Клэр Корбетт - Дайте нам крылья!
— Неужели нет никаких побочных эффектов? Наверняка есть.
— Что ж, свежих данных у меня нет, но ни для кого не секрет, что иногда ради превращения приходится жертвовать фертильностью.
— Фертильностью… — повторил я. — В каком проценте случаев?
— Трудностей с деторождением следует ожидать, вероятно, у двадцати процентов летателей.
— Что?! Как это?
— Мы собрали данные о парах, где оба партнера летатели. Если женщина бескрылая, соотношение куда благоприятнее. По отдельности летатели сохраняют способность к деторождению: женщины производят жизнеспособные яйцеклетки, мужчины — активную сперму. Однако дети у них рождаются реже, чем нам бы хотелось.
— Дорогая цена, — проговорил я. — А в чем дело, как вы полагаете?
— Это не моя специальность, но мне кажется, что дело не в трудностях с зачатием. Будь это в сфере моих интересов, я бы подумала об искусственном оплодотворении. Похоже, летательницы не способны выносить ребенка. У них слишком мало подкожного жира, вероятно, что-то не то с уровнем гормонов… К тому же многие летательницы, честно говоря, не хотят рожать.
«Летательницы страшно не любят рожать именно потому, что теряют форму. Они это называют «заземлиться»».
Значит, Чеширы заставили Пери родить им ребенка до того, как ей сделали крылья. Это совпадало и с моими данными о ее визитах в тренировочный центр, и с возрастом Хьюго.
— А еще? — допытывался я. — Должны быть и другие побочные эффекты.
— Да все это один большой побочный эффект! — раздраженно бросила Руоконен. — Трудно разобраться, что тут главное, а что, как вы выражаетесь, побочное. Приходится ежедневно ухаживать за перьями, есть по семь раз в день, тренироваться в воздухе не меньше часа в день, пожизненно принимать медикаменты… Все это — не побочные эффекты. Это просто суть летательства. Я говорила, что иногда процедуры не приводят к успеху. Они не приводят к успеху в тех случаях, когда человеку не удается изменить отношение к себе, к своей сущности. Физически все идет нормально, но человек не может стать летателем — и остается просто человеком с крыльями. Стать летателем — значит измениться как личность. Изменить свои приоритеты.
— А можно изменить свои приоритеты настолько, что одичаешь? — произнес я.
— Это легенды, — отмахнулась доктор Руоконен — самую чуточку поспешнее, чем при непринужденной беседе, а ведь она так старалась говорить непринужденно. — Некоторые летатели начинают проверять пределы своих возможностей. Несколько человек улетели слишком далеко и пропали без вести, и пошли слухи, что они одичали. Глупости. Невежество и паникерство.
— Откуда вы, собственно, знаете? — спросил я. Типичный врач, как все они: упорно отказывается говорить на неудобные темы. Да вот только официальная версия реальности кардинально расходится с общеизвестными истинами — допрыгаются ведь, дождутся, что существование Диких уже нельзя будет отрицать!
Руоконен поднялась.
— Я составила подборку книг и брошюр для родителей. Подождите минутку.
Когда она удалилась, я поглядел на инфокарту. Сообщение. От Хенрика. «Пров. ВСЕ. Трупа НЕТ. Хватит гоняться за призраками. НАПАРНИК».
Ладно тебе, Хенрик, не ори. Отлично. Трупа, значит, нет. Попытки найти Луизу обернулись пшиком. Можно, конечно, подождать, когда вернется Пери, и правдами и неправдами вытянуть из нее все, что она знает о подруге. Но ждать мне не хотелось. Поэтому я послал сообщение Уилсону, тому самому отшельнику, — моему старому помощнику по технической части и последней надежде на то, что удастся взломать «Ангелочков». Нашла ли Луиза работу через это агентство, я не знал, но проверить стоило, и вообще мне нужно было от агентства как можно больше фамилий и прочих сведений. Немного поразмыслив, я послал Уилсону программу для взлома. Может, с ее помощью он пролезет и в компьютеры Елисеева.
Поднявшись, я подошел к книжному стеллажу у дальней внутренней стены кабинета. Всю верхнюю полку занимали толстенные учебники. «Анатомия полета». «Летатели. Заболевания и паразиты». «Наследники ветров. Сборник докладов на Двенадцатом ежегодном симпозиуме по вопросам полета под эгидой «Альбатроса» — «Корвид-Микро-РНК» в Рейкьявике». «Глаз бури. Этика и ценности полета». «Руководство по диагностике и статистике психических расстройств. Издание XX, пересмотренное и дополненное. Приложение «Летатели», II издание. Справочник практического врача». «Техника и практика полета. Сборник статей».
