Игорь Удачин - Ковчег
— Во-первых, я не ухарь, — огрызнулся Занудин, приняв пунцовую окраску.
Однако муха, было видно, не желала доводить сейчас разговор до никчемных пререканий и, потирая лапы, безразлично смолчала.
— А во-вторых… — Занудин осекся. Конечно же, его так и подмывало привести некий сокрушительный довод — но увы!
— А во-вторых?.. — невыносимые глаза, застывшие напротив, с подчеркнутой снисходительностью скрыли чуть было не зародившуюся в них усмешку.
Занудин чувствовал, что задет за живое. Внутри все так и клокотало.
— Люди прошлого оставляли культурное наследие для своих потомков — для таких, как я, — а уж точно не для навозных мух!.. С чего это я не имею о нем представления?! Им пропитана моя человеческая кровь!! Я знаком с музыкой великих композиторов, видел множество великолепных картин, архитектурных памятников, шедевров киноискусства… Я прочел уйму книг, в конце концов!
И в этот момент муха все-таки не сдержалась и от души захохотала. Перестав смеяться, она поглубже вдохнула и затараторила какую-то неразборчивую скороговорку. Не больше чем через три минуты безостановочной тарабарщины вдруг резко смолкла и вопросительно уставилась на озадаченного Занудина. Вот тут-то до него и дошел бьющий наповал смысл произошедшего… За какие-то жалкие три минуты насекомое перебрало имена всех культурных деятелей, с творческим наследием которых Занудину удалось познакомиться на протяжении жизни. В списке оказались даже те, с плодами чьих творений Занудину хватило времени и возможности соприкоснуться лишь вскользь… Занудин вовсе не удивился, что муха обладала этой приватной информацией — но поразило совсем другое… Неужели такую ограниченную порцию знаний, воистину каплю в безбрежном океане, смог впитать в себя за целую прожитую жизнь разум Занудина?! А ему-то ведь казалось… ой-ой-ой… А сколько же не менее достойных имен так и осталось для него благозвучными темными лошадками, не говоря о тех, что полчищами забывались в веках из-за войн, коварства, предательств, неурядиц, обыкновенной и неискоренимой человеческой глупости и невежества!
— О да, о да, — одобрительно закивало головой насекомое, точно пытаясь помириться взглядом за вновь без спросу прочитанные мысли Занудина, — теперь ты начинаешь вникать… Что ж, наступил подходящий момент снять маску. Я уже сказала, если помнишь: я сама — живая аллегория. Это так. Я… воплощение человеческого сознания! Со всеми его изъянами, червоточинами, несовершенством. Все это нашло отражение в моем отталкивающем для постороннего восприятия облике. А судя по тому, как ты таращишься на меня с самого начала нашей встречи — так и попросту уродстве. Не так ли?
Вращая глазами, муха негромко захихикала. Занудин же пребывал во вполне объяснимом немом оцепенении от услышанного.
— Хорошенько вдумайся в мои слова. Понял, кто я?
— Да, — выдавил из себя осунувшийся Занудин.
— А на «муху навозную» обижаться я не стану. Мгм… это ведь тоже аллегория. Муха рождается, чтобы умереть через каких-то несколько дней. Конечно, если раньше не повстречается с полоской липкой бумаги или мухобойкой… Да и вся жизнь ее проходит в радиусе ста метров от того места, где родилась. Не густо. А теперь взгляни вокруг ― много ли сможет узнать она о том наследии, что копилось веками, тысячелетиями… саму вечность?! Земное время — только вспышка в бездне космической беспредельности. Беглый взгляд — и закономерное разочарование. Нет. Разумеется, мои дни протекают в несколько ином пространственно-временном русле… но я ведь, не забывай — аллегория. Так что можно сказать… только вчера я была бездумным опарышем, сегодня вдруг поняла, кто я и что могу — а не завтра, так послезавтра мне уже крышка! Ну и что мне делать со всем этим?! Для кого все это?! Меня, моих сил и жизни, хватит на какую-то крупицу. Но пройдя свой путь, не обнаружу ли я трагической ошибки в том, что потратила жизнь именно на эту крупицу, а не на другую?.. В чем смысл выбора и в чем смысл его неограниченности? И выбор ли это вовсе? Может, жестокая насмешка? Нужно ли познавать частицу, если нет возможности сложить ее с другими частицами воедино, чтобы получить представление о Целом? Вопросы… вопросы… вопросы… И все они касаются тебя! Разве еще не понял, умник, что навозная муха на самом деле — это ты?! И, как видишь, ты действительно не можешь защищать то, о чем не имеешь представления…
Занудин пребывал в гнетущем безмолвии, глаза его покраснели и распухли, в мыслях творилась чехарда.
