Михаил Тырин - Дети ржавчины
– Вечное хранение, – повторил я. – Вообще‑то, любые машины устаревают, и нет смысла хранить старье.
– Это не старье! – вскинулась девушка. – Это хорошие машины. Вполне пригодные для боя. Делать лучше не было необходимости, поэтому мы не тратили сил на это. Хватало и других дел.
Я хотел заметить, что не бывает предела совершенству, но все же промолчал. Эта девочка жила в особенных условиях, и не мне судить, насколько она права.
– Давай поедим, – устало сказала она. – Придумай что‑нибудь, а я пока начну его оживлять.
Я кивнул и отправился к повозке. Скинул навес, разбил его на дрова. Солнце уже почти спряталось, вот‑вот могли прийти сумерки, а за ними – ночь. Разводя огонь, я поглядывал на девушку. Она открывала клапаны и карманчики своего пояса, доставала инструменты, ходила вокруг истребителя, что‑то делала. До меня доносились щелчки, металлическое звяканье. Пару раз Надежда подходила к огню погреться. Мы здорово продрогли в воде, и я боялся, как бы кто‑нибудь из нас не заболел.
Потом мы поужинали. Это была наша последняя еда, и я думал, чем питаться завтра. Выкапывать коренья или собирать в лесу падаль?
– Вы случайно еду не консервировали вместе с техникой? – в шутку спросил я.
– Нет, – помотала головой девушка. – Только топливо и боезапас. Она встала.
– Я пошла. Доедай, если хочешь.
– Тебе помочь?
– Нет, ты все равно ничего в этом не понимаешь.
Я все же поднялся и пошел вместе с ней. Я наблюдал, как Надежда открывает какие‑то люки, отодвигает панели, просовывает в ниши свои инструменты, что‑то проверяет. Я пытался все запомнить, разобраться в механизмах древней машины, но быстро понял, что мне это не под силу. Истребитель имел очень сложную начинку.
– Как ты думаешь, я смогу со временем разобраться во всем этом? – спросил я.
Надежда взглянула на меня со снисходительной улыбкой.
– Тебе незачем в этом разбираться. Чтобы летать, необязательно знать, как это работает.
– А если придется чинить?
– Эти машины не подлежат ремонту. Если поломка небольшая – автоматика справится с ней сама. А если что‑то серьезное, то машину проще бросить.
– Странный у вас был подход к технике.
– Ничего странного. Эта техника рассчитана на то, чтобы каждый мог научиться пользоваться ею. Управление очень простое, потому что все контролирует автомат. Подготовка пилота занимала десять дней или меньше, а вот меня, специалиста по внутреннему устройству, учили несколько лет. Сам посчитай, что выгоднее.
– Пожалуй, выгоднее вообще не держать техников. Зачем, если все умеет автоматика?
– Над ней все равно должен быть человек.
– Поэтому я и хочу научиться.
– Не нужно…
Я забрался в кабину, сел в кресло. Управление и в самом деле было простое – штурвал, две педали, несколько коротких рычагов в один ряд.
– Что он умеет? – спросил я.
– Летать, – удивленно отозвалась Надежда.
– Я понимаю, что не яичницу жарить. Как он летает?
– По‑всякому – горизонтально, вертикально, боком, на крыле. Причем на любой скорости. Может зависать на одном месте, хоть вниз головой. Еще стрелять умеет. Я все тебе покажу.
Быстро темнело. Я предложил разжечь рядом с машиной огонь, но девушка вместо ответа щелкнула каким‑то контактом, и истребитель осветился своими собственными огнями.
– Иди к костру и не мешай, – сказала Надежда, не глядя на меня. Я еще некоторое время покрутился рядом с ней, но затем последовал ее совету.
Костер уже прогорел, я набросал в него новых деревяшек и сел, слушая, как девушка звенит своими инструментами о корпус машины.
Мои глаза слипались. Слишком много событий за один день. Я уже, видимо, спал, и мне снились маленькие блестящие детальки, которые катались, сталкивались друг с другом, тихонько звякали. Иногда меня пробирал холод, я открывал глаза, чтобы укутаться в куртку и придвинуться поближе к гаснущему костру. В двух десятках метров от меня продолжал гореть островок искусственного света, где моя молчаливая спутница возвращала к жизни сильную хищную птицу из сверкающего металла. К той жизни, для которой она и создавалась много лет назад.
На рассвете меня разбудил тонкий гул, словно где‑то рядом пробовал силы дизельный поезд. Спросонья я пытался было отмахнуться от назойливого звука, но потом вскочил, протирая глаза.
Подводный город терялся в подвижном зыбучем тумане. Солнца еще не было, но оно вот‑вот должно было выйти из‑за холмов, его лучи били из‑под горизонта прямо в облака, повисшие в высоком утреннем небе.
