Андрей Щупов - Сонник Инверсанта
— Осип! Наконец-то, ты!
— Это ты наконец-то, а я завсегда туточки…
Глава 8 Столкновение комет…
— Исхудал ты, Петруха, однако. Или совсем кормить перестали?
— Не знаю… — я задумался. — Да нет, вроде кормят. Только у меня особое питание, ты ведь знаешь. Питон обложил галлюциногенами со всех сторон. Компот, каша, салфетки, одежда — всюду свою отраву подсовывает. Не знаю, за что и взяться.
— Ничего! — Осип стиснул кулачок, пристукнул себя по колену. — Скоро мы это исправим. Не веришь? А я ведь сегодня ночью был там. Кое-что прихватил на память. Видал-миндал?
Он извлек на свет бронзовую статуэтку — нечто шестирукое, явно восточного происхождения. Не то Шива, не то Будда, не то мифическая ящерица Горхан.
— Зачем она тебе?
— Понравилась. — Осип стеснительно улыбнулся. — Орехи можно колоть, а то и просто любоваться. Этот ваш козлик в пенсне ее пару раз талисманом назвал, вот я и решил экспроприировать. Нам с тобой добрый талисман тоже не помешает.
— А что насчет лекарства?
— С лекарством хуже. В стол я, видишь ли, еще не лазил, но замочек осмотрел. Хитрая штучка! Явно Ванессийского производства! Но разберемся. В крайнем случае, разведчика своего вперед пущу. Он оттуда прямо через скважину все и вытащит…
Я безучастно слушал.
— Ты, главное, крепись, Петь! Всего-то и нужно пару дней продержаться!.. — Осип яростно привстал. — Ты пойми, Антонина стервой оказалась. Я ведь на обаяние понадеялся, а какое тут обаяние, когда к вам Валерика подселили. Тут ничего не попишешь, у нее выбор. Вон сколько рыл — и все сплошные мужики…
Я потерянно кивнул, и личико Осипа тотчас сочувственно сморщилось.
— Ну, хочешь, я это дело днем проверну? Прямо сейчас?
— Сиди уж… — я выжал из себя ухмылку. — Не хватало еще, чтобы ты засыпался. Просто устал я, Осип, дураком быть. В голове туман, вместо мыслей какой-то базар-вокзал, из рук все валится.
— Ты, Петь, главное, ешь побольше. Обязательно ешь! Черт с ним — с аппетитом. Ты через силу работай. Надо же разбавлять твою отраву!
Я поежился, наяву ощутив рвотный позыв. Слова «ешь» и «аппетит» никак не желали ложиться на слух. Более того, теперь я почти не сомневался, что помимо галлюциногенов меня пытались пичкать и яйцами местных паразитов. Шла яростная борьба за мое сознание, но до сей поры мне удавалось им противостоять. Должно быть, водилось в моем организме нечто такое, что не позволяло им так просто одержать победу. Да и нынешняя моя тошнота наверняка была как-то связана с этим. К слову сказать, когда-то давным-давно после затяжной дизентерии у меня наблюдались сходные ощущения. Меня тщетно старались тогда откармливать, стремясь волевым способом «восстановить» утраченные силы, а я сливал супы в раковину, выбрасывал кашу и мясной гуляш в ведро, с лицемерной улыбкой демонстрировал взрослым чистые тарелки. И отчетливо вспомнилось, как мечтал я переправлять тогда все эти не съеденные порции в какой-нибудь Баязет, Трою или блокадный Ленинград. Прямо сквозь века и десятилетия. Была же у них своя «дорога жизни», — вот и я бы организовал свою крохотную тропку, — глядишь, и сумел бы спасти кого-нибудь. Возможно, даже не один десяток людей.
Я вздохнул, и Осип покорно вздохнул следом за мной. Отсвет — не Тень, но тоже во многом копирует хозяина.
— Что это?!
И он, и я одновременно вздрогнули. В глубине здания взорвался пронзительный зуммер, в коридорах немедленно застучали шаги, зазвучали крики.
— Первый раз слышу такое. Может, пожар?… — я невольно привстал. И почти тут же дверь распахнулась, в подсобку сунулась красная рожа санитара Миши. Боковым зрением я заметил, как юркнул в глубину ящиков Осип. Он проделал это с должным проворством, и все же я торопливо шагнул к санитару, пытаясь прикрыть собой Осипа.
— Всем на плац, цуцики! И чтобы в темпике мне! — Миша мотнул головой в сторону коридора, сграбастал меня за руку, одним махом выбросил из подсобки. Осип был, вероятно, прав. Я здорово исхудал за эти дни, коли меня швыряли с такой легкостью.
* * *Дул порывистый ветер, и всех нас ощутимо раскачивало. Вдоль строя больничных пижам со стеком в руке прогуливался администратор больницы, Конрад Павлович. Он не шипел, но создавалось впечатление, что вот-вот зашипит. В лицо ему страшно было смотреть. Казалось, всех посматривающих на него он мгновенно впитывает в свою цепкую память. А потому лучше было смотреть вниз, на собственные носки, на колени соседей.
