Клэр Корбетт - Дайте нам крылья!
— Пойдемте, пойдемте, это совершенно безопасно, — поторопил меня Чешир.
Безопасно?! Затащил меня на верхушку свой треклятой голубятни, на километр или больше над землей, и еще что-то чирикает мне про безопасность!
Я осторожно, опасливо вышел из лифта и оцепенел. Крыши над головой не было — все те же синева и пустота, а передо мной — ни малейших признаков парапета. Я стоял в километре над землей на краю пропасти. Вокруг нас расстилалось громадное пространство — верхний ярус Заоблачной цитадели. Там, где мы стояли, эта надстройка была пошире, а вдалеке и впереди суживалась, и впрямь напоминая носовую часть гигантского небесного корабля, что плывет по воздуху и рассекает не океанские волны, но облака, и разбрызгивает не пену морскую, но капли дождя. Засадить верхний ярус обещанным в проекте альпийским лесом и украсить водопадами строители пока не успели, но сама поверхность яруса была покрыта каким-то материалом, который словно вздыхал на ветру и переливался зеленью и серебром.
— Сюда, — лаконично произнес Чешир и, о чудо, не слетел, но, как обычный человек, спустился ногами по ажурной металлической лесенке, которая вела от лифта вниз, на поверхность верхнего яруса. Второй летатель последовал за ним, я тоже. При ближайшем рассмотрении серебристая зелень оказалась травой, которой уже засадили всю неохватную площадку. Спутник Чешира широко, размашисто шагал впереди меня, рассекая высокую траву, будто волны. Голова у меня снова пошла кругом, уже не от пропасти, которая разверзалась совсем рядом, а от того, что я иду по небу и в то же время по альпийскому лугу. В траве обильно пестрели луговые цветы, они сминались у нас под ногами, и от них поднимался свежий, сладкий запах. Луг простирался до самого края верхнего яруса — «нос» Заоблачной цитадели заканчивался крутым обрывом и силуэтом вправду напоминал бушприт корабля.
Впереди, над обрывом, набухла и беззвучно взорвалась сизая грозовая туча, нас окутало туманом, вокруг зыбились белые и серые влажные клубы, они закручивались, колебались и летели во все стороны, да так стремительно, что меня качнуло и я перестал понимать, где небо, а где земля. Странное ощущение: вроде бы и мутит, и страшно, а в то же время — упоение и восторг.
— Я бы хотел проверить ваш термогенератор, — сказал Чеширу вкладчик.
Мы приближались к бушприту, и я замедлил шаг. Грозовая туча сменилась другой, а навеса здесь не было, значит, нас окатит дождем, а еще наверняка обдаст шквальным ветром — как бы с ног не сшибло!
— Мистер Чешир! — окликнул я.
Второй летатель тем временем спорхнул было с обрыва, но порыв ветра швырнул его назад.
— В такую погоду только теплогенераторы и проверять, — неодобрительно буркнул Чешир.
Бушприт верхнего яруса смотрел в восточном направлении, и теперь, с самого края, мне хорошо был виден внушительный грозовой фронт, который навис надо всем Городом до самого океана. Я задрал голову и смотрел, как ветер гонит весь массив облаков в западном направлении, туда, где в отдалении, за равнинами, вздымались горные хребты. К северу и югу тянулись пригороды. А вон и поверхность океана сверкает в лучах солнца, которые прорезают тяжелые тучи и отвесно падают на водную гладь. Здесь, на высоте, отчетливо слышалось мерное завывание ветра: он напевно гудел в ажурных металлических конструкциях недостроенной пока верхушки, с которой мы только что спустились по лесенке. Второй летатель взмыл вверх, потом сложил крылья и резко, словно ласточка, нырнул вниз — в западном направлении. Интересно, он решил вернуться или отбыл, не прощаясь? Кто их разберет, как у них принято, у летателей.
— Знаете, странная штука, мне даже не представить себе, каково там, — произнес Чешир, величавым мановением руки описав дугу в воздухе и указав на далекие вершины гор. Жест был самый что ни на есть архитекторский, — точный, красивый, четко очерчивающий пространство, которое Чешир хотел показать.
Чешир подразумевал Окраины — они для него были все равно что другая планета, такое же загадочное и неизученное место. Он и вообразить не может, какой опасности подвергаются там Пери и его сын, — во враждебном окружении, куда летателям вход заказан. Однако рассердиться на Чешира у меня не получилось; я ведь и сам едва ли представлял себе, что за волчьи законы, отчаянная нищета и убожество царят на Окраинах, — пока не побывал там.
