Владимир Фалеев - Третий глаз
— А Бородай очень балует свою жену… Вы тоже баловали Соню и мужа ее наверх подталкивали, — брякнула секретарша и захлопала ресницами: то ли сказала? Не заметив на лице Павла недовольства, опять оживилась: — Бородай напялил на нее узду верности, все так говорят. Подселил в квартиру тещу, водил обеих на торговую базу по улице Республики. Знаете базу облпотребсоюза? Повертел в зале косым глазом: выбирайте — чего желаете. Теща туда-сюда, ничего ей не приглянулось. А Сонька все углы обнюхала, кисонькой мяукает мужу: «Мне бы шубку норковую». Это же тыщи рублей! Бородай ей купил сразу же! И снова обращается к теще: «Выбирайте, мамаша, себе чего-нибудь». Теща влево-вправо, ничего ей не нужно. Показывает на доченьку: «Вы, зятек, женушке сделайте подарок». Сонька опять ластится к мужу, стелется перед ним: «Еще бы одну шубку». Бородай, говорят, поморщился, но и за вторую шубку рассчитался. Теперь Бородаиха ходит по управлению, гордая, меня в приемной даже не спрашивает, есть ли в кабинете муж, сама норовит пройти. С шубами-то она замаялась, хранит их в ломбарде. Там надежнее от воров.
Долго глядел Павел в окно, забыв о Зине, тоскливое и светлое чувство овладело им, почудилось, будто за окном майский день, а он так молод — еще не женат и вот-вот встретит ту, с кем станет одним целым, каждая клеточка тела которой будет ему родной. Он знает, кто она, та единственная женщина — Златогривка… И другая ему родной не станет. Она увлеклась покупками… потому, что тоску свою топит, может, не осознавая того, что Павел — ее половина души. Она любит его… А ветерок за окном перебирал пряди желтых листьев.
— Откуда ты все знаешь… — отрешенно произнес Стрелецкий.
— Дак третьим глазом пользуюсь, — с грустью пошутила Зина, обиженная его задумчивостью.
— У физинструктора училась?
— Павел Николаевич! — укоризненно усмехнувшись, развела руками Зиночка. — Сколько же вам пребывать в состоянии электронно-хозяйственного мозга? Я думала, вы как сломались, так и отключились от механизмов, стали живым, добрым, интуитивным мужчиной…
Он сощурил глаза под очками, стараясь получше разглядеть выражение лица секретарши.
— Да, да, — кивнула ему смущенная Зиночка. — Вам надо было ходить на курсы к Зоту Михайловичу… а то живете, как устройство по передаче сигналов… Мы же люди! Зот Михайлович говорил нам, что каждый человек — это как бы часы. Они идут себе, тикают. У них двадцать четыре часа, а каждый час — свое желание, своя функция. Час — сон, час — любовь, час — мечты, час — работа, час — интуиция, час — танцы, час — еда, час — музыка… Понимаете теперь? А вы только знай кричать: «Давай, давай!» Но часы не могут бежать вперед быстрее, чем работает механизм, их придется останавливать…
— Не понимаю! Мне дорога была нужна, а вам всем не нужна, что ли? — Павел нахмурился.
Зина закрыла лицо ладонями, как бы ища какие-то аргументы, сосредоточенно думая, потом резко вскинула голову:
— Люди живут для любви и детей, для радостей, а стройка для того, чтобы работать и получать средства. И вам, Павел Николаевич, точно так же…
— Нет, Зиночка! Я не могу без стройки…
— Не надо, Павел Николаевич, так волноваться, — защебетала Зиночка. — Кому не нравится, тот увольняется… Верно? А вы сломались, но теперь опять человеком станете.
Он озадаченно молчал, не зная, что возразить.
— Я вас люблю, Павел Николаевич… — В голубизне ее глаз светилась нежность и преданность.
Она молчала. Молчал и Павел, думая, что Зина не выдержит паузы и убежит или, чего доброго, расплачется. Она закрылась ладонями, потом отняла их от пылающих щек.
— О вас столько сплетен, а зря… Вы не юбочник, вы сделали себя машиной…
— Ах, глупости! Машиной… — подосадовал Павел. — А Даша — ворона? — спросил, растирая ладонью левую половину грудной клетки.
— Конечно! — засмеялась Зиночка. — Хоть в какие одежды ее рядите, а вторым зрением она видна насквозь.
В дверь вошла нянечка: гостье пора прощаться.
— Ты, Зинуля, не видела у Егора Андреевича талисман? — спросил Павел и шутливо подмигнул ей, как бы намекая, что желает продлить их встречу.
