Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»
Кожей он почувствовал ауру напряжения, исходившую от «самаритян». Если удастся сделать так, что этих двоих убьют… Но как это сделать? Заорать: «Стреляйте, они шпионы»? Догадается ли этот идиот открыть огонь, если Владимир просто упадет вместе с пленником на землю?
По глазам лейтенанта было прямо видно, как тяжко у него в голове проворачиваются мысли. Их шестеро, в машину они забиваются впритык, шпиона можно запихнуть в багажник, но куда девать этого с наручниками? Попытаться вытряхнуть кого-то из солдат? Еще неизвестно, кто кого вытряхнет. Конечно, если начнется стрельба, победу одержит патруль: два с половиной человека против шестерых – не драка. Но и со стороны патруля кого-то обязательно убьют: ребята выглядят решительными. Этим «кем-то» лейтенанту было неохота становиться, а все шансы у него: стоит на передней линии, обязательно попадет под пулю.
«Дурак! – мысленно закричал Резун. – Да ты посмотри на этих двоих! Ну где, где в спецназе разрешают отращивать такие патлы? Пошевели мозгами, идиот!!!»
Но идиот не желал шевелить мозгами. Вердикт, отпечатавшийся на его лице после короткой внутренней борьбы, гласил: хрен с вами.
– Всем лечь на землю лицом вниз! – скомандовал он.
Патрульные уже успели забраться в машину.
Под дулом автомата пришлось подчиниться. Резун, плотно жмурясь от злости и стыда, лег в лужу. Сволочь, трусы, дерьмо, и это – Советская армия?
Лейтенант запрыгнул в машину, «фольксваген» взревел и укатил, обдав их тучей брызг.
– В аэропорт ребята опаздывают. Боятся, самолет без них улетит, – криво улыбнулся патлатый.
– Ну что, комсомолец Биробиджана, дальше пешком идем? – язвительно спросил Резун. «Самаритянин» выругался.
– Я могу пойти поискать еще машину, – сказал бритый.
– Не надо, Лева. Мы уже почти на месте.
Он посмотрел на Владимира. Потом на крымца.
– Вот черт! Ну, на хера ж было обкалывать его до бесчувствия! – И патлатый принялся приводить Верещагина в сознание старым, как мир, способом: немилосердно теребя уши. Эффект воспоследовал через две секунды: беляк заметался, пытаясь вывернуться, застонал.
– Вставай! Вставай давай, уходим! – Кое-как они поднялись: ни дать ни взять скульптурная группа «Сильнее смерти».
– Туда! – Патлатый указал пальцем на подземный переход в конце улицы.
– Ну ладно я, – прохрипел Резун, – но тебе-то он зачем нужен?
– Не твое собачье дело, – бросил «самаритянин».
В конце улицы зашумели моторы.
– В подъезд!
Они свернули в первый попавшийся подъезд, благо двери были выбиты. Всцарапавшись на один пролет вверх, опустились на ступеньки. Резун встал, осторожно перегнулся через перила, выглянул…
В веере брызг проехало еще с полдесятка БМП. Остановились. Мат: улица перегорожена подбитой машиной, которую бросил патруль.
– Бегство тараканов, – прокомментировал патлатый. – Белые уже в Сарабузе.
Сколько времени они выслеживали «рено»? Если это было последнее известие, которое они получили, то белые уже час как в Сарабузе.
– Вертолетики? – спросил Резун. – Пятьдесят «Дроздов», да? Жалко бросать, уплочено… Он что, ваш?
– Заткнись, – бросил «самаритянин».
Бритый спустился со второго этажа.
– Пробились, – сказал он. – Уходим.
Когда рокот моторов стих, они выбрались обратно на улицу, спустились в подземный переход, бритый поднял крышку люка.
– Я первый, вы за мной, ты, Лева, замыкаешь. – Патлатый сел на край колодца и взялся за скобы лестницы.
– Я туда не пойду, – пробормотал Верещагин. – Там темно.
– У меня фонарик есть.
– Нет! – Крымец рванулся в сторону с силой, какой в нем Резун и не предполагал. Правда, силы все равно не хватило на большее, чем протащить Резуна три шага и упасть.
– Не хочу в подвал! Уйди, уйди, сволочь, что тебе еще нужно, зачем ты их всех убил? Я же человек, дай и мне подохнуть по-человечески!
– Выруби его! – приказал патлатый.
Резун сжал кулак. Один точный тычок – и беляк затих.
– А теперь бери его на загривок – и вниз.
Владимир понял, что лучше не спорить.
