Нил Шустерман - Обделённые душой
«Это, конечно, большой риск, но нельзя же, чтобы выглядело так, будто он пленник, — говорил Старки. — Мы не юновласти, в конце концов».
Само собой, Хэйден пленник — но не дай Бог, чтобы он выглядел таковым.
Это была идея Бэм — поставить Хэйдена заведующим складом. Во-первых, потому, что у него есть опыт: он занимался продовольствием в первые дни своего пребывания на Кладбище. Во-вторых, потому, что паренёк, исполнявший эту обязанность, был сегодня убит.
Бэм застаёт Хэйдена за двумя занятиями одновременно: он производит учёт консервов и треплется со своим стражем, выведывая у того подробности о крушении самолёта и всём, что случилось после — начиная с грабежей придорожных магазинов и заканчивая учреждением академии «Пеликан». Придётся поучить охранника уму-разуму и внушить, чтобы не говорил с Хэйденом ни о чём, что не касается консервированной ветчины и банок с кукурузой.
Охранник просится в туалет. Путь туда неблизкий, и Бэм разрешает ему уйти.
— Я прослежу за Хэйденом, пока ты не вернёшься.
Мальчишка передаёт ей свой «узи», но она отмахивается.
Хэйден ходит с блокнотом в руке, занося туда пометки.
— У вас слишком много чили[29], — говорит он, указывая на штабель огромных, объёмом в галлон банок. — И ведь выдать его за что-нибудь другое не получится.
Бэм скрещивает руки на груди.
— Так я и знала, что ты тут же начнёшь ныть. На всякий случай, если ты забыл: мы только что освободили тебя. Ты должен быть нам благодарен.
— Я благодарен. Нет, честно, я просто в экстазе. Но, должно быть, за время, проведённое в заготовительном лагере, я слегка повредился в уме, потому что ни с того ни с сего вдруг начал ставить интересы общества выше своих собственных.
— Типа почему у нас слишком много чили?
Он не отвечает, лишь бродит по складу, продолжая инвентаризацию. Бэм бросает на него косые взгляды, раздумывая, когда же вернётся охранник. Она пришла сюда, потому что считает своим долгом следить за Хэйденом. Этот тип ей не нравится. Никогда не нравился. Он из тех, что пудрят тебе мозги исключительно ради собственного развлечения.
Хэйден поднимает голову от блокнота и ловит на себе её взгляд. Он смотрит ей в глаза — не очень долго, но и не так уж коротко. Затем снова сосредоточивается на своих записях. Хотя нет, не совсем так, потому что он произносит:
— Ты понимаешь, что он всех вас заведёт в могилу? Ведь понимаешь?
Бэм застигнута врасплох — не высказыванием Хэйдена, но тем, в какую ярость оно её приводит. Щёки её пылают от бешенства. Нельзя позволять этому типу вкладывать ей в голову подобные мысли! Особенно когда они уже и без того там.
— Ещё одно слово о Старки, и следующее, что ты услышишь — это треск собственной башки, стукнувшейся о дно ближайшей шахты.
Хэйден усмехается, приподняв бровь:
— Остроумно, Бэм. Надо же, а я никогда не считал тебя остроумной!
Она хмурится, не зная, считать его слова комплиментом или оскорблением.
— Просто заткни пасть и делай, что положено, если не хочешь, чтобы с тобой обращались как с пленником.
— Вношу встречное предложение, — произносит Хэйден. — Я вообще ни с кем словом не перекинусь, но зато стану всё откровенно высказывать тебе. Идёт?
— Ещё чего! Только попробуй, и я вырву твой паршивый язык и продам тому, кто предложит наивысшую цену.
Хэйден хохочет:
— Ещё одно очко в пользу Бэм! Какие богатые фантазии. Правда, мрачноватые, но прогресс налицо. Придёт день, и мне, возможно, захочется взять у тебя несколько уроков.
Она толкает его — не настолько сильно, чтобы упасть, но достаточно, чтобы потерять равновесие.
— Чего это тебе в башку втемяшилось, что я вообще захочу тебя слушать?! И с чего ты взял, будто ты умнее Старки? Он такое делает — тебе и не снилось! Ты хоть имеешь понятие, сколько людей мы сегодня спасли?
Хэйден вздыхает и окидывает взглядом штабеля консервных банок, словно каждая банка — это очередной спасённый подросток.
— Я не стану высказывать Старки своё мнение по поводу числа спасённых в этой операции, — молвит он. — Но мне интересно, что будет дальше.
— Будет то, что все эти ребята не попадут под нож.
— Может быть и так... Но может и иначе. Скажем, как только их поймают, их расплетут гораздо быстрее. А заодно поторопятся и со всеми остальными, которые ждут расплетения сейчас.
