Сергей Дмитрюк - Агнец в львиной шкуре
Одни представительницы прекрасного пола степенно прогуливались под руку со своими важными мужьями. Другие — незамужние — сбивались в хихикающие стайки, озорно и кокетливо поглядывая на потенциальных женихов — серьёзных и чинных, как римские патриции, одетых в белые без ворота просторные рубахи, подпоясанные красными или чёрными поясами.
Пожилые женщины с широкими корзинами полными цветов сидели прямо на обочине и усердно плели венки и гирлянды, нанизывая оранжевые и белые бутоны на длинные тонкие нити. Дети носились по улицам, озорно крича и улюлюкая, запускали юрких воздушных змеев, или посыпали друг друга цветочной краской и заливаясь при этом радостным смехом.
Мы с Юли шли по городу, осыпаемые лепестками цветов и радостными приветствиями.
— Бхуми! Бхуми! Катеи де хару! Камал! Шиавасе то ясаши! — неслось со всех сторон.
Отвечая на приветственные поклоны и протягивая руки жаждущим прикоснуться к нам людям, мы направлялись в сторону городской площади. Компанию нам составили две местные девушки, с которыми успела подружиться Юли — Омэ и Мико. Невысокие и смуглые, они походили на двух сестёр — округлые лица, высокие скулы, узкие, светящиеся задором чёрные глаза. Пухлые губы маленьких ртов застыли в кротких улыбках.
В это утро Рэд Ван тоже был с нами. Он шёл чуть позади, кивая всем встречным:
— Тайё! Тайё!
Мой товарищ выглядел особенно торжественно в национальном одеянии, напоминавшем длинный, свободно сидящий сюртук пунцового цвета. Он был застёгнут до воротника-стойки на золотые пуговицы, и Рэд — высокий и сосредоточенный, с твёрдым точеным профилем — в нём чем-то походил на ведийского бога, только блестевшие волнением и радостью глаза выдавали в нём обычного человека.
Прислушавшись к его советам, я надел такое же одеяние, только нежного кремового цвета, расшитое по плечам и груди золотом. Юли решила одеться на праздник в свободную тунику с рукавами, по крою похожую на длинный расклешённый сарафан. Её наряд был заботливо сшит местными мастерицами из серебристого муслина с ярким набивным цветочным рисунком по подолу.
Такие наряды здесь обычно надевали на праздники городские жительницы Гивеи, которым не приходилось трудиться в поле или помогать мужьям во время рыбной ловли. Сейчас этот наряд был особенно удобен для неё. Моя любимая дополнила его палантином из яркой цветной ткани бандхни, который добавил её образу особой прелести.
— Максим! — неожиданно Юли стала теребить меня за рукав.
— Что любимая?
— Онами!
Она указала куда-то в сторону. Я посмотрел в указанном направлении.
На небольшом пятачке, в тени развесистых деревьев группа молодых людей — человек десять, пятнадцать — обступила какого-то старика, опиравшегося на иссохший посох: длинная седая борода, широкая плетённая шляпа, защищавшая лицо от палящих лучей солнца и любопытных взглядов. Издалека он напомнил мне Томбогори.
— Онами! — окликнула старика Юли, когда мы подошли ближе.
Тот повернул голову в нашу сторону, и на губах его появилась тонкая улыбка.
Сейчас я смог получше рассмотреть его. Одет он был в объёмный пыльный балахон, почти утративший на солнце свой первоначальный цвет. Это странное одеяние делало Онами похожим на старого монаха-отшельника или мудреца, но мне почему-то показалось, что оно лишь скрывает от посторонних глаз настоящий облик этого человека. Покатая спина и по-старчески опущенные плечи могли в любой момент распрямиться, и перед нами стоял бы мощный, сильный воин, а не чахлый старец. Это впечатление только усилилось, когда я взглянул в его глаза. На изборождённом морщинами лице они казались совершенно чужими — живые, пронзительные, полные скрытых страстей и холодного тёмного огня.
— А, Бхуми! — произнёс старик низким скрипучим голосом, отвешивая моей жене низкий поклон.
— Онами! Познакомься. Это мой муж, Камал, — представила меня Юли, и я заметил, что она слегка взволнована. Слабые пятна румянца проступили у неё на щеках.
— Тот самый Камал? — понимающе закивал старик, издав непонятный звук: то ли глухой кашель, то ли приглушённый смех.
— Да, тот самый, — улыбнулся я, протягивая ему руку.
Секунду он смотрел на неё, затем сложил ладони перед грудью в традиционном приветствии.
