Фриц Лейбер - Избранное. Том 2: Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы
Тогда металлическая мисс топнула изящной алюминиевой ножкой, стыдливо отвернулась к стене и, наклонив голову, быстро нажала несколько кнопок у себя на груди. Потом она повернулась, и ее визг моментально превратился в раздирающий слух свист, от которого змейка остановилась как вкопанная, речевка захлебнулась и даже стоявшим в отдалении учительницам пришлось скорчиться и заткнуть уши.
— О вы, ужасные люди! — воскликнул розовый робот высоким голосом, который мог показаться приятным, если бы ни был столь пронзительным. — Вы не знаете, что подобные слова, повторяемые вновь и вновь, делают с моими конденсаторами и реле! Вы не знаете, иначе не поступали бы так! Если вы еще раз так сделаете, я закричу по-настоящему. О, бедные заблудшие овцы, вы наговорили и сотворили столько ужасных вещей, что я даже не знаю, с чего мне начать исправлять вас… Разве не было бы лучше, о, много лучше, если бы вы для начала спели свою речевку вот так?
И розовый робот, хлопая хрупкими захватами по розоватому животу, мелодично выкрикнул:
Возлюби издателей!Возлюби издателей!Чис… ты… е слова!Славь умных программистов!Славь умных программистов!Словомельницы на… все… гда!
Истерический смех и злобный рык были ответом на эти рифмы.
В двух огнеметах закончилось горючее, но они полностью выполнили свою работу: последние словомельницы — протоновские «Прозопресс» и «Многожанровик» — раскалились докрасна и чадили горелой изоляцией. Третий, которым теперь орудовал Гомер Хемингуэй, все еще изрыгал слабое пламя на раскаленный «Фразер» издательства Рокет Хауз: двумя минутами раньше Гомер прикрутил огнемет до минимума, чтобы продлить удовольствие.
Писатели не стали опять образовывать змейку, но целая толпа — в основном мужчины-подмастерья — приблизилась к розовому роботу, выкрикивая сначала вразнобой, а затем в унисон все ругательства, которые знала. Впрочем, их оказалось удивительно мало даже для столь литературно образованных людей — не больше семи.
И вот тут розовый робот «по-настоящему закричал». Его свист звучал на полной громкости по всему диапазону — от сотрясающего инфразвука до вызывающего головную боль ультразвука. Это произвело такой же эффект, как вой семи старых пожарных сирен, варьировавших звук от дисканта до баса.
Ладони прижались к ушам. На лицах появилось выражение физической боли.
Гомер Хемингуэй, наклонив голову к плечу, а левой рукой прикрыв другое ухо и все же сотрясаясь от плывущих звуков, направил огнемет на розовый робот.
— Заткнись, сестренка! — прогрохотал он, водя пламенем по тонким изогнутым ногам.
Визг прекратился, и из розового робота вырвался душераздирающий бренчащий гул, больше похожий на звук разматывающейся часовой пружины. Робот повернулся и начал раскачиваться, как башня, которая вот-вот должна упасть.
В этот момент в комнату вошли Зейн Горт и Гаспар де ля Нюи. Рослый стальной робот размашисто рванулся вперед так, как это могут делать только роботы — то есть приблизительно в пять раз быстрее, чем человек, — и подхватил розовую подругу в тот миг, когда она качнулась в последний раз. Зейн крепко прижал ее к себе и, ни слова не говоря, пристально смотрел на Гомера Хемингуэя, который сразу же после его появления опасливо повернул ствол огнемета назад, к «Фразеру».
Когда к Зейну во всю прыть подбежал Гаспар, он отрывисто произнес:
— Подержи-ка мисс Блашес, друг мой. Будь с ней нежен, она в шоке. — И прямиком направился к Гомеру.
— Прочь от меня, грязный жестяной ниггер! — не совсем уверенно закричал тот, направляя пламя на храбро приближающегося робота. Однако то ли у него закончилось горючее, то ли какие-то более мощные и странные силы, впрочем, незаметные для человеческого глаза, были заключены в протянутом правом захвате Зейна, указующем на Гомера, только пламя вдруг погасло.
Зейн вырвал шланг из рук писателя, схватил его за воротник охотничьей куртки, перебросил через стальное колено и пять раз шлепнул горячим стволом огнемета.
Гомер взвыл. Остальные застыли, глядя на Зейна, — так, должно быть, спесивые зажравшиеся римляне смотрели на Спартака.
5
Элоиза Ибсен не относилась к числу тех, кто слишком беспокоился о судьбе своих мужчин, попавших в неприятную ситуацию. Пока Гомера шлепали, она подвальсировала к Гаспару.
