Благодать - Пол Линч

хочется ей сплюнуть эту дрянь-вкус. Она пытается дышать, из хватки этой силы втуне пытаясь выпростаться. Посреди всего этого ей приходит на ум, что она не знает, кто они, эти мужчины, эти мужчины волокут ее в тень леса. Она полностью обездвижена, грубая рука у нее на рту прикрывает ей и глаза, лицо над ней – сплошь зубы, вторая рука – грубо возится с ее портками. Пуговица отлетает, и теперь она понимает, что ей конец, прошлой ночью истратила всю свою удачу. Что все теперь свертывается во тьму одного сорта, свет в уме ее схлопывается в ничто, мысль зарывается глубже мысли, глубже всякого чувства себя, пока не обретает проблеск чего-то такого, что можно было б назвать светом или можно было б назвать силой, и, возможно, делает это Колли – коленом прикладывает этого человека в пах, и великий ветер исторгается у человека изо рта. Колени у него подгибаются, у нее же ноги теперь свободны достаточно, чтобы выкатиться из-под человека, – Колли рвется выколупать человеку глаза, и тут… она не понимает, что происходит. Рука с ее рта убирается, и она орет – Колли! – обнаруживает, что свободна, обнаруживает, что, извиваясь, убирается прочь от звуков драки, от кряхтенья, от стука кого-то, падающего наземь, – Колли! – и она пытается выползти в убежище-тьму леса, – Колли! Колли! – ползет и ползет, пока не слышит звук второго у себя за спиной, и быстро оборачивается, и видит, как кто-то прет на нее, видит руку, усохшую возле груди, видит вторую, что размахивает ножом, видит суровые глаза Джона Барта, он движется на нее, – Колли! Колли! Колли! – видит позади Джона Барта человека, темного от собственной крови, он медленно движется прочь по тропе. Очертанья другого, лежащего навзничь.

Рука Джона Барта, вкладывающего нож в ножны.

Годная рука Джона Барта поднимает ее с земли.

Уши у нее полны гром-крови. Кровь мертвого мужика не больше чем в десяти футах поодаль, одна нога подогнута под другую, рука вскинута, словно он машет на прощанье. Она смотрит на красноструйку от ножевого пореза на горле. Джон Барт двигается беззвучно по кругу, голова клонится, словно пытается он разгадать загадку, и она смотрит, и возникает мысль, что не скрыть ему свою юность даже усами. Этот миг и как он словно бы задерживается на весу, а затем выпадает из времени целиком, словно времени надобно отыграть что-то назад, некое равновесие от внезапности происшедшего, – Джон Барт, беспокойный, ходит кругами, и ее собственное дыханье, застывшее в горле, и эк время может остаться таким навсегда.

Колли едва переводит дыханье. Говорит, я ему вдарил коленом по яйцам, вон того, на земле – хе! – больше и не надо было ничего, а второй, я ему чуть глаз не выдрал, мы б могли убежать, ни к чему нам помощь этого Барта, кем он там себя возомнил, героем, что ли? – мы теперь лиха хлебнем всякого с этим мертвяком и всем прочим.

Она думает, вон мертвец на земле, это точно. Глазеет на этого Барта, бо он же мужик, разве ж нет, и какие там мысли у него в голове? Она садится на камень и чует вкус крови там, где содрала щеку до мяса. Глазеет на мертвяка, выпрямляется, когда замершая рука тянется к горлу. Мертвяк пытается сесть. В глазах его, когда он смотрит в глаза ей, не взгляд нападающего, а ужас человека, прозревающего собственный конец. Спотыкливый рот этого человека. Уды. Уды.

Колли говорит, он хочет воды, но ты скажи ему, чтоб шел нахер.

Она не знает почему, но к Джону Барту чувствует ненависть. Уходит в лачугу и надежно завязывает портки узлом на талии. Видит в доле внизу крестьянский сарай с окнами, и до чего хорошо было б жить такой жизнью, как у них, а не той, что у нее, где продолжает случаться вот такое. Она подносит воду к губам раненого. Джон Барт наблюдает за ней с древесного пня, на котором сидит, лес теперь темнеет, как громадные крылья у него за плечами. Затем подходит к мужику и тащит его за воротник, и приваливает ко пню.

Колли говорит, теперь придется убить его, выбора не остается, только быть душегубами.

Барт говорит, тебе надо теперь пойти со мной. Я знаю этого человека и знаю того, которого порезал. Это лютые псы, странствуют с лютой шатией. Они сюда вернутся или же станут меня искать.

Она оглядывает лачугу и думает об огне, что погас, и думает о постели, и думает о полевых цветах, какие собирала она, чтоб в доме стало поуютней, о мышкиных ушках – одинокой зеленой орхидее, думает о мертвой женщине, которую пришлось выволочь. Думает о Барте, бо он мужчина, а мужчины одно лишь лихо, и поди знай, что там у него в голове, может, он тоже что-то замышляет. Хмурится на него. Говорит, я тебя не просила никого убивать ради меня.

Он смотрит на нее потрясенно. Внезапно она понимает, что он такое есть, а что нет. Повертывается без единого слова и отправляется в путь без нее. Она пялится на тропу и пялится на умирающего человека, еще одно тело брошено валяться, и ты будешь той, кому придется это расхлебывать, и, может, быть при том ножевом бойце тебе безопасней.

Подожди! кричит она. Заходит в лачугу, собирает в узел одеяло и пожитки. Когда выходит наружу, мертвяка уже нет.

Говорит, что ты с ним сделал?

Он ей, ничего я с ним не делал.

Так где же он?

Встал и убежал.

Я думала, он помирает.

Очевидно, нет.

Колли говорит, я без табака никуда не пойду.

Барт идет по вьючной тропе и буркает ей, чтоб шла следом. Через минуту она вдруг останавливается. Стоит, глазея на свежесрубленную ольху, что лежит в стороне от тропы, древесина цвета крови.

Джон Барт оборачивается, взгляд сварлив. Ну что теперь?

Она ему, по этой тропе мы не пойдем. Пойдем в обход леса. Та вон ольха дурная примета.

Он поворачивается и молча топает дальше.

Колли говорит, я в подходящем настрое, чтоб ему врезать.

IV. Мчать в волчьей пасти

Все равно что худший извод черной погоды, думает она. Надо тащиться за этим китогом. Несуразная эта спешность хода. Ему б моими руками только жар загребать, принудил топать по лесу этому, чтоб глаза сучьями повыцарапало, ему-то терять нечего, так пусть и остальным, значит.

Колли говорит, я все еще в подходящем настрое, чтоб ему врезать.

Путаница канав,