Джаспер Ффорде - Полный вперед назад, или Оттенки серого
— Пять вопросов за банку, — предложил я.
Он изменился в лице.
— У вас есть такой джем?
— Возможно.
— Тогда два вопроса и банка.
— Вы только что сказали «три».
— Я думал, у вас этого джема вообще нет.
— Четыре.
— Уважаю тех, кто способен торговаться, — одобрил он. — Три вопроса, вкусная история и немного мудрости. Последнее предложение.
— По рукам.
— Я так понимаю, у вас есть джем из логановых ягод?
У меня он случайно был. Банка досталась мне много лет назад — сразу после того, как мама умерла от плесени. Я вынул ее из чемодана и вручил апокрифику. Тот взял с благодарностью и принялся есть джем грязными пальцами, самым неприятным образом. Я в смятении наблюдал, как он за считаные минуты пожрал то, чего мне бы хватило минимум на полгода. Не говоря ни слова, я стоял, пока апокрифик не выскреб банку дочиста и не облизал пальцы — теперь они стали намного чище.
— Хорошо, — с удовлетворением заметил он, возвращая пустую банку. — Первый вопрос?
Я на секунду задумался. Его полууничтоженный код занимал меня, но были вопросы и поважнее.
— Почему вы апокрифик?
— Вообще-то я историк. Главная контора считала, что изучать общество удобнее невидимкам, а потому меня официально игнорировали. Это длится уже какое-то время, и у меня, наверное, помрачился бы рассудок. Но во время одного из бесчисленных скачков назад историю отменили, и вот я здесь — сапожник в мире, где больше нет ног.
— А почему отменили историю?
— Логическое следствие Дефактирования, — вздохнул он, — там, где поклоняются Стабильности, нет нужды в истории. В конце концов, эта неделя ничем принципиально не отличается от прошлой, или будущей, или от той, которая была на моей памяти тридцать семь лет назад. Хотя подождите, на той неделе я женился. Нет, на предыдущей.
— Тридцать семь лет назад меня еще не было, так что для меня различия существенны.
— Как звали вашего деда?
— Эдди, как и меня.
— А какой у него был код?
— Такой же, как у меня. Я вижу, куда вы клоните. Но мой дед не был мной.
— Но мог бы быть. Во всеобщем порядке вещей нет ощутимой разницы. Для Коллектива уж точно нет, а тем более для Главной конторы.
Я поразмыслил над его словами. Мой дед пользовался той же мебелью, что и я, жил в том же доме. Вероятно, он знал те же факты и имел те же жизненные устремления. Он и выглядел как я. Разница лишь в том, что он видел меньше красного. Я сообщил этот последний факт историку.
— Стабильность при внутреннем круговороте. Но помните, что цвет не имеет цвета. Вы не подлинно красный — всего лишь неустойчивое человеческое существо, проходящее спиральным путем по жизни: часть Хроматического круга.
Он говорил правду. Принцип движения по кругу был зафиксирован и обоснован в сочинениях Мэнселла.
— «Сегодня ты серый, а завтра пурпурный, — процитировал я, — сегодня ты желтый, а завтра лазурный».
— Как просто. Не случайно ведь серых больше чем в пяти поколениях нигде нет.
— Теоретически, — сказал я.
Некоторым семействам удавалось превращать круг в овал и сохранять яркость цвета дольше, чем остальным: Марена, де Мальва, Кобальтам, Лютикам. Малое количество серых семейств был главной причиной нехватки рабочей силы — оно и еще недостаток почтовых кодов.
Апокрифик пожал плечами.
— Все это существует лишь пятьсот лет и требует кое-какой доработки. Второй вопрос?
— Что случилось с Робином Охристым?
Он пристально посмотрел на меня.
— Осторожнее, — заметил он, — информация может освобождать, но также и делать пленником. Охристый действовал на грани правил и привлек к себе внимание.
— Вы хотите сказать, его убили?
— Они не считали это убийством. Но даже если так, все произошло самым приятным для него образом. Сам я никогда не употреблял зеленого — но, насколько понимаю, если уж вам суждено уйти, то Зеленая комната будет крайне приятным для этого средством.
— Кто убил его?
Апокрифик покачал головой и глубоко вздохнул.
— Я проклинаю себя. У него были вопросы, я направил его на путь истины. Но желать ответов в мире, где их прямо предписано скрывать, — значит идти на риск. Я так понимаю, Зейн тоже умер?
— Вчера, в Гранате. Плесень.
— Как он и ожидал… Последний вопрос?
— Тачки делаются из бронзы?
Он поднял брови.