Рядом с Питоном, чуть косолапя, семенил главврач Колыванов. Был он в обычной своей зимней шапке, в плотно застегнутом на все пуговицы драповом пальто. Подражая ему, замершие по флангам санитары тоже натянули на головы вязаные лыжные шапочки. Выглядело это потешно, но о смехе, разумеется, никто не помышлял.
— Носом будете землю рыть! — рычал Питон. — Всю округу на метр в глубину пропашете, но вещь эту мне найдете!..
— Что за вещь? — шепотом спросил я у соседа. — Что там у него пропало?
— Статуэтка у него потерялась, — шепнул стоящий рядом дедок Филя. — Не то Магда какая-то, не то Мудда…
— Будда?
— Точно, она самая! Кто-то спер, а всю больницу теперь шерстить будут…
Стоял дедок навытяжку, усердно прижимая руки к бокам, топорща бороденку чуть ли не в самое небо. Когда он говорил, бородка его заметно шевелилась. Это нас и выдало. Спустя пару секунд, Питон уже приближался к нам, на ходу поигрывая стеком, примеряясь словно для удара.
— Больной желает о чем-то сообщить начальству? — процедил он.
— Никак нет! — браво выкрикнул дедок.
— Тогда о чем разговорчики? Кому и что ты сейчас говорил?
Дедок молчал.
— Играем в партизан? — Питон ухмыльнулся и с неожиданной силой вдруг взмахнул стеком. Хрюкнув, дедок схватился было за рассеченное лицо, но тут же испуганно отдернул руки. Холодно улыбаясь, Питон шагнул ближе.
— Так что ты там болтал, старый хрыч?
Люди в строю напряженно молчали, и я чувствовал, что напряжение было отнюдь не боевое. Их трясло от самого банального страха. Так съеживается на дне окопа солдатик, чувствующий, что через секунду-другую где-то рядом рванет снаряд. И было это еще более ужасно, потому что в строю мерзли не бесправные новобранцы, а самые обычные люди — преимущественно пожилые и преимущественно нездоровые, ветхие старички, ежедневно страдающие от почечных камней и головных болей.
Стек снова поплыл вверх.
— Ну, держись, старая перечница!..
Искушение было слишком велико. Очень уж близко ко мне оказался Питон. Когда человек перестает надеяться, он становится отважным, и с нечленораздельным возгласом я шагнул к администратору. Боец из меня в нынешнем состоянии был неважный, но элемент внезапности давал определенные шансы. Хрипло дыша, я обрушил на своего врага град ударов. Это был беспорядочный поток тычков и оплеух, приходившихся в основном в грудь и лицо обидчика. Самое же смешное, что я никак не мог остановиться. Опешили все — больные, санитары, главврач Колыванов и, конечно же, сам Питон. Лицо его сменило маску бешенства на брезгливое изумление, а после на нем проскользнула откровенная паника. Как оказалось, этот тип и прикрываться толком не умел. Он умел только бить. Сил у меня было мало, зато с лихвой хватало злости.
Очень скоро брызнуло осколками пенсне, клацнули под кулаком зубы, потекла первая кровь, а я все молотил и молотил. В конце концов, Питон не выдержал и, пошатнувшись, рухнул на колени. Только тогда ко мне подлетели санитары. Ясно было, что они опоздали, но тем ретивее пыталась эта публика наверстать упущенное. Меня попросту смели грудой тел, чужие каблуки заходили по моим ребрам. В отличие от Питона я не стал долго сопротивляться и с облегчением нырнул в темный омут беспамятства. Сознание птичкой толкнулось в высокое небо, облетело по орбите Луну, которая и впрямь напоминала Землю, радостно трепеща крыльями, приземлилось в районе неведомого кратера…
* * *Пожалуй, в Лунном небе я проплавал бы еще довольно долго, но очень скоро меня вернули на землю. В лицо прыснули чем-то едким, и я распахнул глаза. С трясущимися руками надо мной стоял Колыванов, но плаца вокруг уже не было. Меня успели затащить в помещение и даже уложить на крытый дермантином топчан. Спиной ко мне сидел некто чрезвычайно знакомый, довольно бесцеремонно выговаривающий Питону за вспыльчивое поведение, за незнание пунктов гражданского кодекса и за любовь к Ванессийским раритетам. Чуть приподняв голову, я не без удовольствия рассмотрел на лице Питона следы моей недавней атаки. Лопнувшую губу стягивал пластырь, а правый глаз успел некрасиво заплыть, поблескивая из фиолетовой глубины, словно пламя сатанинской свечи.
— Зачем вы хранили в кабинете статуэтку Будды? Вы ведь знаете, что это вражеский божок?