— А ведь истина, открою тебе секрет, абсолютно простая штука, — доверительно продолжала муха после минутного раздумья. — Она не требует для себя особенного пространства, времени, условий. Она витает в воздухе, она заключена в каждом атоме любого из существующих и только еще готовящихся к рождению миров! И в том, что она стала такой недоступной, виноваты они… — муха резко вздернула крылья вверх, указывая на очередной пролетающий по небу клин.
Шлеп! шлеп! шлеп! шлеп! — точно в ответ на проявленное внимание посыпались на землю испражнения.
— Истина одна! Но вот сколько ее интерпретаций! Сколько мерзкой толчеи, переливания из пустого в порожнее! Сколько повторения и переделок, недомолвок и перехлестов, воспевания множества маленьких разрозненных правд во имя торжества одной великой Неправды!! У-уф… — насекомое тоскливо взглянуло на Занудина и, зажужжав, перелетело на новую кучу.
Куча — скорее, кучка — была совсем миниатюрной, нежно-песочного цвета с трагично-красными крапинами, и под насекомым ее почти не стало видно. Занудина посетило вдруг странное подозрение: муха давно присмотрела среди множества куч именно эту и, необычайно талантливо заговаривая зубы, добралась-таки до намеченной цели. Ей-ей, что-то будет.
— О чем думают люди?! Откуда эта твердолобая потребность все усложнять, учить других тому, во что сами не верят, преумножать глупость, в которой и без них во все времена не возникало недостатка?! — хоботок насекомого мелко задергался и принял такую вычурную форму, будто муха в этот момент горько усмехалась. — Я знаю, чем закончить твою вынужденную экскурсию…
После этих настораживающих слов ротовой орган мухи принялся за работу. Отвратительно хлюпая, с жадностью всасываемый сок до отказа наполнил ее зоб и кишечник. Насекомое смачно рыгнуло и, перехватив взгляд невольно поморщившегося Занудина, произнесло:
— Ну что смотришь, бестолковый? Это для тебя…
И вот тут-то дело приняло немыслимо скверный оборот… Занудин почувствовал, что задыхается и близок к потере сознания. Его брюхо раздавалось на глазах, а рот и горло были полны какой-то вязкой и приторной на вкус эссенции. Становилось не сложно догадаться — какой! На этот раз муха действительно полакомилась не для себя…
— Ммру-а-а-ыы!! — выкатив глаза, то ли замычал, то ли заревел несчастный Занудин.
Впав в безудержную истерику, он пальцами выскребал изо рта то, что не успел еще проглотить. Горячий пот градом катился по перепачканному телу Занудина, дрожащему и извивающемуся точно в предсмертных конвульсиях.
— Ну вот, как всегда… — пожимая плечами, пробубнила муха, с опаской поглядывая на мучения Занудина. — Шарахаемся от всего, чего не понимаем… Это ж — аллегория. Коньки, надеюсь, не откинешь, чудик?.. Не паникуй. Перетерпи. Я ведь сказала, я не творю зла.
Внезапно Занудин успокоился и замер. И даже весь как-то обмяк. Взмокший лоб крестиком прорезали две резкие черточки. Короткая вертикальная означала, по всей видимости, сильное удивление. Горизонтальная — наплыв волнующих размышлений.
Субстрат, которого наглотался Занудин, словно растерял свои мерзостные свойства и оневесомел. Словами такое не передать… Происходила неподвластная пониманию метаморфоза — реакция превращения физического в духовное. Наполнивший Занудина субстрат непостижимым образом перегонялся до состояния чистейшей информации, с обработкой которой мозг едва ли успевал справляться. Сомнения иссякли ― с самого начала их встречи муха все так и спланировала…
Теперь Занудин откуда-то знал, что Эльвира, этот дорогой и не понятый им при жизни человечек, вела свой секретный дневник. Воображаемые страницы, испещренные убористым девичьим почерком, зашелестели, зашептались, запорхали перед мысленным взором Занудина, словно их перебирала невидимая рука или дуновения ветра. Сколько здесь было трагических попыток разобраться в себе и отыскать свое место в мире! А сколько мыслей, тревог таилось за каждой строчкой, из ненаписанного, в форме полудогадок и полуощущений! Занудин чувствовал, как стремительно погружается в духовный мир погибшей сестры. Теперь он в мельчайших подробностях постигал, чем жила Эля, о чем мечтала и что терзало ее неокрепшее сознание. Он понял, в чем был виноват перед ней. С облегчением признал, что вина его не настолько велика, как казалось раньше. А самое главное: что по-своему Эля была все-таки счастлива, как счастливо любое существо, которому нашлось местечко под солнцем ― пусть ненадолго и пусть не самое светлое из возможных… Но ничто не умирает навсегда — все суть переходы!.. И у каждого своя дорога — как на Земле, так и на Небесах. Никто не вправе взваливать на себя ответственность за чужую жизнь, потому что и в своей чересчур много работы, которую нужно успеть выполнить!..