Может быть, они и были «совсем рядом» от места – если ехать на «фольксвагене». Но путь по подземным коммуникациям Симферополя длился бесконечно. У Владимира трещала спина, нестерпимо болело плечо и адским пламенем горело раненое бедро. Когда он попросил отдыха, бритый спокойно поинтересовался у своего командира, можно ли застрелить пленного и отрезать ему руку, а Верещагина он и сам понесет. Патлатый сказал, что пока не надо, Владимир прикусил язык.
Они выбрались из люка в каком-то подземном гараже и поднялись в лифте на третий этаж большого, стилизованного под викторианский стиль, особняка. Резун понял, что его мучения – физические, по крайней мере, – кончились. Он сгрузил крымца возле двери, на которой висела скромная табличка: Embassy of Israel.
– Шма Исраэль, – провозгласил очнувшийся белогвардеец. – Адонай элохейну, адонай эхад…
– Произношение ни к черту, – прокомментировал длинноволосый.
Дверь открыла грандиозная женщина. Если андерсеновская Атаманша существовала, то выглядела она именно так.
– Ма, у нас все в порядке, – сказал патлатый.
– Да? Я очень рада. Тебе погулять захотелось? Поиграть в Тимура и его команду? Так сказал бы мне, я бы тебе устроила помыть полы!
– Ма, не надо…
– Давай, иди к Исааку, он тебе оторвет голову. Потом иди ко мне, переоденешься в сухое. Это что такое?
– Это я тебе халтурку принес, – патлатый нервно хихикнул. – Лева, найди что-нибудь открыть наручники.
– Есть, – сказал бритый Лева.
– Кто вы такой? – спросила женщина у Владимира.
– А что, не видно? – огрызнулся тот. – Капитан Советской армии.
– Сема!
– ГРУшник он, ма… – Сема снимал с себя мокрые ботинки. – Все это надо в мусоропровод. Нет, лучше в печку.
– Ты с ума сошел?
– Ма, нам нечем было открыть наручники. А так – сто лет он нам нужен.
– Он мне н-нужен, – клацая зубами, пробормотал Верещагин.
– Очень мило. А вы кто такой?
– К-капитан «ф-форсиз», – Верещагина трясло крупной дрожью. Владимир только сейчас заметил, как он сам продрог до костей и как его колотит. Беляк сполз по стене, сел на пол. За его спиной по кремовой краске протянулся мокрый розоватый след.
– У в-вас й-есть душ? – безжизненным голосом спросил капитан. – С-согреться…
– Какой тебе душ? – возмутилась женщина. – Ты хочешь сепсис?
– Ма, он валялся в половине луж Симферополя. Душ хуже не сделает, его все равно нужно налить антибиотиками до ушей.
– Ты еще здесь? – прикрикнула женщина на Сему.
Появился Лева с набором первоклассных отмычек. Резун, чье запястье было располосовано уже в кровь, с удовольствием подставил руку. Избавиться от этих кандалов – а там пусть хоть расстреливают.
Верещагин встал, опираясь на бритого.
– Душ там, в конце коридора, – сказала женщина. – Дойдешь? Сейчас я принесу полотенце. Не запирайся.
Артем пренебрег ее советами. Не потому, что стеснялся – голых мужчин госпожа майор наверняка перевидала больше, чем любая севастопольская профессионалка. Просто он чувствовал, что вот-вот пойдет вразнос. Истерика, начавшаяся было в подземном переходе, подступала снова. Наверное, и мужских истерик госпожа майор в силу своей профессии повидала немало, но вот этой она не увидит.
Он не знал, сколько это продолжалось – может, десять минут, может, больше. Майорша окликала его раза три: «Ты там в порядке?», и каждый раз ему удавалось собрать себя в кулак и сравнительно спокойно ответить: «Да!», после чего можно было опять распадаться на молекулы. Когда это закончилось, он какое-то время сидел на полу душевой кабинки в облаке горячего пара, наслаждаясь пришедшим покоем и опустошением. Согревшись и придя в относительную норму, избавился от одежды. Попробовал снять и бинты, но не смог развязать мокрые узлы – не слушались руки.
– Ну! – Госпожа майор толкнула дверь. – Какого черта! Я же просила не закрываться!
– Подождите… немного…
– Открывай, или я вынесу дверь! Думаешь, у меня не получится?
У нее получилось бы вынести дверь в бункер тактического центра. Верещагин набросил на бедра полотенце и отпер замок.
– Ты соображаешь, что делаешь? – напустилась на него майорша. – А если бы ты потерял сознание и захлебнулся? Оно мне надо? Ради этого Сема подставлял свою голову? Согрелся? Вылазь уже из воды.
Она подошла и решительно завернула кран.
– Идем, – сказала она. – Можешь идти?
На всякий случай за ее спиной маячил Сема – уже получивший разнос от таинственного Исаака и переодетый в сухие брюки и ковбойскую рубашку. Втроем они проследовали в тесную каморку посольского врачебного кабинета.