— Погодите минуту и увидите, зачем мы сюда поднялись. — Чешир наконец-то снизошел до объяснений и текучим, плавным шагом крылатого хищника (вот уж кто точно хищник!) заскользил по лугу к бушприту, поманив меня за собой. Я двинулся за ним — немного успокаивало то, что рядом могучая крылатая фигура. Кстати сказать, он даже и от ветра меня заслонял, сам того не ведая.
Мы вышли на бушприт, узкую площадочку едва ли в полтора метра шириной. Вокруг гудел ветер и плыли облака. Тут я увидел, что нос яруса и правда заканчивается настоящим корабельным бушпритом, увенчанным какой-то наклонной продолговатой серебряной фигурой — она сверкала так ярко, что не разобрать было очертаний, и казалась сгустком света. Я сощурился. Продолговатая фигура — вроде длинного рога у нарвала или единорога — блестела до рези в глазах. Чешир, не колеблясь, шагнул с края площадки и ступил на этот серебряный мостик. Потом обернулся ко мне, всем видом показывая, что ждет и что мы теряем время. Одурел он, что ли? Или и правда полагает, будто я полезу туда, на узенькую досочку над бездной? Если он так шутит, шуточки никуда не годятся. Здесь запросто можно разбиться в лепешку, и даже когда носовую часть яруса достроят, бескрылым на ней делать нечего. А сейчас она к тому же и недостроена.
И все-таки Чешир стоял на узком серебряном мостике без перил и явно ждал, пока я последую за ним.
Не дождется.
Я замер как вкопанный.
— Нет, туда я не полезу, ни за что, — твердо заявил я. — Не могу.
На лице Чешира заиграла улыбка.
— Можете-можете, тут есть кое-что, на что вам просто необходимо посмотреть.
Он слегка развел крылья, чтобы удержать равновесие, и протянул мне руку.
Ну и попал же я в переплет! Брать Чешира за руку не хотелось — не хватало еще, чтобы меня вели за ручку, словно дитя малое. Каждый раз, стоило мне очутиться в мире летателей, — я снова, казалось, погружался в детство — передо мной распахивались волшебные возможности и меня терзали мучительный страхи. Неважно, что я при этом делал: поднимался в дом к Чеширу на лебедке, карабкался на дерево в кабинет к доктору Руоконен или вот теперь — стоял на краю пропасти и не мог заставить себя шагнуть на узенький серебряный мостик. В сердце плескалась настоящая паника.
Чешир смотрел мне в глаза и протягивал руку. Ветер с шелестом перебирал его оперение, ворошил переливчатую синеву. Я понял, что отступать некуда. Сам я вниз не доберусь, потому что треклятый лифт настроен на голос Чешира — это я подметил еще когда мы только начали подниматься. Одним словом, шагнув в лифт, я попался в ловушку и теперь полностью зависел от Чешира.
— Не волнуйтесь. — В ровном голосе Чешира сквозил легчайший налет насмешки и еще — явное нетерпение. Он едва заметно повел крыльями, но я уже понемногу учился читать жесты летателей. Чешир с трудом сохранял спокойствие, ему, похоже, хотелось втащить меня на мостик силком. По спине у меня ручьями стекал пот, руки-ноги похолодели.
— Если даже вы и упадете, что маловероятно, то я успею вас поймать в воздухе, — преспокойно заверил меня Чешир.
Черт подери, это что — слегка завуалированная угроза? Или он так развлекается? А что, легко себе представить, как Чешир шныряет над ночным городом, высматривает какую-нибудь девчушку, хватает, затаскивает сюда — и вот уже бедняжке некуда деваться и она вся обмякла от ужаса в его стальной хватке. Представляю себе и холодное любопытство в его глазах — точь-в-точь такое, с каким он сейчас глядит на меня.
Внезапно я всем существом поверил, что Чешир способен на подобные зверские выходки. Поверил так, будто сам видел это наяву. Меня ожгло ужасом и отвращением, потому что я вдруг понял, что двигало Чеширом, — точно влез в его шкуру и посмотрел на все его глазами. Он испытывал наслаждение не только собственным могуществом, от того, что был сильнее, мог незаметно подкараулить, налететь, схватить, утащить, не только от фигур пилотажа, которые выписывал в воздухе. Нет, он упивался еще и беспомощностью жертвы, чья жизнь зависела от его прихоти. И тем, что жертва — вроде меня, бескрылое, второсортное создание. Покорное воле Чешира — здесь, в его владениях, на верхушке башни, в мире, сотворенном летателем для летателей.
Я набрал в грудь воздуху, сделал шаг вперед и взял протянутую руку Чешира. Сухая, сильная и до того жаркая — прямо обжигает. Я едва не шарахнулся. Ах да, у летателей же ускоренный метаболизм. Неужели и Томас будет пылать таким же жаром?