Я увидел Надежду, сидящую в кабине с откинутым стеклянным колпаком. Боевая машина свистела и чуть подрагивала, в воздухе висел необычный кисловатый запах.
Девушка еще не видела меня. Впрочем, ей сейчас не было до меня дела. Свист усилился, к нему добавился очень низкий рокот, и истребитель качнулся. Еще секунда – и он рывком поднялся в воздух, невысоко. Я, как завороженный, следил за ним. Слишком долго я не видел чего‑то подобного – мощного, надежного, прочного, вселяющего уверенность и спокойствие за себя.
Надежда увидела, что я смотрю на нее, и махнула рукой, устало улыбнувшись.
Истребитель поднялся еще на пару метров, резко накренился и вдруг сорвался с места, стремительно удаляясь. Всего несколько секунд – и он сделал круг над вершиной одного из холмов на противоположном берегу.
Затем он пропел над моей головой и с урчанием опустился на склон берега. Три подпружиненные лапы автоматически приняли нужное положение, удерживая его горизонтально.
Надежда стала выбираться из кабины. Я заметил, что она едва шевелится – настолько устала. За эту ночь девушка побледнела и осунулась. Я уговорил ее лечь на повозке, на мягкой соломе и немного поспать. Вместо одеяла положил свою куртку.
– Ничего не трогай, ладно? – тихо произнесла Надежда и через секунду уснула.
ВЫСЬ
– Ничего не трогай! – в очередной раз сердито сказала Надежда.
– Хорошо, не буду! – пообещал я, демонстративно убирая руки с панели.
Мы летели. Я сидел рядом с Надеждой, и мне казалось, что управлять истребителем ничуть не сложнее, чем велосипедом. Я ясно представлял, как мои руки возьмут штурвал и узнают его, как старого знакомого.
В кабине истребителя были смонтированы два кресла. Имелось еще место сзади, куда можно было бы посадить одного или двух человек, но вместо кресла там стоял продолговатый металлический ящик.
За годы подводного плена обивка сидений стала жесткой и потрескалась, в остальном же машина сохранилась идеально. Впрочем, у Надежды могло быть и другое мнение – ведь она проверила за ночь все до последней гайки. Пока что мне все очень нравилось.
Мы летели. Мы просто кружились над землей, и это было наслаждением. Я смотрел на этот мир сверху вниз и чувствовал, что отныне мы можем все.
– Ты уверенно ведешь машину, – заметил я.
– Это несложно. Если пообещаешь не хвататься за все подряд, я и тебя научу. Гарантирую, за пару дней будешь порхать, как ласточка.
– Обещаю вести себя хорошо. Послушай, пока ты спала, я обошел наши владения. Из девяноста четырех контейнеров одиннадцать разрушено. У нас остается восемьдесят три машины. Целая армия.
Надежда насмешливо посмотрела на меня.
– Не стала тебе говорить – там под водой еще несколько ярусов. Ради десятка машин никто не стал бы устраивать автоматическое хранилище.
Я присвистнул, потом задумался. Несколько сотен истребителей – это, конечно, мощь, но только кто будет ими управлять?
– Послушай, а ведь их еще нужно готовить. Ты сегодня целую ночь возилась только с одним, а представь, что придется восстанавливать сотни!
– Я возилась, чтобы все скрупулезно проверить, прежде чем взлетать. Думаю, остальные можно так тщательно не готовить – они все хранились в одинаковых условиях. В день смогу «оживлять» пару десятков машин, тем более они самотестируются. Но только зачем, и где найти столько пилотов?
– Вот и я об этом думаю…
– И как?
– Пока ничего не придумал.
– Значит, думай дальше…
Думать было незачем. Учить придется тех, кого сумеем убедить – крестьян, погонщиков. Иного пути просто не существует.
– А теперь проверим орудия, – проговорила Надежда.
Она пробежала пальцами по панели, и я увидел, как от тела машины со зловещим шипением начали отлетать белые дымные струи. Они уходили не вперед, а почему‑то вбок, и за нами вскоре образовалась лесенка из медленно тающих дымков.
– Это ложные мишени, – пояснила девушка. – А теперь опробуем боевые заряды.
На этот раз заработала пушка, расположенная в носовой части истребителя. Корпус машины ощутимо задрожал. Несколько десятков снарядов устремились к земле, полоса желто‑красных вспышек перепахала степь, подняв в воздух пыль и камни.
– Это просто взрывчатка? – поинтересовался я, прижимаясь лбом к смотровому стеклу.
– Это очень мощная взрывчатка, – невозмутимо ответила Надежда.