— Это точно ваш последний вопрос? — Я пожал плечами. — Послушайте, может, вы плохо представляете себе это, но я был историком. Я помню времена, когда люди предпочитали «форды» с боковым расположением клапанов, а экземпляры модели «Т» стояли в музеях. Я видел, как наступали рододендроны и отступало знание. У меня в голове больше информации, чем вы сможете забыть за двенадцать жизней. И вы спрашиваете меня, делаются ли тачки из бронзы?
— Этот вопрос беспокоит меня с сегодняшнего утра.
Он склонил голову и поглядел на меня.
— Тачки не делаются из бронзы.
— Тогда почему я упал на тачку прошлой ночью, когда шел по дороге? Перпетулит освобождает путь от всех предметов — кроме бронзовых, насколько я могу видеть.
— Осторожнее с этими опасными рассуждениями, — напомнил он после паузы. — Коллектив ненавидит тех, кто пытается вставлять квадратные затычки в круглые отверстия.
— Если только отверстия не должны быть квадратными, — я сам удивился своим стройным рассуждениям, — и в этом случае круглые затычки не нужны, а если есть только одно круглое отверстие, тогда квадратные затычки, ну, допустим…
— Позор, — сказал историк, — а так стройно рассуждали!.. Не высовывайтесь, Эдвард. Те, кто видит слишком хорошо, могут скоро перестать видеть вообще.
Я не очень-то понял его, да он, наверное, на это и не рассчитывал.
— Все, вопросы закончились. Теперь бонус — вкусная история: Салли Гуммигут использует Томмо для плотских утех.
— Это… многое объясняет.
— Действительно. Принадлежность к невидимой части спектра обрекает на одиночество, зато к тебе стекаются все важные слухи. А теперь мудрость. Первое: время, потраченное на расследование, никогда не бывает потрачено впустую. Второе: почти все можно улучшить добавлением бекона. И последнее: в мире нет ни одной проблемы, которая не решается благодаря горячей ванне и чашке чая.
— Хорошая мудрость.
— Хороший был джем. А джем — это знание. Вы идете этим вечером на собрание хромогенции?
— Да, но лишь как помощник, говорить мне вряд ли дадут.
— Я прихожу почти всегда. Это вправду забавно, а еда там обычно хорошая.
— Значит, увидимся.
— Нет. Я же апокрифик, не забыли?
Его цветейшество Мэтью Глянц
3.6.23.05.058: Сотрудники Национальной службы цвета освобождаются от ежедневной полезной работы.
Я сидел, поджав ноги, на диване у окна и смотрел на вечерний дождь — ливень необычайной силы; вдалеке слышались раскаты грома. Водосточные желоба заполнились, потом переполнились, и стекавшая вниз струйка воды превратилась в бурный поток.
Я взял лист бумаги, чтобы записать загадки этого города. Начать я предполагал с самых головоломных, а затем перейти к тем, что полегче. Я написал «тачка» вверху страницы и погрузился в раздумья. После разговора с апокрификом я вернулся на то место, где ночью споткнулся о тачку. Она все еще лежала там, на траве, сбоку от перпетулитового покрытия. Я оттащил ее назад на дорогу и засек время. Через девять минут сорок девять секунд перпетулит осознал, что это чужеродное тело, а еще через пять минут сорок две секунды скинул тачку с дороги: медленнее, чем это было с камнями по пути в Ржавый Холм, но по тому же принципу. Проблема заключалась в том, что, когда я ступил на дорогу, уже полчаса как стемнело. Итак, кто-то — или что-то — поместил тачку на перпетулит.
— Тачка?
Из-за шума дождя я не услышал, как вошел цветчик и прочел написанное мной, заглянув мне через плечо. Я было приподнялся, но он великодушно велел мне не делать этого и спросил, может ли он посидеть со мной.
— Конечно!
Я пододвинулся, чтобы он мог сесть.
— Пишешь список? — дружески спросил он.
— Да, список подарков на день рождения, — ответил я и затараторил. — Я понимаю, это выглядит диковинно, день рождения у меня только в октябре. К тому же у нас нет сада — тем более такого большого, чтобы катать тачку. Но я надеюсь, что я смогу заработать немного денег, сдавая напрокат садовый инвентарь… конечно, с разрешения префекта.
— За обилием информации часто прячется ложь, — сказал он с раздражающей прозорливостью.
— Никакой лжи, господин Глянц. Честно признаюсь, что я нервничаю в вашем присутствии.
Он кивнул и, казалось, принял мое объяснение.
— Твой отец говорит, что ты интересуешься очередями. — Я подтвердил. — Тогда, может, ты откроешь тайну: почему, когда я захожу в кафе у нас в НСЦ, я никогда не попадаю в самую быструю очередь?
