Нил Шустерман - Разобщённые
Порывы ветра едва не сносят фургон с дороги, и водитель обеими руками держится за баранку.
— Ну и погодка, а? — говорит он, бросая на Лева взгляд в зеркало заднего обзора. Лев отворачивается. Не хватало ещё, чтобы хозяин машины завопил: «Э, а я тебя знаю! Ты тот самый пацан-хлопатель!» Но водитель вместо этого спрашивает: — Как вы там, удобно устроились?
А ведь он ещё не спросил, куда им, собственно, надо. Лев мысленно пробегается по известным ему названиям близлежащих местечек в ожидании неизбежного вопроса.
Снаружи бушует гроза, струи воды хлещут по ветровому стеклу под таким невозможным углом, что дворники не справляются, и водителю приходится притереться к обочине. Он поворачивается к пассажирам.
— Торнадо, а? — балагурит он. — Думаете, нас занесёт в страну Оз?
Что-то он не ко времени развеселился.
— Чем скорее мы попадём домой, тем лучше, — молвит Мираколина.
— Да бросьте, вы ведь не домой направляетесь, ребятки, — говорит водила всё тем же жизнерадостным тоном. — Мы все отлично это знаем, правда?
Мираколина бросает на Лева обеспокоенный взгляд. Водитель вперяется в Лева, и только теперь мальчик видит, какие у хозяина автомобиля странные, разные глаза. От этого зрелища Лева охватывает холод, не имеющий никакого отношения к бушующей буре.
— Я понимаю, вы меня не помните, мистер Калдер, потому что валялись без сознания в нашу прошлую встречу. Но зато я хорошо помню вас.
Лев протягивает руку к двери фургона, но та заперта, и возможности открыть её нет.
— Лев! — слышит он крик Мираколины и, оглянувшись, видит, как водитель достаёт транк-пистолет, выглядящий до ужаса огромным в тесном пространстве фургона.
Снаружи по кузову лупит град, и водителю приходится орать, чтобы его было слышно:
— В тот раз я попал в тебя нечаянно. В этот раз — нет.
Он транкирует обоих — дети не успевают и слова вымолвить. Лев видит, как закатываются глаза Мираколины и обмякает её тело, прежде чем сам начинает тонуть в синтетическом дурмане. Он проваливается всё ниже, ниже, ниже, а в это время стук града по кузову сменяется рёвом, похожим на грохот товарного состава, на всех парах несущегося в преисподнюю.
35 • Нельсон
Во вспышке молнии от видит приближающийся торнадо — смерч вырывает с корнем придорожные деревья в каких-то ста ярдах от его фургона. Вихрь терзает саму дорогу — куски разломанного дорожного покрытия носятся в воздухе. Что-то — то ли дерево, то ли глыба асфальта — выбивает в вмятину в крыше фургона, словно на машину наступил разъярённый великан. Боковое стекло разлетается вдребезги, фургон несёт боком с обочины на середину шоссе.
Нельсон не испытывает страха, ощущает лишь священный трепет. Фургон кренится влево, смерч и сила земного тяготения играют с ним в перетягивание каната — кто кого пересилит. Наконец, выигрывает гравитация, и автомобиль, тяжёлый, громоздкий, остаётся на земле, вместо того чтобы превратиться в двухтонный рассекающий воздух снаряд. А в следующий момент торнадо уходит, оставляя за собой разрушения, и несёт бедствие дальше. Рёв стихает, и лишь ливень потоками заливает дорогу.
Нельсон понимает: это его второй момент истины. Первый был тогда, когда транк-пуля украла у него его жизнь. Но сейчас судьба пощадила его. И не только пощадила, но и поощрила. Поимка Лева Калдера — вовсе не случайность. Нельсон никогда не верил в божественное Провидение, но он открыт для мысли о всеобщем равновесии, о том, что в мире действует закон воздаяния. Если это так, то справедливость в скором времени должна восторжествовать, передав в его руки Коннора Ласситера.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ВОПРОС НЕОБХОДИМОСТИ
Выдержка из журнала «Индепендент», Великобритания
«ГОПНИКИ, ЛОБОТРЯСЫ, ПОДОНКИ»:
КАК МАСС-МЕДИА ДЕМОНИЗИРУЮТ ТИНЭЙДЖЕРОВ
Ричард Гарнер, издатель образовательной литературы, пятница 13 марта 2009 года
Согласно недавно проведённым исследованиям, средства массовой информации изображают мальчиков-подростков «отморозками», в результате чего сами подростки начинают относиться друг к другу с опаской.