Но она встала, ласковым взглядом прощаясь с Павлом, и все же задержалась на минутку, рассказала, что дядюшка Егор носит подарок Зота на шее как амулет, называет его камеей. Дядюшка показывал магический кристалл бухгалтеру Полубабе. Зиночка была в квартире и держала в руках безделушку; этот круглый камешек, как объяснил дядюшка, яшма, оправленная золотым ободочком; на одной плоскости вырезано фантастическое чудовище, имеющее три головы: льва, козы и дракона, то есть это трехголовая химера; а на другой стороне амулета выгравирована фраза на неизвестном языке; дядя Егор утверждал, что это магическая фраза ассиро-вавилонских жрецов, следуя ей, никогда не ошибешься.
— Вот если бы вам Зот дал такую игрушку, то вы бы, Павел Николаевич, не надорвались… — засмеялась тихо Зиночка. — А то, как штангист, схватили очень большой вес…
— Как же он следует фразе жрецов, если язык непонятный?
— Послушались бы Митрофанова и в бане не запарились бы, — настаивала Зина. — Я все видела… — На круглом разрумянившемся лице ее мелькали оттенки упрямства и сомнения.
Поколебавшись, Зина решительно шагнула к кровати Павла, наклонилась к его щеке, поцеловала и, не оглядываясь, торжественно, в яркой своей шали поплыла к двери.
Глава 19
Что есть и что будет
Мудрый, ведал он все, что минуло, что есть и что будет…
ГомерО появлении в больнице Зота сообщила медсестра. Павел, окрепший, способный ходить уже не только по коридору, но и по скверу, удивленный и обрадованный, согласился увидеться с Митрофановым. Скукотища слоняться по больничному двору, часами просиживать на скамейке, каждодневно в бездействии коротать быстротечность жизни в разговорах о смерти, похоронах и наследстве, о бессоннице и всемогуществе диеты, выслушивать однообразные жалобы соседа по палате па немощи, невнимание персонала, черствость родственников…
Павел вышел в фойе больничного корпуса в длинном домашнем халате, который принесла ему жена для комфорта и создания непринужденной обстановки, и увидел физинструктора в голубой безрукавке, подчеркивающей скульптурную вылепленность мускулов. В едва заметной бесцветной бородке скользила неизменная улыбочка, глаза спокойные, лицо розовое. Протянув руку Зоту, он почувствовал, как мягко облегли его кисть пальцы Зота, как плотно обхватили, но тотчас расслабились и отпустили. «Будем опять играть в гадания, в предсказания», — промелькнула мысль, и Стрелецкий пригласил Зота пройтись по аллее сквера, где меньше больных.
— Не ожидал, — признался Павел, шагая рядом с Зотом, касаясь плечом его плеча. Он испытывал малодушное беспокойство: может, Зот пришел мстить Павлу за прежние насмешки над его пророчествами? Или принес очередную новость о грядущей неприятности?.. Однако добродушная усмешка на лице гостя, казалось, исключала недобрые намерения.
— Робеем называть черное черным, а белое белым, — произнес Митрофанов, как-то странно заглядывая в глаза Павлу. — Избегаем искренности, страшимся огорчить собеседника, ищем деликатные выражения, учтивые объяснения, смягчающие ситуацию, вуалирующие неизбежное.
Павел рассмеялся, легонько шлепнул Зота по плечу:
— Страшную весть принес? Говори, я выдержу… Лицо Зота, выбритое, спокойное, просияло, засветилось:
— Грубость убивает, нежность успокаивает. А как же пробиться к истине…
— Опять о втором зрении? — шутливо подмигнул Павел.
— Думая, люди знают больше, чем высказывают, но, приучившись скрытничать, прятать истину, факты, теряют контакт с информационным полем…
— Куда, Зот Михайлович, клонишь? — насторожился Павел. — Убивать, что ли, пришел? Знаю, есть за мною грехи: не так корректировал планы, приукрашивал отчеты, обязательства не всегда выполнял… Да мало ли чего можешь увидеть третьим глазом! Хозяйство огромное, и многое зависит от того, как факты выдать, в какой обертке слов их преподнести…
— Напрасно вы, Павел Николаевич, я ведь не Мефистофель, никому зла не причиняю. — Зот неслышно засмеялся, заложил руки за спину; он был в спортивных тапочках, словно бы только что сошел с дистанции. — Да я и не боюсь зла…
— Не боишься? — Павел погладил ладонью грудь, где кольнуло. — А я боюсь. Обстоятельства научили. — И, показав пальцем на место, где бьется сердце, добавил; — Мотор барахлит.
— Зная вашу программу-характер, я уверенно могу сказать, что вы, Павел Николаевич, богатырь и сердца вашего хватит на сто лет бесперебойной работы.
— Ишь ты, доктор! — кинул взгляд на Зота, который медленно шел рядом. — Охота тебе скоморошничать! Тысячи непредвиденных вариантов ожидают руководителя, а ты вообразил, что можешь угадать тот из них, который я изберу…
