, почти прозрачная в свете луны, она проскальзывала в его комнату, каждый раз напоминая ему, как ее зовут – и ее имя, Юли, звучало так, словно где-то звякнула, упав на пол, токая иголка. Ему казалось, что девушки не существует на самом деле, что она – тревожный дух самого лазарета. Кудрявые волосы, выбивающиеся из тугого узла, пугливые глаза, руки, похожие на тонкие палочки, и чуткие пальцы – ее образ словно бы состоял из плотного пара, поднимающегося от чашки с отваром.
Нога постепенно стала заживать, ясность сознания вернулась к Крылатому. И он нашел в себе силы выйти наружу. Братья отыскали для него крепкие костыли. Они принесли их вместе с печальными новостями.
Целую ночь после этого Лин провел в забытьи. Кажется, он плакал. Слезы душили сильнее самых яростных приступов кашля. И он давал им волю. Выплевывая рыдания, освобождаясь от них. Но в душе Лин не верил, что Алисы больше нет. Он чувствовал страх перед кашлем, горькую безнадежность, оставшуюся внутри после смерти Шаи. Это давило в груди тяжким грузом. Но гибель Алисы не стала еще одним камнем.
Лин точно знал: его девочка, сильная и нежная, крепкая, юная может быть в страшной беде – но она жива! Он закрыл глаза и услышал биение ее сердца. Слезы высохли на щеках. Больше он не позволил себе ее оплакивать, боясь накликать беду.
Остаток той ночи Лин добирался до дверей лечебницы, а когда наконец вдохнул холодный воздух, то совсем успокоился. Алиса жива. Он это знает. Он тоскует по ней. Он скорее всего ее не дождется. Но она жива.
В его груди слабо клокотало. Сегодня ему была дарована спокойная ночь. Когда на крыльце появилась Юли, он даже не удивился, лишь пожалел девчушку: выглядела она так, словно не сиделкой была, а больной из самой «тяжелой» палаты.
Не удивился Лин и ее возвращению: дух, живущий в стенах лазарета, может притвориться больным, но никак не умереть вместе с остальными. Чего о себе он сказать не мог.
В течение нескольких дней, прошедших после долгой ночной дороги наружу, он лишился последних сил. Лин надрывно кашлял целыми часами, хватая воздух окровавленным ртом. В груди нестерпимо болело. Удушье накатывало долгими волнами, и он тонул в них, опускался все ниже, но никак не достигал дна.
В минуты редких передышек, что нехотя предоставляла ему болезнь, как подачку, Лин прятал страх, уходя в воспоминания самых счастливых лет Братства. Он говорил и говорил, а девушка, приходившая к нему каждую ночь, ловила каждое его слово.
Иногда Лину казалось, что он говорит с Алисой. Иногда он четко понимал, что рядом с ним сидит чужак и что он по сути и не знает ничего об этой девушке с тонкой фигуркой. Она может оказаться простой сиделкой или плодом его воспаленного сознания. Она может быть злобным духом, а может, призраком умершего здесь добровольца.
Лин даже нашел в себе силы спросить у дневной сиделки, не видела ли она среди остальных кудрявую девчушку, худенькую до прозрачности.
– Девчушку? – переспросила женщина, подозрительно вздрагивая. – Ох, дорогой, среди нас таких нет.
В былые времена, когда Лин еще мог испытывать любопытство, он бы вгрызся в сожженную землю, но узнал тайну своей маленькой гостьи. А теперь он лишь благодарил Святых Крылатых за таинственную собеседницу, которая делит с ним бесконечные ночи, полные бреда и окрашенные кровью.
Когда девушка легла рядом, желая согреть его, трясущегося в ознобе, Лин почувствовал, кажется, все косточки ее грудной клетки и отчаянно бьющееся за ними сердечко. Вот вспыхнули ее щеки. Вот она задышала ему в шею, прерывисто и испуганно. Мятежный дух не мог так дышать, замирать, прижимая к себе тонкими ручками мужские плечи.
