Черная сакура - Колин О'Салливан
— А против кого дрались? Против Монстры?
Хиде выглядит встревоженным, его лицо внезапно становится сморщенным и боязливым, точно у мальчика, готового струхнуть и заплакать.
— Нет. Хотя сейчас она с Монстрой. Нет, нет, мы дрались с волками. Ох, и гнусные твари.
Я могу рассказать и больше. Могу вдаться в подробности, которых эти двое, безусловно, жаждут, но я не болтлив. Во всяком случае, с ними. Они не принимали мою сторону, когда я в этом нуждался. Почему сейчас я должен им потакать? В эту минуту мне приятно пить пиво и смотреть на их одичало-взволнованные лица; я смотрю на них, как на давних знакомцев.
Ничто в этом заведении не занимает меня по-настоящему. У меня нет причин оставаться здесь: собутыльник из меня неважный. Уверен, что эти двое меня больше не позовут. В сущности, я сомневаюсь, что мы еще будем работать вместе. Не могу представить, как я бегаю по полю и пытаюсь руководить игрой. Это слишком мучительно. Как, впрочем, и все остальное.
Домашний уют. Все это мне чуждо. Все должно было сложиться иначе. Мне предстояло стать человеком, который регулярно ходит выпивать с дружками. Клюет носом, распинаясь о себе и своих достижениях. Но этого со мной не произошло. Или я сам выбрал другую дорогу: женился молодым, молодым познал горе. И теперь я страдалец. Но когда требуется, когда требуется, я умею обращаться с мечом.
Фудзибаяси, его ножницы, рассказы о войне и…
Вот почему я здесь. Я праздную. Я сразился с волками и спас девиц. Так оно и было, разве нет? Разве нет? Почему бы не рассказать им эту эпическую повесть о мече, крови, луне, скрежете зубов и…
Потому что с тех пор, как сгинула Руби, ничто больше не….
Даже хороший рассказ, даже…
Героизм — это когда…
Пожалуй, сейчас мне не помешал бы разговор с отцом. Он постарался бы опровергнуть мои слова, сформулировать какую-нибудь…
Я должен рассказать про Руби. Что произошло в тот день? Надо освободить разум от…
Я должен попытаться.
— Что в сумке?
— Кости.
— Кости? Какие кости?
Они смотрят на меня как на сумасшедшего. Имеют право. Разве они видели настоящего меня? Кто вообще…
Я подхватываю сумку с костями, швыряю на стол деньги и оставляю этих двоих в недоумении. Уже поздно, мне пора топать домой с бедренными, берцовыми и прочими костями, да впридачу с гладким черепом бедного мальчишки; все это постукивает у меня за плечами. Растолкаю жену и расскажу о находке. Ну, или утром. Утром лучше. Если утро наступит. Никогда нельзя быть уверенным.
9
Что-то про дно ямы, снова и снова, босая и одинокая; что это за песня, она и сама не знает, может, учитель музыки напел, бренча на гитаре; она идет и поет, она помнит его приятный голос.
Осенью на побережье холодно. Почему она еще не умерла? Почему волки не разорвали ее на части? Как ей удалось уцелеть?
Те люди, что шагают вдоль побережья, наверняка на что-то надеются, наверняка думают, будто они куда-то идут или что-то ищут. Они целеустремленные.
Она видит, как какой-то человек поднимает морскую раковину, взламывает, раскрывает и опрокидывает ее содержимое в свою алчную, слюнявую пасть. Он рад своей находке, пускается в пляс. Девочка смотрит на это, и ей хочется есть. Ей никогда не приходилось добывать себе еду. Прошло еще несколько дней. Сколько еще осталось?
Поет что-то про дно ямы, снова и снова, босая и одинокая, снова и снова, снова и снова, снова и снова…
10
Четырнадцатый — ни секунды не женщина.
Четырнадцатый быстро пришел к власти, потому что Тринадцатый быстро ее утратил. А что именно он утратил? Утратил чувство реальности, политический вес, доверие избирателей, жену и детей. Утрата жены и детей оказалась, вероятно, самой горестной (впрочем, его имя тоже никто не удосужился узнать). Перед камерами он выглядел все более неуверенным, и все ждали, что рядом с ним появятся жена и дети, этакий объединенный фронт, и расскажут, как они все вместе выстояли, невзирая на трудности, невзирая на промахи злополучного отца семейства, и заявят, что прощение и понимание в будущем наверняка станут нормой, как на Западе, и им наверняка удастся преодолеть стыд. Да, в предыдущие века негодяи-политики именно так и поступали, но западная модель себя не оправдала. Страна эта многое позаимствовала у Запада, в основном всякой дряни, но когда дело доходит до стыда, мы остаемся Востоком: жена скорее возьмет двоих детей-подростков на футбольный матч, нежели появится на пресс-конференции, и вместо того, чтобы каяться за трехлетнюю интрижку с двадцатилетним стажером, они все вместе примутся орать на неповоротливых центрбеков, неумелого полузащитника и всех прочих, кто завладеет их вниманием. Говорят, старший сын, которому сейчас пятнадцать, проявил кое-какие умения на футбольном поле и это вызвало интерес у зарубежных клубов. Весьма по-западному!
Он плакал. Тринадцатый открыто плакал. Но это абсолютно никого не тронуло. Просто проигнорировали — неужели он рассчитывал на какое-то там прощение? — ведь в нынешние времена большинство так поступает. Игнорирует. Людям не нужна правда, они не хотят ее слышать. Хотя знают, что Четырнадцатый, давным-давно снюхавшийся с «торговцами смертью», активно участвовал в закупках военной техники. Первые несколько месяцев при власти он большую часть времени проводил на различных выставках, посвященных обороне и безопасности, и пытался установить связи с некоторыми государствами-изгоями, которые почему-то не считали нашу страну обреченной — наверное, сила убеждения Четырнадцатого позволила внушить собеседникам мысль, что волны больше не нахлынут, что плиты столкнулись последний раз, что земля устойчива, что нарождается экономическое обновление и что обретение былого величия не за горами. Вопрос времени.
В сущности, он рассуждает только об увлекательной военной игре, и к удивлению (хотя и не к негодованию) большинства жителей страны уже сумел заключить многочисленные контракты на производство танков, дронов, военных вертолетов и полицейских бронеавтомобилей. В селениях, разумеется, об этом не слышали почти ничего — коммуникационная инфраструктура нынче работает медленно, и только большие города обеспечены ею по-настоящему; селения забыты напрочь, те, что еще остались, что еще не смыты, не слышат никаких дикторов, только завывания волков, рыщущих огромными, неумолимо растущими стаями. Необходимо что-то предпринимать против волков и против волн, Четырнадцатый это понимает, но военная мощь прежде всего. Будем производить оружие для себя. И с другими торговать. Такой план он разработал. Ну и ладно. В любом случае непохоже, чтобы кого-нибудь это по-настоящему встревожило.