Я взял сборник статей. «Применимость подтипов XX издания Руководства по диагностике и статистике психических расстройств к специфическим расстройствам у летателей. Уточненные диагностические критерии и вопрос согласия между врачами общей практики и специалистами по полету», — гласило название главной статьи. Я поставил сборник на место. Специальная литература оказалась заумной и непонятной — еще бы! Эти книги — пыль в глаза посетителям, кроме разве что очерков «Глаз бури». Все сколько-нибудь нужные научно-технические сведения доктор Руоконен наверняка закачивает себе в инфокарту и постоянно обновляет. На нижней полке стояла черная книга с серебряной надписью на корешке. «Семеро воронят. Стихи и сказки для современных детей». Я взял книгу и лениво полистал — и тут мне на глаза попалось знакомое стихотворение. Оно называлось «Бонапарт» — именно эту песенку пела при мне Авис. Я прочитал стишок.
Тише, детка, полно плакать,Поскорей умолкни ты,А не то огромных крыльевШум раздастся с высоты.
Тише, тише, иль услышишьУрагана грозный шум:Великан косматый прянетС неба, страшен и угрюм.
Коль почует в доме плаксу,Пролетая выше крыш,Мигом он тебя изловит,Так, как ястреб ловит мышь.
Кровожадный и свирепый, —Только косточки хрустят! —Он находит и сжираетНепослушное дитя.
Но сначала к самым тучамДля острастки вознесет,А потом на землю бросит:Кратким будет твой полет.
Да, похоже, и правда фольклор: очень уж брутально. Похоже, переделка какого-то старинного стихотворения. Я поставил книгу на полку и двинулся к прозрачной внешней стене. До меня стало доходить, какая пропасть лежит между летателями и обычными людьми — буквально, физически. Медицинская и научная реальность их существования разительно отличается от нашей, это-то понятно, — но раньше мне не приходило в голову, что у них появится своя культура, свои сказки и истории и даже свои педагогические приемы. Каким отцом для Томаса я стану, если даже не смогу разделить с ним самое важное в его жизни? Как мне защитить его, как направлять в области, совершенно для меня недоступной?
Вернулась доктор Руоконен и вручила мне небольшую инфокарту.
— Если вы всерьез хотите, чтобы ваш малыш прошел процедуры превращения, обязательно прочтите все, что я сюда записала.
— Спасибо, что уделили мне время.
На самом-то деле за это время сполна заплачено из моего кармана. «А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи».*/(Иов 13:4)./ Спасибо тебе, Иов.
Руоконен с занятым видом уже беседовала с кем-то по инфокарте.
— Да-да, — говорила она. — Я уже выкроила на это время. Да, и официальные свидетельские показания тоже дам. Ну что вы, разве можно забыть, если назначен прием у министра! Да, пожалуйста, заверьте доктора Саммерскейла, что я непременно буду.
Уже от дверей ее кабинета я спросил:
— Доктор Руоконен, скажите, а у вас самой дети есть?
Ей явно нетерпелось, чтобы я поскорее убрался. Ответила она кратко:
— Нет.
— А что означает «Aquila non captat muscas»?
— Орлам не пристало гоняться за мухами, вот что это означает, мистер Фоулер. А толкуется…
— Смысл ясен, — перебил я. — Не разменивайтесь на мелочи. Но для меня-то мелочей нет.
— Послушайте, — голос и лицо Руоконен смягчились, — я догадываюсь — вы перед непростым выбором, и… понять мне вас, конечно, сложно, но я вполне вам сочувствую. Нелегко вам приходится.
— А лично для вас затея того стоила? Не жалеете?
— По-моему, ответ очевиден. — Она расправила крылья, и в серой их дымке блеснуло розовое.
— Да, надо полагать, — пробормотал я.
Безнадежно. Хоть всех летателей в мире опроси, и все равно не поймешь и в их шкуру не влезешь.
Я спустился с дерева, на котором располагался кабинет Руоконен. От избытка сведений просто ум за разум заходил. Руоконен была права: узнал я много, но яснее картина не стала. Я шел по лужайке и на ходу смотрел в небо, которое наливалось горячим утренним золотистым светом. Жара набирала силу, палящие солнечные лучи распугали праздную публику, отдыхавшую на лужайке, и теперь здесь было безлюдно и тихо. С веток дуба со стрекотом снялась сорока и улетела.