— Почему вы здесь, а не на празднике, вместе со всеми? — удивилась Юли.
— Да, вот, беседую с молодёжью.
Онами простёр руку в сторону, указывая на собравшихся около него людей.
— Пытаюсь научить их как жить в нашем жестоком мире.
— И как, получается?
Я внимательно посмотрел на него.
— Они мне верят, — покачал головой Онами и снова улыбнулся, одними губами.
— Вера это хорошо, — кивнул я. — Но она сильное оружие в умелых руках!.. Так чему же вы учите молодёжь? Надеюсь, тому, как стать честным и справедливым?
Онами от моих слов весь затрясся в беззвучном смехе.
— Сынок! Ей, богу, не смеши меня! Как можно быть честным и справедливым в мире, где правит подлый тиран? Слова о честности и справедливости вызывают у него только смех!
Я заметил, как Омэ и Мико боязливо поёжились от его слов. Уверенно сказал:
— Значит, нужно установить такие законы, которые возведут честь и равенство в норму.
— Все здешние законы принимаются и исполняются под полным и безусловным контролем Чой Чо Рена, — покачал головой Онами. — И всё равно даже эти законы не исполняются его сановниками до конца! Всякий раз возникают какие-то обстоятельства, которые оказываются выше любого закона. Воля нашего вождя всегда сильнее любого закона!
Старик насмешливо оглядел собравшуюся молодёжь. Его слова были встречены одобрительными возгласами.
— Вожди приходят и уходят, а народ остаётся, — спокойно возразил я.
— О, да! — кивнул Онами. — Но плохой вождь это лишь полбеды. Ведь его волю покорно и беспрекословно исполняют перепуганные государственные сановники, которые тоже часть народа, поэтому должны служить своему народу. Только заботятся они не о народе, а о сохранении насиженных мест и потому готовы на любые гнусности и даже преступления! К тому же волю Чой Чо Рена ревностно охраняют тысячи циников в погонах ОЗАР и в военной форме так называемой «народной» армии. И чем гибче будут хребты всех этих прислужников Чой Чо Рена, тем спокойнее будет его жизнь. Но для народа ровным счётом ничего не изменится. Наша жизнь будет становиться только хуже, изо дня в день!
— Верно! Правильно говорит! — послышалось со всех сторон.
— Так что, дорогой Камал, о законности на Гивее приходится только мечтать, — снова усмехнулся Онами, глядя мне в глаза. — Но и это можно было бы не принимать во внимание. Страшнее другое — кругом одна гниль! Люди, как труха истлевшего пня. Им не нужна законность. Они готовы сносить любое беззаконие.
— Разве в этом их вина? Они лишь жертвы, не способные протестовать, — вступил в разговор Рэд Ван. — Ведь для того, чтобы люди не выражали протеста, нужно не так уж много — всего лишь отучить их мыслить критически. Для этого необходимо, чтобы народ в основной своей массе был малообразованным. Ведь у малообразованных людей запросы к жизни довольно примитивные: наличие еды, мнимого комфорта и столь же мнимого ощущения защищённости.
И, конечно же, развлечения — столь же непритязательные и доступные, как и дешёвая еда. Всё это позволяет властям манипулировать общественным мнением, зомбировать людей, делая из них равнодушных тупых обывателей, безразличных ко всему на свете, кроме самих себя — любимых и дорогих.
— Ты прав, — согласился я с ним. — Вот почему здесь так много тех, кто любит порассуждать о том, что «главное внутри», что «бог у каждого свой». Для таких людей действительно главное — то, что внутри них. И бог у них свой, собственный — утроба! Вот их бог, и иного бога у них нет. Один древний земной писатель написал о таких людях: «Заметь, что не Богов я мясом угощаю, а сам себя. Утроба — вот наш бог, и главный бог при этом». Все эти люди — рабы существующей власти… даже хуже того — они почти животные, скоты, в головы которых вбита одна единственная мысль: мысль о том, что только существующая власть является источником всех благ и гарантом их безопасности, и смена этой власти приведет к всеобщему хаосу, к катастрофе всемирного масштаба.
И для полного и окончательного закрепления этой мысли власть старательно рождает уродливые образы мнимых врагов, выбрасывая их в окружающий мир, и они отравляют его, затмевая действительность и порождая иную — параллельную — реальность, не имеющую ничего общего с настоящей жизнью. С этими образами можно вести долгую и непримиримую борьбу, выставляя их страшными пугалами на всеобщее обозрение и таким образом до бесконечности растягивая иллюзорное покрывало майи над общественным сознанием.