Цифры показывают, что за последний год больше половины сюжетов о тинэйджерах в общенациональной и региональной прессе (4.374 из 8.629) так или иначе касались преступности. Самое распространённое слово, описывающее подростков — это «отморозки» (591 раз), за ним идёт «хулиганьё» (254 раза), «отвратительно» (119 раз) и «дикари» (96 раз). Другие термины, часто используемые в отношении детей: «гопники», «лоботрясы», «скоты», «бессердечные», «сволочи», «подонки», «монстры», «бесчеловечные» и «опасные».
Исследование, проведённое по поручению организации женщин-журналисток, показывает, что наилучший шанс для подростка заслужить симпатии прессы выпадает ему лишь тогда, когда означенный подросток умер.
«Встречаются отдельные репортажи, в которых мальчики-подростки характеризуются позитивно: „примерный ученик“, „ангел“ и даже „идеал сына для любой матери“, — заключают исследователи, — но, к сожалению, эти слова относятся только к тем подросткам, которые умерли страшной безвременной смертью».
Полностью статью можно прочитать здесь:
http://www.independent.co.uk/news/uk/home-news/hoodieslouts-scum-how-media-demonises-teenagers-1643964.html
36 • Коннор
Коннор вымещает свою злость на боксёрской груше по крайней мере два раза в день. А куда деваться? Если он не будет этого делать, то наверняка обрушит всю свою горечь на голову какого-нибудь бедолаги: лентяя, не желающего чистить сортиры; или дурёхи, пронёсшей с собой на Кладбище мобильник — ей, видите ли хотелось позвонить своим друзьям и сообщить, где она находится. Или того пацана, что куражится над каждым сообщением об атаке хлопателей, осёл... Коннор лупит грушу с такой силой и бешенством, что странно, как она до сих пор ещё не лопнула.
Рисы больше нет.
Прошёл уже месяц. Коннор уверен, что она умерла — от рук юновластей, или «прогрессивных граждан», или ещё кого. Не имеет значения, что ей семнадцать и она инвалид, а значит, расплести её по закону нельзя. Всевидящее правительство, как правило, оказывается весьма близоруким, когда дело касается наблюдения за правомочностью действий собственных служб.
Коннор сильно переменился.
Он чувствует — вернулись его прежние привычки и старые модели поведения. Те самые, из-за которых в своё время угодил под раздачу. Парень возвращается мыслями к тем временам, когда был ещё не расплётом, а всего лишь проблемным подростком. Сейчас он опять проблемный подросток, но теперь на его плечах лежит ответственность за сотни таких же проблемных детей. Вот только... Он не может отделаться от мысли, что причина не только в нём одном. Ему кажется, что его агрессия исходит от руки Роланда.
— Если хочешь уйти, никто не станет тебя упрекать, — говорить ему Старки как-то вечером за игрой в бильярд. — Может, тебе и надо бы пойти поискать Рису. А Кладбищем могут заняться другие. Трейс, например. А то и Эшли или Хэйден. — О своей кандидатуре он помалкивает, что само по себе весьма показательно. — Может, проведём выборы, когда ты уйдёшь. Демократия так демократия.
— И тебе уже гарантирована по меньшей мере четверть голосов, не так ли? — говорит Коннор без обиняков.
Старки не опускает взгляда и не пытается отрицать:
— Я мог бы управлять Кладбищем, если бы понадобилось. — Он бьёт по восьмому шару, промахивается и проигрывает партию. — Чёрт, опять твоя взяла.
Коннор хорошенько всматривается в своего партнёра по игре. Старки с самого начала выказал себя человеком прямолинейным и честным. Ага, как и Трейс. Лишь сейчас в Конноре зарождается подозрение, что Старки не совсем то, чем кажется.
— Ты молодец, с проблемами кормёжки хорошо справляешься, да и у аистят твоими трудами прибавилось самоуважения, — говорит Коннор, — но не думай, что это делает тебя Божьим даром всем расплётам.
— Ну что ты, — отзывается Старки. — Это место прочно закреплено за тобой.
Он кладёт свой кий и удаляется.
Коннор мысленно отвешивает себе оплеуху за то, что дал выход своей паранойе. Сказать по правде, он не прочь натаскать Старки, с тем чтобы тот в нужный момент мог его подменить на посту, но с другой стороны — кто он, Коннор, такой, чтобы кого-то чему-то учить?
Раньше он имел возможность поделиться своими переживаниями с Рисой. Та всегда умела поддержать его, пролить бальзам на раны его сомнений, давая ему тем самым возможность прийти в себя и выполнить очередную задачу. Можно, конечно, довериться Хэйдену, но этот зубоскал из всего сделает хохму; и хотя Коннор знает, что это не что иное, как защитный механизм, о некоторых вещах с Хэйденом просто невозможно разговаривать. Единственный, кому он может теперь довериться — это Трейс. Коннору страшно не нравится, что теперь бывший бёф — его ближайший союзник, и это несмотря на то, что он двойной агент. Но если Риса была бальзамом, то Трейс — чистый спирт на кровоточащую язву.