— У Старки великие замыслы! — вопит Бэм так громко, что каменные стены отзываются эхом. Интересно, не подслушивает ли кто их разговор. В этих коридорах вечно торчат всякие любопытные уши. Она смягчает раскаты своего голоса и переходит на яростный шёпот:
— Разгром заготовительных лагерей — это только часть его плана. Главное для него — это отстоять дело аистят. — Произнося эти слова, она медленно надвигается на Хэйдена, и тот отступает, стараясь сохранить безопасную дистанцию. — Неужели ты не видишь, что он разжигает пламя восстания? Другие аистята, которые думают, что у них не осталось надежды, которые считают себя гражданами низшего сорта, поднимутся и потребуют справедливости!
— И он собирается добиться этого с помощью террористических актов?
— С помощью партизанской войны!
В этот момент Хэйден уже прижат к стене, и тем не менее вид у него такой, будто ему всё нипочём. Собственно, даже наоборот — у Бэм чувство, словно это её загнали в угол.
— Любой человек вне закона в конце концов попадается, Бэм.
Та трясёт головой, словно желая вытряхнуть из неё эту мысль.
— Если он выигрывает войну, то нет.
Хэйден бочком ускользает от неё на другую сторону камеры и присаживается на штабель банок с чили.
— Знаешь, Бэм, я готов дать вам кредит доверия, хотя у меня при этом желудок в узелок завязывается, примерно как от этого чили, — говорит он. — Ты права, в истории полно примеров, когда эгоистичные придурки умудрялись прогрызть себе дорогу к высшей власти и приводили свой народ к успеху. Правда, вот так с разбегу я конкретных имён не назову, но уверен — со временем какое-нибудь всплывёт.
— Александр Великий, — предлагает Бэм. — Наполеон Бонапарт.
Хэйден слегка задирает голову и сужает глаза, словно стараясь представить себе названные личности.
— Значит, когда ты смотришь на Мейсона Старки, ты подмечаешь в нём черты Александра или Наполеона? Я имею в виду, не считая малого роста.
Бэм сжимает челюсти и цедит:
— Да, подмечаю!
И вот она, эта змеиная усмешечка Хэйдена:
— Простите, мисс, но если вы хотите получить роль, постарайтесь играть убедительнее.
Хотя Бэм страшно хочется выбить пару-тройку безупречно ровных зубов Хэйдена, она не позволяет злости взять над собой верх. Она видела, как Старки сегодня поддался приступу бешенства — зрелище не из приятных.
— Всё, хватит, достал, — цедит она и решает не дожидаться возвращения охранника.
Усмешка Хэйдена переходит в широкую снисходительную улыбку, что выводит Бэм из себя ещё больше. Может, всё-таки дать ему в зубы?
— Погоди, ты ещё не слышала самого интересного, — говорит он.
Надо бы убраться отсюда, пока он опять не сделал её мишенью своих шуточек, но любопытство не позволяет.
— Н-да? И что же это?
Хэйден встаёт и медленно приближается к ней — значит, собирается сказать что-то, что не повлечёт за собой удара в зубы.
— Я уверен — вы со Старки всё равно будете и дальше громить заготовительные лагеря, — говорит он. — Так вот — я хотел бы вам помогать в разработке планов. Надеюсь, ты помнишь, что я был главным по технической части на Кладбище? Я кое-что умею, и с моей помощью вы сможете проворачивать ваши операции с меньшими людскими потерями.
Вот теперь пришёл черёд Бэм высокомерно усмехаться. Она знает Хэйдена слишком хорошо!
— И что ты просишь взамен?
— Как я уже сказал: всё, чего я хочу — это твоё ухо. Не в расплетённом смысле. — Тут он затихает, становится серьёзным. Она никогда в жизни никогда не видела Хэйдена серьёзным. Это что-то новенькое. — Я хочу, чтобы ты пообещала слушать меня — не просто слушать, а выслушивать, — когда у меня будет что сказать. Совсем необязательно, чтобы тебе это нравилось; просто слушай, и всё.
И хотя всего пять минут назад Бэм отказала ему, на этот раз она соглашается. Хотя её не оставляет ощущение, что она заключила договор с дьяволом.
41 • Коннор
Столкнись Коннор с Камю Компри при других обстоятельствах, он возненавидел бы этого «сплёта» всей душой. У Коннора имеются веские причины для ненависти. Первая: Кэм — детище «Граждан за прогресс», лучезарная звезда тех, кто пропагандирует расплетение как естественный и морально оправданный этап развития цивилизации. Вторая — и намного более важная в глазах Коннора — это отношения Кэма и Рисы. Коннор знает, что Рису шантажировали, и всё равно — стоит только ему вообразить их вместе, как его правый кулак сжимается с такой силой, что ногти врезаются в ладони до крови. В этом могучем кулаке сливаются воедино ревность Коннора и злоба Роланда. Глупо было бы даже предполагать, что между Коннором и Кэмом возможны иные отношения, чем враждебные... если бы не обстоятельства.