— Не могу сказать, что я высокого мнения о твоей подружка, приветствовала она его, смерив взглядом мисс Блашес. — Отличный цвет для кордебалета, но мяса маловато. — И пока тот подыскивал ответ, продолжала: — Несомненно, я слышала о мужчинах, вынужденных искать ласки у роботов, но никогда не думала, что знаю такого. Правда, не подозревала и о том, что заведу знакомство с издательским стукачом.
— Послушай, Элоиза, я не стукач! — возразил Гаспар, игнорируя остальные колкости. — Я никогда не шпионил и штрейкбрехером не был и не буду. Мне противно все, что вы натворили, — этого я не стану отрицать. Едва очухавшись после удара твоей белой гориллы, я помчался сюда, чтобы спасти словомельницы или хотя бы попытаться предотвратить случившееся. По дороге я наткнулся на Зейна. Да, мне противно и отвратительно то, что вы, так называемые писатели, совершили, но даже если бы я и знал о планируемых акциях раньше, то боролся бы с этим в союзе, а не бежал к начальству!
— Ах, ах, расскажи это Флэксмену, — рассмеялась его бывшая подруга, передернув обнаженными коричневыми плечами. — Может, Рокет Хауз нацепит тебе жестяную медаль и позволит выдумать новые заглавия для перепечаток за пятнадцать процентов профсоюзной зарплаты. Почему ты, грязный шпик, пытался остановить нас у книжного киоска?
— Чепуха! — завопил Гаспар. — А если и так, то не из-за боссов.
Он попытался немного отстраниться от мисс Блашес, чтобы чувствовать себя свободней в споре, но та завибрировала и еще тесней прижалась к нему.
— Да разве она не душка? — прокомментировала Элоиза Ибсен. — Разве она не милая розовая жестяночка? Извиняйся перед Флэксменом и Каллингемом, шпик!
В этот момент Зейн Горт, выжавший информацию из Охранника Джо за беспрецедентные пять секунд и сбегавший к шкафу и обратно еще за четыре, подошел с носилками, на которые бережно уложил мисс Блашес.
— Помоги мне, Гаспар, — торопливо проговорил Зейн. — Мы должны отнести ее в тихое место и подключить электричество, пока не сгорели все реле. Берись с другой стороны.
— Жестяная медаль — это то, что нужно! — бросила Элоиза. — Мне следовало бы знать, что стукачество — вполне естественное продолжение для грязного роболюба!
— Элоиза… — начал было Гаспар и осекся, поняв, что для разговоров не осталось времени. Столпившиеся писатели, ошарашенные криком мисс Блашес и смелостью маневров Зейна Горта, пришли в себя и начали угрожающе приближаться. Тогда он подхватил задние ручки носилок и потрусил за Зейном.
— Вот вещь, которую твои жестяные друзья не смогут дать тебе! — с грубым смехом закричала ему вслед Элоиза, выгнув туго обтянутое джинсами бедро и громко шлепая по нему ладонью.
Вокруг Зейна и Гаспара стали падать куски металла, швыряемые разъяренными писателями. Робот так ускорил шаг, что его напарнику пришлось перейти на бег. И вовремя, ибо огромная хлопушка разорвалась чуть ли не над ухом.
— А-ахх! — захлебываясь от злости, ревел позади Гомер Хемингуэй, поджигая последнюю хлопушку у искореженной словомельницы. Перед броском, изыскав в своем не слишком перегруженном банке памяти самое страшное оскорбление, какое знал, он возопил:
— Грязные издатели!
Однако его снаряд взорвался футах в десяти от человека и робота, успевших тут же прошмыгнуть с носилками в дверь. На улице Зейн уменьшил шаг. К своему удивлению, Гаспар обнаружил, что начинает чувствовать себя лучше — он ощущал возбуждение и легкость мыслей. Куртка его была порвана, лицо вымазано сажей, на челюсти вздулась шишка величиной с кулак, но, несмотря на это, он будто стал оживать.
— Зейн, ты прекрасно обработал Гомера! — радостно воскликнул Гаспар. — Ах ты, старый жестяной ублюдок, вот уж не думал, что в тебе есть такое.
— Обычно нет, — степенно возразил робот. — Ты же знаешь, что первый закон у роботов — никогда не причинять вреда человеческому существу, но, клянусь святым Айзеком, существо должно отвечать человеческим стандартам! Гомер им не отвечает. И кроме того, то, что я сделал с ним, никак нельзя считать вредом, а лишь телесным воздействием в воспитательных целях.
— Я, конечно, могу понять, отчего мои друзья-писатели чуть не получили удар из-за сказанного мисс Блашес, — с улыбкой припомнил Гаспар. — «Возлюби издателей!» — повторил он, фыркая.
